ГЛАВА 4
Ясно, что начальствовать должны те, кто постарше, а быть под началом те, кто помоложе.
Платон, "Господство", кн. III
Беговая дорожка школы Сент-Клемент, пробковый овал в четверть мили, была для Натали любимым местом в городе. Она находилась не слишком близко от дома и от медицинского колледжа, поэтому Натали не удавалось бегать так часто, как хотелось. Сегодня, в предвкушении удовольствия потренироваться на почти идеальным покрытии, она дала себе слово что-нибудь придумать, дабы изменить существующее положение вещей.
Натали, сколько себя помнила, всегда знала, что умеет бегать быстро, и пока не поступила в Ньюхаус, в целом ряде неприятных ситуаций, в которые она время от времени попадала, это спасало ей жизнь. Учитель физкультуры в школе измерил ее время на нескольких дистанциях и сразу же отправил к своему приятелю, который работал в Гарварде. К моменту поступления в колледж Натали уже побила несколько рекордов и утвердилась в роли восходящей звезды на средних дистанциях.
Как-то, когда она училась еще на младшем курсе, статья про нее в «Глоб» попала на глаза Дугу Беренджеру, и он пришел посмотреть на ее тренировку. Он и сам был в свое время неплохим бегуном в Гарварде, хотя рекордов не ставил. Через неделю Дуг пригласил ее на ланч и предложил работу в своей лаборатории с условием, что она не бросит заниматься бегом. С тех пор они с Дугом стали своего рода командой.
В одиннадцать утра было уже жарче, чем Натали хотелось бы, но дорожка, казалось, поглощала жару, снижая ее до приемлемого уровня. После десяти минут легкой пробежки ее ахиллово сухожилие, казалось, благодарило за то, что его не заставили топтаться по асфальту. Сегодня Натали надела темно-бордовое трико, футболку в мелкую полоску и белую повязку на голову. Пробегая поворот, она оглянулась в поисках Терри Миллвуда.
Прошло уже три недели из четырех месяцев ее отстранения от учебы — незаслуженного, по мнению Натали, наказания, которое отодвигало ее назад на целый год, разлучало с однокурсниками и лишало места в ординатуре Уайт Мемориал. Ни одного дня не проходило, чтобы она не злилась на Клиффа Ренфро, его шефа из хирургии Уайт Мемориал или декана Голденбера. В тридцать пять остается очень мало времени на то, чтобы успеть состояться в профессии. А благодаря им у Натали не было другого выбора, кроме как ждать и догонять.
Миллвуд протиснулся в ворота, подошел к беговой дорожке и помахал рукой, увидев Натали. Ростом он был дюйма на четыре выше Натали, и по сравнению с ней — стройной и гибкой — выглядел очень плотным. Миллвуд очень прилично играл в теннис, да и в других видах спорта тоже смотрелся неплохо. Впрочем, подлинных высот он достиг в хирургии. По настоянию Дуга Беренджера Натали стала появляться в операционной еще до поступления в колледж. Ее наставник был человеком вежливым, сохранял спокойствие почти в любой ситуации и считался уважаемым кардиохирургом-трансплантологом. Но во время сложных операций он мог выйти из себя, и тогда доставалось всей хирургической бригаде.
Миллвуд, протеже Беренджера, являлся его полной противоположностью — даже в очень сложные и напряженные минуты он держал себя в руках. Первый раз Натали увидела его за работой во время двенадцатичасовой операции на аневризме аорты, осложненной дисфункцией аортального клапана. Он тихо напевал арии и ни разу не повысил голоса и не потерял самообладания за все время изнурительной, но успешно окончившейся работы. В глубине души Натали хотела походить на Миллвуда, когда (теперь надо было бы сказать, если) придет ее время стать первым номером у операционного стола, но подозревала, что скорее окажется такой же взрывной, как Беренджер.
— Как бегается? — спросил Миллвуд, присоединившись к Натали на прямом отрезке.
— У тебя бывали приступы «дорожного гнева»?
— Да, как-то раз был.
— Вот, а у меня они постоянно, еду я в машине или нет, и направлены практически на всех. Удивительно, как я еще не стерла свои зубы до десен.
