Эпилог

Бо Бартлетт на серебристом «лексусе» свернул с главной дороги на белый гравий, медленно проехал по длинной аллее, обрамленной черными дубами, поросшими бородатым испанским мхом, и выехал на круговую подъездную дорожку. Показался большой, величественный плантаторский дом в неогреческом стиле, и у Бартлетта, как всегда, перехватило дыхание. В Сент-Чарльз-Пэриш стоял жаркий день, и Бартлетт держал окна седана закрытыми, а кондиционер – включенным. Он заглушил двигатель, открыл дверь и в чрезвычайно хорошем настроении выпрыгнул из машины. На нем была тенниска цвета лайма, розовые брюки и туфли для гольфа.

Два человека, сидевшие на парадном крыльце, поднялись. Одного он узнал сразу: Пендергаст в обычном черном костюме, как всегда, бледный. Рядом с ним была женщина удивительной красоты, стройная, с короткими рыжевато-каштановыми волосами, в белом плиссированном платье.

Бо Бартлетт остановился на секунду и потом подошел к величественному особняку. Он чувствовал себя как рыбак, поймавший самую крупную в жизни рыбу. Он едва сдерживался, чтобы не потереть руки. Это было бы вульгарно.

– Так-так! – воскликнул он. – Плантация Пенумбра!

– Действительно, – пробормотал Пендергаст, идя навстречу Бартлетту; женщина шла рядом.

– Я всегда считал, что это самое красивое имение во всей Луизиане, – сказал Бартлетт, ожидая, что его представят молодой красивой женщине.

Но его не представили. Пендергаст только наклонил голову.

Бартлетт отер лоб:

– Мне любопытно узнать. Моя фирма много лет пыталась купить у вас это место. И не только мы. Почему вы передумали? – На пухлом лице девелопера неожиданно появилось тревожное выражение, словно этот вопрос мог поставить под угрозу всю сделку (хотя первые бумаги уже были подписаны). – Мы, конечно, рады, что вы сделали это. Очень рады. Мне просто… любопытно, только и всего.

Пендергаст неторопливо огляделся, словно пытаясь запомнить греческие колонны, крыльцо под крышей, кипарисовую рощу и обширный сад. Потом он повернулся к Бартлетту:

– Скажем так, это имение стало… обузой.

– Это точно! Эти старые плантаторские дома – настоящая черная дыра! Мы все в «Саутерн риэлти венчерс» благодарны вам за доверие, – искренне проговорил Бартлетт. Он вытащил из кармана платок и протер влажное лицо. – У нас замечательные планы на это имение. Замечательные! Приблизительно через два года тут все изменится: появится коттеджный поселок «Кипарисовая аллея». Шестьдесят пять больших, элегантных, построенных под заказ домов – мы их называем особнячками, – и у каждого участок в один акр. Вы только подумайте!

– Я и думаю, – сказал Пендергаст. – Представляю это себе довольно живо.

– Надеюсь, вы решитесь и купите себе один из особнячков. Удобств будет больше, а забот меньше, чем с вашим старым домом. И конечно, к покупке особняка прилагается членство в гольф-клубе. Мы предложим вам великолепные условия.

Бо Бартлетт по-приятельски похлопал Пендергаста по плечу.

– Очень щедро, – заметил Пендергаст.

– Конечно, конечно, – сказал Бартлетт. – Мы будем хорошо управлять этой землей, можете не сомневаться. Старый дом, конечно, останется. Он включен в Национальный реестр охраняемых объектов и все такое. Здесь можно будет обустроить великолепный клубный дом, ресторан, бар, кабинеты. «Кипарисовая аллея» будет строиться с учетом всех требований экологии – энергосбережение, зеленый сертификат на всех этапах работ! И в соответствии с вашими пожеланиями кипарисовое болото будет сохранено как заповедник дикой природы. В любом случае, по закону определенный процент земель девелоперских проектов – точнее, владений – должен отводиться под природоохранные цели и как защита от иссушения. Болото очень хорошо будет отвечать этому требованию. И конечно, не менее тридцати шести лунок поля для гольфа лишь добавят привлекательности проекту.

– Не сомневаюсь.

– Вы всегда будете моим почетным гостем в гольф-клубе. Значит… на следующей неделе вы начнете переносить прах вашей родни? – спросил Бартлетт.

– Да, я возьму все хлопоты на себя. И расходы.

