Кое-что порой напоминало мне и о Герберте.

Однажды в воскресенье – давно, наши дети были еще маленькими, – мы всей семьей гуляли по большому рынку старых вещей, и среди посуды и столовых приборов, латунных светильников и черных пластмассовых авторучек, потрепанных сумочек и галстуков я, роясь в ящике со старыми открытками, откопал старинный комплект «Немецкие кавалеристы в Германской Юго-Западной Африке». Это были раскрашенные рисунки, изображения военнослужащих колониальных войск, кавалеристов и пехотинцев: кто-то стоит на вершине холма, глядя на широкие просторы, кто-то засел в укрытии за песчаным гребнем; вот солдаты катят куда-то пушку или станковый пулемет, вот бегут в атаку, вскинув саблю или выставив вперед ружье с примкнутым штыком, и, наконец, несколько человек с разинутыми ртами – это они песни поют на праздновании Рождества; тут же и африканское деревцо, увешанное металлическими звездами. На двух открытках были изображены сцены боя: на одной бойцы на скалистом плато стреляют из положения лежа, над дулами ружей курятся белые облачка; на другой открытке кавалеристы атакуют нескольких гереро, те бегут, бросившись наутек, и валятся наземь. Кавалеристы германских колониальных войск молодцы как на подбор, у них песочно-серая форма и темно-серые шляпы, поля с черно-бело-красной кокардой заломлены кверху, и у всех лихо подкрученные усы. Поглядев на них, я понял: да уж, немецкие сердца, конечно, бились сильнее, когда взору представали эти удалые парни.

Читая об освободительной борьбе народа овамбо, о независимости Намибии, я вспоминал о Герберте; я думал о нем и тогда, когда американские и советские подводные лодки, взламывая лед, поднимались на поверхность у Северного полюса и когда советский ледокол за восемнадцать дней преодолел Северный морской путь. Был бы раздосадован Герберт? Была бы Ольга рада, когда история доказала, что предприятия Герберта были не нужны и напрасны?

Потом я прочитал в газете об экспедиции, отправившейся на Северо-Восточную Землю, ее целью было выяснить, какая судьба постигла Герберта. И это также дало мне повод вспомнить о жизни Герберта, о его службе в Африке и его честолюбивых планах в Арктике, о безрассудном решении пройти из конца в конец Северо-Восточную Землю, пустившись в плохо подготовленную и слишком поздно начавшуюся экспедицию, о ее неудаче и о напрасных попытках нескольких спасательных экспедиций разыскать Герберта и трех его товарищей, которые отправились в путь, намереваясь пересечь остров. В статье писали также о различных находках: так, норвежский охотник случайно нашел в 1937 году алюминиевый котелок, а немецкие солдаты в 1945 году подобрали на острове алюминиевые тарелки.

Эта экспедиция не обнаружила следов Герберта. Человек, потерявший ключ, может искать его только под фонарем – ведь только под фонарем достаточно света для поисков, – так что экспедиция могла вести поиски лишь там, где позволяли условия местности, но не на ледяных горах и глетчерах, на которых, вернее всего, и пропал Герберт. В отчете экспедиции говорилось об эффективных солнечных батареях, о встречах с северными оленями и белыми медведями, а также о переездах на нартах; почти все время люди с мучительным трудом пробивались то сквозь паковые льды, то в ледяной шуге, но в иные минуты на них вихрем налетало ощущение счастья. На фотографиях было много белого снега и синего неба, красные палатки, красные сани, ездовые собаки хаски с красными высунутыми языками и веселые, закутанные до глаз люди.

В моем представлении Арктика была совсем другой – бездной мрака, пустыней, в которую завело Герберта страстное влечение в дальние дали. В университетской библиотеке я нашел книги о его экспедиции, в них были только черно-белые фотографии, на которых все очень мрачно: снег и небо серые, люди и собаки точно темные тени, ландшафт едва различим, изрезан трещинами, бесприютен… Один из вернувшихся участников экспедиции Герберта, завершая свои записки, сокрушенно признает непостижимую власть жестокой природы, перед которой он готов склониться с молчаливым, исполненным ужаса почтением.