— Обращалась к кому-нибудь?
— Типа дантиста?
— Ну, чувство юмора у тебя осталось.
— Я рада, что ты ценишь это. Правда, похоже, что ты единственный. Если ты имеешь в виду, обращалась ли я к своему психотерапевту, доктору Фирстайн, то я хожу к ней почти каждый день. Мы общаемся по десять-пятнадцать минут, но ничего не меняется. Я говорю ей, что мне хочется кого-нибудь убить, а она мне в ответ, что это, возможно, только усугубит положение. К сожалению, я не уверена, что она права.
— Когда будет возможность, мы с Дугом постараемся включить тебя в другую хирургическую программу, обещаю!
—Но сначала мне нужно исправить все, что я наделала в колледже и в больнице Метрополитен. — Натали подняла руку, не давая ему повторить снова, что если бы она вела себя более сдержанно, то осталась бы в колледже. — Знаю, знаю!
—Произносимые так, эти два слова — мои самые нелюбимые, — сказал Миллвуд.
—Я знаю.
—Осторожно, слева! — раздался крик сзади.
Двое парней, одетых в фиолетово-белую форму основной команды бегунов Сент-Клемент, пронеслись мимо по внутренней дорожке, вынудив Натали и Терри взять вправо. Через секунду оба парня синхронно обернулись: на лицах читалось явное недовольство тем, что на их дорожку пускают всех подряд.
—Спокойно, — пробормотал Миллвуд. — За то, что думаешь сделать, людей сажают в тюрьму. К тому же у тебя нет пистолета.
—Напрасно ты так уверен!
—Дуг сказал, что ты проводишь много времени в лаборатории.
—А что еще мне делать? Остальные готовы меня убить за то, что я прихожу первой и ухожу последней, потому что они при этом выглядят бездельниками. Только они не понимают, что у меня просто нет других занятий! И еще они не знают, что у меня желание прибить их гораздо сильнее.
—Во сколько, ты говоришь, виделась сегодня со своим психиатром?
—Что, я слишком агрессивная?
—Я был бы плохим другом, если бы все время повторял тебе, что ты права. Ты знаешь, Нат, что я тебя обожаю, но должен согласиться с тем, что сказал Голденберг насчет твоей вспыльчивости, которая тебе постоянно мешает.
—Я такая, какая есть. И ты лучше других должен понимать это.
—Хочешь сказать, потому что я — гей? И что? Я не хотел бы ничего менять, даже если бы смог. Но это совсем другая история, а у тебя, какой бы чудесной ты ни была...
— Осторожно, слева!
Снова бегуны Сент-Клемент бесцеремонно оттеснили их вправо.
— Эй, ребята! — крикнула Натали.
— Не думаю, что мне хочется это видеть, — пробормотал Миллвуд.
Пробежав еще несколько метров, парни остановились и обернулись. Они были старше, чем поначалу показалось Натали, — скорее всего, из выпускного класса. Один из них, со светлыми вьющимися волосами и прыщеватым лицом, продолжал топтаться на месте, другой — смуглый и выглядевший очень самоуверенным, сделал шаг назад, уперев руки в бока и наклонив голову. У Натали не было сомнений, что этот молодняк не в первый раз самоутверждается подобным образом среди обычных любителей бега. Она чувствовала молчаливую мольбу Миллвуда плюнуть на все и забыть, но остановиться уже не могла. Миллвуд был прав: у нее не имелось пистолета, чтобы пристрелить этих юнцов, или ножа, чтобы нарезать из них ремни, но у нее были ее ноги.
— Почему бы вам просто не обогнать нас?
— Потому что мы серьезно тренируемся, а вы можете бегать трусцой где угодно!
Неправильный ответ. Краем глаза Натали заметила, как Миллвуд сделал шаг назад и скрестил руки.
— В самом деле? Вот что я вам скажу, серьезные бегуны. Если кто-нибудь из вас двоих сможет за один круг, от этого самого места, обогнать старую дряхлую тетку, которая путается под ногами, то мой друг и я слиняем отсюда и будем бегать где-нибудь в другом месте. Но если вы проиграете мне на четверти мили, то мы остаемся здесь, а вы оба найдете себе другое место. Или нет, даже так: вы сядете на травку и будете ждать, пока мы закончим.