– Очень по-человечески с вашей стороны. Уважение к мертвым. Похвально. По-христиански.

– И остается еще Морис, – сказал Пендергаст.

При упоминании Мориса – пожилого слуги, который присматривал за Пенумброй чуть ли не сто лет, – вечно солнечное лицо Бартлетта слегка помрачнело. Морис был такой же древний, как холмы вокруг, и бесконечно дряхлый, не говоря уже о его замкнутости и неразговорчивости. Но Пендергаст в этом вопросе был неколебим.

– Да, Морис.

– Вы оставите его здесь в качестве сомелье, пока у него будет желание оставаться.

– Значит, мы договорились. – Девелопер снова посмотрел на массивный фасад. – Наши юристы будут на связи с вашими по поводу окончательной даты закрытия.

Пендергаст кивнул.

– Прекрасно. Теперь я покидаю вас и… вашу даму, чтобы вы могли отдать дань памяти. И пожалуйста, не торопитесь. – Бартлетт вежливо сделал шаг от дома. – Или вас подвезти в город? Вы, вероятно, приехали на такси – я тут не вижу машины.

– Благодарю, в этом нет необходимости, – сказал ему Пендергаст.

– Понятно. В таком случае всего доброго. – Бартлетт пожал руку сначала Пендергасту, потом молодой женщине. – И спасибо еще раз.

Последний раз отерев лоб платком, он вернулся в машину и уехал.

Пендергаст и Констанс Грин поднялись по старым ступеням крыльца и вошли внутрь. Достав из кармана ключи на маленьком брелоке, Пендергаст открыл главную дверь особняка и пропустил Констанс вперед. Внутри пахло мебельной полировкой, старым деревом и пылью. Разглядывая различные атрибуты, они молча прошли по помещениям первого этажа – по гостиной, приемной, столовой. На всем уже висели бирки торговцев антиквариатом, агентов по торговле недвижимостью, аукционных домов – все было подготовлено к вывозу.

Они остановились в библиотеке. Констанс подошла к шкафу со стеклянной дверцей. В нем стояли инкунабулы: Первое фолио Шекспира, одна из ранних копий «Великолепного часослова герцога Беррийского», первое издание «Дон Кихота». Но больше всего Констанс заинтересовали четыре громадных тома в дальнем конце шкафа. Она почтительно вытащила один и начала медленно переворачивать страницы, восхищаясь невероятно живыми и реалистичными изображениями птиц.

– «Птицы Америки» Одюбона, формат «двойной слон», – прошептала она. – Все четыре тома. Приобретенные одним из твоих прапрапрадедов у самого Одюбона.

– Отец Езекии, – ровным голосом сказал Пендергаст. – Это единственные книги, которые я хочу сохранить, вместе с Библией Гутенберга, которой семья владела со времен Анри Прендрегаста де Мускетона. Оба издания были приобретены до того, как Езекия опозорил семью. Все остальное будет продано.

Они вернулись в приемную и поднялись по широкой лестнице на верхнюю площадку. Перед ними была гостиная второго этажа, и они вошли туда, миновав два слоновьих клыка при дверях. Внутри, кроме ковра из шкуры зебры и полудюжины звериных голов на стенах, был оружейный шкаф, полный редких и очень дорогих охотничьих ружей. Как и на первом этаже, к каждому ружью была прикреплена бирка с ценой.

Констанс подошла к шкафу.

– Какое из этих ружей принадлежало Хелен? – спросила она.

Пендергаст снова вынул из кармана брелок, открыл шкаф и достал из него двустволку, приклад которой имел замысловатую гравировку и был инкрустирован драгоценными камнями.

– «Кригхофф», – сказал он. Некоторое время он разглядывал ружье затуманенным взором и наконец глубоко вздохнул. – Это был мой свадебный подарок ей. – Он протянул ружье Констанс.

– Если оно тебе так дорого, то, пожалуй, я не буду его трогать, – отказалась она.

Пендергаст вернул ружье на место и запер шкаф.

– Я давно уже простился и с этим ружьем, и со всем, что с ним связано, – тихо произнес он словно себе самому.

Они сели за центральный стол.

– Значит, ты действительно продаешь все это, – сказала Констанс.

– Все, что напрямую или опосредованно было приобретено на деньги, вырученные от продаж эликсира Езекии.

– Ты же не хочешь этим сказать, что Барбо был прав?