Юнцы посмотрели друг на друга и понимающе улыбнулись. Оба находились в прекрасной форме, определила Натали. Но надеялась, что не слишком в прекрасной.
Натали была спринтером, а четверть мили — это все-таки длинный спринт, но сейчас ей было не до того: главное — сделать этих парней. Нет, разбить их.
Натали сняла трико и осталась в спортивных трусах. Миллвуд все еще стоял неподалеку.
— Я дам старт, — сказал он, не в силах повлиять на ход событий.
Встав рядом с юнцами, ближе к наружному краю дорожки, Натали ощутила знакомую дрожь предстартового волнения. Вам меня не победить... Вы не можете меня победить... Вы не можете отправить этого человека на улицу, не обследовав его...
— На старт!.. Внимание!.. Марш!
Юнцы начали бег вызывающе резво. Подумать только: им бросила вызов старая тетка, трепыхавшаяся на дорожке с каким-то типом средних лет. Но уже через двадцать ярдов Натали знала, что если только у этих ребят не привязаны к ногам ракеты, то их ждет неприятный сюрприз. Оба бежали примерно с равной скоростью, плечом к плечу. Некоторое время Натали держалась сзади, «сидя на пятках», но четверть мили — это не полуторка, а у нее не было настроения вести тактическую борьбу и вышрывать на финише рывком. Этим двоим требовалась показательная выволочка, и больше ничего. Светлый был Клиффом Ренфро, смуглый — Сэмом Голденбергом.
— Эй, парни! — крикнула она. — Ну-ка, правее!
Оба оглянулись, явно удивившись, что тетка не слишком отстала. Этого момента ей хватило, чтобы проскочить мимо них и начать ускорение. Смогли бы юнцы бежать быстрее, если бы знали, что умеет на дорожке Натали, сейчас было уже неважно. В сотне забегов они бы проиграли ей сто раз, разве что не так позорно, как сейчас.
Миллвуд дал старт на середине прямого отрезка. Сейчас он с интересом наблюдал, как Натали проходит последний поворот и финиширует, не сбавляя темпа. Серьезные бегуны из Сент-Клемент в этот момент только выходили на последнюю прямую. Не оглядываясь и стараясь не показать, что дышит чаще обычного, Натали подхватила своего друга под руку и они продолжили свой неторопливый бег.
— Счастлива? — спросил Миллвуд.
— Менее несчастна, — ответила Натали.
* * *
Вскоре после полудня, завезя пакеты с продуктами матери с Дженни и себе, Натали появилась в лаборатории. Дженни, как всегда жизнерадостная, закончила читать «Грозовой перевал» и взялась за «Оливера Твиста». Натали считала, что если ее племяннице и не суждено вскочить с кресла-каталки и побежать играть с другими детьми, то относительно всего остального Господь щедро возместил потери.
Работа в лаборатории Беренджера не могла занять все свободное время. Последний эпизод того, что она считала «романтическими отношениями», мирно закончился около трех месяцев назад, и по правде говоря, Натали об этом не жалела — пока что. Беренджер и Миллвуд обещали ей помочь найти другую вакансию в ординатуре, но ничего конкретного еще не появилось. Она стала чаще бывать в женском приюте, где работала волонтером еще со времен колледжа, и даже записалась на курсы вязания. Но все равно, после того как ее вынудили резко перейти с четвертой передачи на первую, жизнь вокруг являла собой череду стоп-кадров.
В дополнение к беговой дорожке лаборатория была для Натали даром судьбы — местом, где она ощущала свою полезность. Их небольшая группа из трех человек по заданию Беренджера исследовала побочные эффекты нового иммуносупрессора, находящегося на ранних стадиях опытов над лабораторными животными. Если результаты окажутся обнадеживающими, в будущем новое лекарство сможет заменить, полностью или частично, одно из применяемых сегодня токсичных средств, подавляющих отторжение трансплантатов.
Натали переоделась в легкие голубые брюки и халат и вошла в лифт. Лаборатория Беренджера находилась на десятом этаже Николс-билдинг. Двое других членов группы, Спенсер Грин и Тоня Левицкая, поздоровались с ней, как обычно, без энтузиазма. Принимая во внимание интеллект Беренджера, его обаяние, разносторонние интересы и мастерство хирурга, Натали удивлялась, что никого из этих двоих до сих пор не выгнали.
Грин, бледный как смерть мрачный доктор, которому никогда не удавалось получить грант, работал с Беренджером уже десять лет. Левицкая, получившая образование в России, ординатор службы трансплантологии, проходила полугодовую исследовательскую стажировку и, казалось, имела собственное мнение по всем вопросам — обычно отрицательное.
Замужняя, почти сорокалетняя и абсолютно лишенная чувства юмора, Левицкая явно «неровно дышала» к их руководителю и поэтому относилась к Натали как к сопернице. Сам же Беренджер не обращал никакого внимания на постоянные разногласия среди своих сотрудников.
Войдя в лабораторию, Натали первым делом проверила, что маленькая комната, где проводилась процедуры с животными, свободна, а потом прошла в виварий и вернулась с клеткой, в которой сидела дюжина специально откормленных белых мышей.
—Мне нужна процедурная, — сказала Левицкая с акцентом, напомнившем Натали графа Дракулу.
Начинается. Натали подавила вздох. Маленькая порция хорошего настроения от поставленных на место бегунов в Сент-Клемент быстро улетучилась.
—Я только заглянула туда, Тоня, — сказала она с демонстративным дружелюбием. — Комната свободна!
—Вот я и собираюсь ее использовать.
—Тоня, мне нужно всего двадцать минут.
—Сделаешь свои дела позже.
— Тоня, пожалуйста, не надо! У меня сейчас очень трудное время...
— Или еще лучше, займешься ими вечером. Ты же все равно сидишь тут до полуночи и делаешь из всех нас лентяев.
«Отношения с людьми», — напомнила себе Натали. Именно это, как сказали ей декан и Терри, ей нужно в дальнейшей работе. Отношения с людьми.
— Тоня, — сказала она с милой улыбкой, — если ты не перестанешь выкобениваться, я расквашу тебе нос!
Ну, как там насчет отношений с людьми?
Левицкая сделала шаг вперед. Коренастая, чуть выше Натали, она весила на добрых тридцать фунтов больше. Ее кривая улыбка давала понять, что она слышала такое и раньше и вовсе не собирается уступать.
«Черт побери, — подумала Натали. — Ну что еще плохое может случиться?»
Последний раз ей пришлось драться в седьмом классе в Ньюхаузе. Тогда ей сломали нос и палец, но она громко возвестила о своей победе над другой девочкой, практически не пострадавшей. Научится она хоть когда-нибудь лезть в драку с теми, против кого у нее есть шансы?
— Может, выйдем в коридор, чтобы ничего сломать? — спросила она, мысленно готовясь к худшему.
— Эй, дамы! — крикнул из своего угла Спенсер Грин, игнорируя конфликт, который он не мог не заметить. — Дуг звонил, сказал, что вы обе должны прямо сейчас подойти к нему в клинику.
Глаза Левицкой сузились. Казалось, она прикидывала, сможет ли разделаться с Натали и вовремя успеть в клинику. Наконец, Тоня пожала плечами, что должно было означать «ладно, в другой раз», и направилась к двери.
Клиника, используемая в разные дни различными службами, представляла собой четыре палаты для осмотров, консультационный кабинет и маленькую приемную на седьмом этаже. Сегодня вторая половина дня была отдана пациентам Беренджера с трансплантатами, их оказалось человек пять-шесть. Он обычно делал по две операции каждые три недели, но их число могло бы быть гораздо больше, если бы имелись подходящие доноры. Дело обстояло так, что число людей, умиравших в ожидании донорского сердца, было намного больше, чем спасенных пересадкой.
Когда Натали пришла в клинику, Левицкая уже находилась в комнате для консультаций и во все глаза смотрела на Беренджера. Натали с удивлением отметила, что дышит она ровно, хотя из лаборатории явно бежала.