Пендергаст помедлил с ответом:

– До моей… болезни я никогда не задавал себе вопросов об источнике богатства Езекии. Но независимо от Барбо мне представляется правильным избавиться от всей моей луизианской собственности, расстаться с плодами трудов Езекии. Все эти вещи для меня теперь как яд. Ты знаешь, что я вкладываю вырученные деньги в благотворительный фонд.

– «Vita brevis, инкорпорейтед». Подходящее название.

– Вполне подходящее: назначение этого фонда весьма необычно, мягко говоря.

– И какое же?

На губах Пендергаста появился намек на улыбку.

– Мир об этом еще узнает.

Они поднялись и быстро прошли по верхнему этажу, Пендергаст на ходу показывал Констанс любопытные места. Остановились на несколько секунд в комнате, которая была его детской, потом спустились на первый этаж.

– Остается еще винный погреб, – сказала Констанс. – Ты говорил, что он великолепен: сюда свозилось содержимое всех винных погребов семейства, когда владельцы умирали. Спустимся туда?

Лицо Пендергаста потемнело.

– Если ты не возражаешь… я не готов к этому.

В дверь постучали, Пендергаст подошел и открыл ее. В дверях стояла курьезная фигура: низенький рыхлый человек в черной визитке, с белой гвоздикой в петлице. В одной руке он держал дорогой, судя по виду, портфель, в другой (несмотря на ясный день) – аккуратно свернутый зонт. На голове у него сидел котелок под углом, очень близким к залихватскому. Человек напоминал нечто среднее между Эркюлем Пуаро и Чарли Чаплином.

– Мистер Пендергаст, – сказал человек, расплываясь в улыбке. – Прекрасно выглядите.

– Спасибо. Пожалуйста, входите. – Пендергаст представил гостя: – Констанс, это Хорас Огилби. Его фирма блюдет интересы семьи Пендергаст здесь, в районе Нового Орлеана. Мистер Огилби, это Констанс Грин, моя подопечная.

– Очаровательно! – сказал мистер Огилби.

Он взял руку Констанс и театрально поцеловал.

– Насколько я понимаю, все документы в порядке? – спросил Пендергаст.

– Да. – Адвокат подошел к ближайшему столику, открыл портфель и вытащил оттуда пачку документов. – Это документы на перенос семейного захоронения.

– Отлично, – сказал Пендергаст.

– Распишитесь здесь, пожалуйста. – Адвокат проследил за тем, как Пендергаст ставит подпись. – Вы понимаете, что, несмотря на перенос захоронения, завещание вашего деда остается в силе.

– Понимаю.

– Это означает, что я могу ждать вашего приезда на кладбище через… – адвокат произвел подсчеты в уме, – через три года.

– Жду этого дня с нетерпением. Мой дед, – объяснил Пендергаст Констанс, – распорядился в своем завещании, что все живущие наследники, число которых сейчас прискорбно сократилось, должны посещать его могилу каждые пять лет под угрозой отзыва полученного ими наследства.

– Весьма оригинальный был джентльмен, – сказал Огилби, убирая документы. – Да, еще один важный момент на сегодня. Касательно той частной парковки на Дофин-стрит, что вы продаете.

Пендергаст вопросительно поднял брови.

– Я имею в виду те ограничения, что вы добавили в листинговый контракт.

– Да?

– Понимаете… – Адвокат замешкался, хмыкнул. – Ваши требования довольно, скажем так, необычны. Пункты, касающиеся запрета углубления ниже уровня земли, например. Это исключает возможность застройки и, таким образом, значительно снижает стоимость участка. Вы уверены, что это именно то, чего вы хотите?

– Уверен.

– Так тому и быть. С другой стороны… – он потер пухлые ручки, – мы получили впечатляющие деньги за этот «роллс»… я почти боюсь назвать вам сумму.

– А вы не бойтесь. – Пендергаст прочел документ, переданный ему адвокатом. – Похоже, все в порядке, спасибо.

– В таком случае я вас покидаю. Вы и представить себе не можете, сколько бумажной работы влечет за собой ликвидация активов в таких громадных размерах.

– Мы вас проводим, – сказал Пендергаст.

Они спустились по ступенькам крыльца и остановились у машины адвоката. Огилби положил зонтик и портфель на заднее сиденье, огляделся вокруг.

– Как, вы говорите, называется этот девелоперский проект? – спросил он.