Сидя за своим столом, Беренджер на сто процентов выглядел профессором кардиохирургии — с квадратной челюстью, серо-стальными глазами и удивительными длинными пальцами. Его уважали и пациенты, и студенты, и коллеги, его знали во всем мире как преподавателя, исследователя и как очень скромного человека. Несколько раз Натали встречала его жену и двух дочерей-подростков, и знала достаточно, чтобы поверить: если Беренджер и нарушал в своей многообразной жизни какие-то правила, так только со своими домашними.
—Значит, — сказал он, — в лаборатории произошло некоторое недоразумение?
«Грин», — догадалась Натали.
—Мы уже все выяснили, — быстро ответила Левицкая, улыбаясь сквозь стиснутые зубы.
—Мы готовы, — преувеличенно бодро добавила Натали. — Я очень рада, что вы нас пригласили.
—Вы, надеюсь, знаете, что такое работать в команде?
—Конечно, — в унисон ответили женщины.
—Хорошо. Значит так: в соседней комнате находится мистер Калвер. Три месяца назад ему сделали операцию. Тоня, вы знаете этого пациента, поэтому ознакомьте Натали с положением дел и возьмите ее с собой на осмотр. Натали, с вами мы поговорим позже.
Левицкая вышла с Натали в холл и там в течение полуминуты скучным голосом изложила историю болезни сорокасемилетнего водителя грузовика, страдавшего кардиомиопатией, которому посчастливилось получить спасительный трансплантат — после двух лет прогрессирующей сердечной недостаточности, осложненной одышкой и отеками. Послеоперационное состояние больного — вполне удовлетворительное.
Карл Калвер оказался мужчиной крупным, смуглым, с круглым широким лицом и несоразмерно маленькими глазами. Но было в нем еще кое-что, более непривлекательное, чем внешность, — Калвер, казалось, насквозь провонял табачным дымом. Левицкая особо упомянула о том, что он много курил, но бросил, когда появились проблемы с дыханием. Ему дали понять, что, продолжая курить, он будет вычеркнут из листа ожидания на пересадку трансплантата. После этого Карл покинул «вагон для курящих».
Без всякого рукопожатия или даже приветствия ординатор Тоня сразу взорвалась.
— Черт возьми, Карл, — чуть ли не закричала она, — от вас за милю воняет сигаретами!
— Вы же знаете, меня уволили, а потом еще и дочь заболела, так что...
— Это не оправдание! Вы хоть представляете себе, сколько времени и денег потрачено на то, чтобы поставить вам новое сердце? А что говорить о том бедняге, который вам его отдал? А о десятках других, кому не выпал такой шанс, как у вас? А вы тут дымите, как паровоз, и стараетесь все испортить!
— Но я...
— Никаких «но»! Не знаю, захочет ли доктор Беренджер вообще разговаривать с вами. Если нет, то вам придется отправиться домой и прийти, когда снова бросите курить. А ведь это новое сердце могло бы на годы продлить жизнь кому-нибудь некурящему!
Она повернулась и, чуть не сбив Натали с ног, бросилась вон из палаты, оставив Карла смущенным и расстроенным.
— Сожалею, что так получилось с вашей работой, мистер Калвер, — сказала Натали.
— Спасибо. А мне жаль, что так вышло с сигаретами, доктор, ей-богу жаль! Но трудно удержаться, особенно когда все идет так скверно...
— Ваша дочь серьезно больна?
— Была простуда. Врачи думали, что у нее, возможно, опухоль мозга, но оказалось, что это просто мигрень. Док, я постараюсь бросить, честно!
— Да уж, постарайтесь, — сказала Натали, подойдя к Карлу и положив руку ему на плечо. — Вы сейчас особенно нужны своей дочери. Я знаю, что это трудно, но вам обязательно надо постараться бросить курить!
Дверь открылась, и в палату вошел Беренджер в сопровождении Левицкой, лицо которой все еще было красным. Следующие десять минут стали для Натали показательным уроком доктора Беренджера. Все время глядя пациенту в глаза, он убеждал его, но не упрекал, расспрашивал о семье и положении дома, успокаивая, ободряюще похлопывал по руке, все время ненавязчиво упоминал о том, какую опасность представляет курение... Спокойный, строгий, доброжелательный, понимающий.
— Я слышу какие-то хрипы, Карл, — сказал Беренджер, осмотрев шофера. — Это плохо, очень плохо. Пора тебе заняться этим серьезно. Я запишу тебя в программу БКС — «Бросай курить сейчас», но врачи и социальные работники могут только помочь тебе, а основное ты должен сделать сам.
— Я займусь, доктор, Беренджер. Обещаю, что все сделаю!
— И еще тебе нужно немного увеличить физическую нагрузку. У тебя есть недалеко от дома какой-нибудь центр здоровья?
— Да, кажется, есть.
—По дороге домой зайди в реабилитационный кардиоцентр. Я им позвоню и скажу, чтобы они подготовили для тебя программу упражнений, связались с центром здоровья и записали тебя туда. Если есть проблема с деньгами, поговори с людьми из БКС, у них должны быть какие-то фонды. В общем, я свою работу сделал хорошо, а ты постарайся не испортить ее. Договорились?
— Спасибо, док! Я постараюсь, обещаю вам!
— Ты нужен своей семье, Карл!
Мужчины пожали друг другу руки, после чего Беренджер сделал несколько звонков и выписал необходимые направления. Закончив, он отдал бумаги Левицкой и попросил ее заняться следующим пациентом.
— Тоня очень хороший хирург, — сказал он, когда они остались с Натали вдвоем.
— Охотно верю.
— Ты действительно обещала расквасить ей нос?
— У меня не получаются отношения с людьми, извините, доктор. Я знаю, что повела себя неправильно. Но я чувствовала такую злость и такую жалость к себе, что чуть было не ввязалась в драку...
— Понимаю. Но вы обе очень нужны мне, и я плачу вам за то, чтобы вы сражались с тайнами природы, а не друг с другом. Больше никаких ссор, понятно?
— Понятно, никаких ссор, — эхом откликнулась Натали.
— Кроме того, подозреваю, что наша Тоня может оказаться крепким орешком.
— Я тоже так подумала, — усмехнулась Натали.
— В общем, как бы ты отнеслась к тому, чтобы на некоторое время отойти от всего этого?
— Простите?
— Подальше.
— Надеюсь, вы меня не увольняете?
— Чтобы я тебя уволил, тебе придется сделать что-нибудь посерьезнее, чем угрожать Тоне. Как у тебя с португальским языком?
— Третья степень. Может быть, четвертая. Я наполовину «островитянка Зеленого мыса», но с детства не слушалась мать, а она очень хотела, чтобы я хорошо говорила по-португальски.
— Ну, это, возможно, не понадобится. На следующей неделе состоится международная конференция по трансплантологии в Бразилии — точнее, в Рио-де-Жанейро. Бывала там?
—Я участвовала в универсиаде в Сан-Паулу, но в Рио съездить не удалось.
—Я планировал поехать на эту конференцию и сделать доклад по нашей теме, но из-за этого чертового диска... Пол Энгл, мой нейрохирург, не рекомендует долгие перелеты или поездки в машине. Мне кажется, что у тебя есть кое- что, от чего ты хочешь ненадолго избавиться, я подумал об этом даже раньше, чем узнал о твоих... э... разногласиях с коллегой.
—Вы хотите, чтобы я отправилась в Рио?
—Бизнес-классом.
—Может, вы просто пытаетесь сделать так, чтобы мы с Тоней не поубивали друг друга?
—Уволить вас было бы гораздо дешевле!
Натали ощутила прилив волнения. Последние три недели выдались хуже, чем после той травмы на предолимпийских стартах. Недавний эпизод с бегунами-школьниками и стычки с Левицкой были симптомами нервного кризиса. Сейчас она походила на скороварку с неисправным клапаном, готовую взорваться. Ей не оставалось ничего другого, кроме как сменить обстановку.
—Когда я должна дать ответ? — спросила она.
—А когда сможешь? — ответил вопросом на вопрос Беренджер.
—Прямо сейчас!