– «Кипарисовая аллея». Шестьдесят пять особнячков и тридцать шесть лунок гольф-поля.

– Ужасно. Что об этом скажут призраки старого семейства?

– Действительно.

Огилби хмыкнул, потом открыл водительскую дверь и снова огляделся:

– Прошу прощения. Могу я подвезти вас в город?

– Спасибо, я об этом уже позаботился.

Адвокат сел в машину, Пендергаст и Констанс помахали ему, машина тронулась и вскоре исчезла из виду. После этого Пендергаст обошел дом. С задней его стороны была старая конюшня, выкрашенная в белый цвет и превращенная в гараж на несколько машин. Сбоку на эвакуаторе стоял подготовленный к отправке новому владельцу винтажный «роллс-ройс-сильвер-рейт», отполированный, как бриллиант.

Констанс перевела взгляд с Пендергаста на «роллс», потом снова на Пендергаста.

– Два мне ни к чему, – сказал он.

– Дело не в этом, – возразила Констанс. – Ты и мистеру Бартлетту, и мистеру Огилби сказал, что позаботился о нашем возращении в Новый Орлеан. Неужели ты имел в виду, что мы поедем на эвакуаторе?

В ответ Пендергаст направился к гаражу, открыл ворота одного из боксов и подошел к машине, укрытой брезентом, – единственной остававшейся здесь, если не считать «роллса». Он стащил с машины чехол.

Под брезентом оказался красный родстер, низкий, с убранным верхом. Он слабо поблескивал в темном боксе.

– Хелен купила его перед нашей свадьбой, – сказал Пендергаст. – «Порше-550-спайдер» тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.

Он открыл пассажирскую дверь для Констанс, сел на водительское место, вставил ключ в замок зажигания, повернул – и оживший двигатель взревел.

Они выехали из гаража. Пендергаст вышел из машины, чтобы закрыть бокс.

– Интересно, – сказала Констанс.

– Что интересно? – спросил Пендергаст, садясь за руль.

– Ты избавился от всего, что было куплено на деньги Езекии.

– Да, в той мере, в какой смог.

– Но у тебя еще осталось немало всего.

– Верно. Многое я получил от моего деда, чью могилу должен посещать каждые пять лет. Это позволит мне сохранить квартиру в «Дакоте» и вообще жить и дальше так, как я привык.

– А особняк на Риверсайд-драйв?

– Его я унаследовал от моего двоюродного деда Антуана. Твоего «доктора Еноха». Естественно, вместе с немалыми инвестициями.

– Естественно. И все же как это занятно.

– Не могу понять, к чему ты клонишь.

Констанс лукаво улыбнулась:

– Ты отказался от имущества одного серийного убийцы – Езекии, но не хочешь расставаться с имуществом другого – Еноха Ленга. Верно?

Несколько секунд Пендергаст взвешивал услышанное.

– Если выбирать между лицемерием и бедностью, то я предпочитаю лицемерие.

– Но вообще-то, если подумать, рациональное зерно в этом есть. Ленг свои деньги сделал не на убийствах, а спекуляциями на железных дорогах, нефти и драгоценных металлах.

Брови Пендергаста взметнулись.

– Я этого не знал.

– Ты еще многого про него не знаешь.

Они сидели молча, слушая урчание двигателя. Пендергаст помедлил, затем повернулся к Констанс и заговорил с некоторой неловкостью:

– Я не уверен, что надлежащим образом отблагодарил тебя и доктора Грин за то, что вы спасли мне жизнь. Причем подвергая свою жизнь такой ужасной опасности…

Она заставила его замолчать, приложив палец к его губам:

– Пожалуйста. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Не смущай меня, заставляя повторяться.

Несколько мгновений казалось, что Пендергаст хочет что-то ответить, но он лишь добавил:

– Я выполню твою просьбу.

Он дал газ и вырулил на подъездную аллею, усыпанную белым гравием. Огромный особняк медленно уменьшался в размерах у них за спиной.

– Машина прекрасная, но не очень удобная, – сказала Констанс, оглядывая салон. – Мы что, поедем в ней до Нового Орлеана или до самого Нью-Йорка?

– Может, предоставим самой машине это решать?

И, выехав из пестрой тени великолепных дубов на главную дорогу, Пендергаст нажал на педаль газа, и двигатель откликнулся ревом, который эхом разнесся по заводям и мангровым болотам Сент-Чарльз-Пэриш.