Книга: Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи
Назад: 2 «Не терпел никакого приближения, ни к своему трону, ни к своим тайнам»
Дальше: Генрих VIII

3
«Запертый, словно девушка»

Пока вдова Артура, утешаемая свекровью, пыталась приспособиться к своему изменившемуся положению, его брат Генрих — теперь «милорд принц» — неожиданно оказался в центре всеобщего внимания. И это самым кардинальным образом изменило жизнь двора в Элтеме. «Леди-хозяйку» Элизабет Дентон отправили ко двору леди Маргарет Бофорт, а на ее место король назначил нескольких новых придворных-мужчин. Хотя всем этим мужчинам было около двадцати, они уже успели доказать свою преданность короне. Среди них был преданный уроженец Уэльса Уильям Томас, который ранее служил брату Генриха, Артуру. Ральф Падзи был грумом личных покоев короля, а теперь стал швецом принца и хранителем его драгоценностей. При дворе появился также Уильям Комптон, сын землевладельца из Уорикшира. Он занимался распределением повседневной работы королевских слуг. Несгибаемый и очень честолюбивый советник короля, сэр Генри Марни принял на себя общее руководство двором принца.
Когда Элтем перестал быть женским царством, мать принца стала бывать здесь редко. И не потому, что ей не было дела до детей. Она все еще оплакивала смерть старшего сына. Но у нее были и личные проблемы. Последняя беременность развивалась неблагополучно. В июле 1502 года в Вудстоке она заболела. В сентябре аптекарь получил деньги за доставку «определенных средств для королевы». 14 ноября Елизавету в Вестминстере посетила мистрис Харкорт, а через двенадцать дней еще одна французская сиделка приходила к ней в замок Бейнард. Все это могло быть частью подготовки к «заточению», но во время прежних беременностей ничего подобного не случалось.
Хотя до родов оставалось еще семь недель, Елизавете в середине декабря доставили пояс Богоматери Вестминстерской. Все это выдавало тревогу, связанную со сложной беременностью. Но во время традиционных рождественских празднеств и увеселений в Ричмонде королева, как всегда, держалась с достоинством. Возможно, чтобы отвлечься от тревоги по поводу ребенка, которого она носила под сердцем, Елизавета часами играла в карты и проиграла солидную сумму в сто шиллингов. Среди подарков, полученных королевской четой на Новый год, был гороскоп, составленный знаменитым итальянским астрологом Уильямом Парроном. Среди предсказаний, сделанных им в «Книге превосходной удачи Генриха, герцога Йоркского, и его родителей», были и заверения в том, что королева доживет до восьмидесяти лет. Неточность этого предсказания стала явной слишком быстро.
В конце января королева отправилась из Ричмонда в Тауэр, чтобы провести Сретение с мужем, прежде чем отправиться в «заточение». Королева возлежала на коврах и подушках на барже. Ее согревали пылающие жаровни. В воздухе витал аромат сладких трав. Баржа скользила по замерзшей Темзе с огромной осторожностью. В Тауэре королева присутствовала на церемониальной мессе в часовне Святого Иоанна Евангелиста, а затем ей подали вино и засахаренные фрукты. После этого королева в сопровождении своих фрейлин и свекрови, леди Маргарет Бофорт, отправилась в отведенные ей покои в средневековом крыле замка.
Но то ли королевские врачи неправильно определили дату зачатия, то ли ребенок родился преждевременно, но через несколько дней, 2 февраля 1503 года, королева «неожиданно» родила девочку. Эти роды были совершенно не похожи на предыдущие, что лишний раз подтверждает теорию о ее нездоровье. Хотя при родах присутствовала любимая повитуха королевы, Алиса Мэсси, роды прошли неудачно.
Девочку назвали Катериной — по-видимому, в качестве комплимента вдовствующей невестке. Но мать и ребенок чувствовали себя плохо. Вскоре после родов в Кент на поиски доктора по имени Айлсворт или Эллисворт был послан гонец. Симптомы королевы неясны, но, возможно, у нее возникла послеродовая инфекция — родильная горячка. Не исключено, что она страдала последствиями железодефицитной анемии. Чем больше у женщины детей, тем выше риск болезни или смерти в дальнейшем. Это связано с огромной физической нагрузкой на организм. А королева к тому же была уже немолода. Заболела и маленькая принцесса. 10 февраля она умерла. Елизавета сошла в могилу следом за ней, на следующий день. В этот день ей исполнилось тридцать семь лет.
Генрих был убит горем. В одном из источников говорится, что он «в одиночестве удалился в уединенное место, чтобы никто не мог его побеспокоить». Перед тем как уединиться в личных покоях Ричмондского дворца, он отправил сэра Ричарда Гилдфорда и сэра Чарльза Сомерсета ко двору умершей жены через день после трагического события. Они должны были сообщить придворным, что король о них позаботится и найдет им места.
Посетить горюющего короля смогла только леди Маргарет Бофорт, но даже ей не удалось его утешить. Подавленный утратой жены, которую он любил всем сердцем, Генрих тяжело заболел. Закрытый и сдержанный король никогда не проявлял слабости или эмоций, поэтому изменившееся его поведение встревожило свиту.
Король горевал не один. Для детей Елизавета всегда была кумиром — особенно для любимого сына Генриха. Семейное горе ярко отражено в иллюминированном манускрипте, некогда принадлежавшем Генриху VII и недавно обнаруженном в Национальной библиотеке Уэльса. Король изображен в траурном одеянии, со скорбным лицом. На заднем плане за спиной отца изображены дочери королевы, Мэри и Маргарет, обе в черных вуалях. Одиннадцатилетний Генрих, «любимый сын» Елизаветы, рыдает на пустой материнской кровати. Он закрыл лицо руками, но его легко узнать по рыжим волосам. Когда Генрих стал королем, этот манускрипт хранился в его библиотеке.
По-видимому, о смерти матери Генриху сообщил не король, а Гилдфорд или Сомерсет. Очень типично для человека, который всегда был отстраненным и довольно холодным отцом и совершенно не походил на добрую и любящую мать. Наверное, Генрих обижался на отца. Боль утраты он ощущал и четыре года спустя, когда писал Эразму в связи со смертью Филиппа Красивого, короля Кастилии: «Никогда со смерти моей дражайшей матери не получал я более ужасного известия». Он продолжает укорять ученого за то, что тот сообщил ему о смерти Филиппа, «потому что это известие вновь открыло рану, которую время успело залечить».
А тем временем охваченный горем отец Генриха вышел из своего уединения только для того, чтобы организовать погребение жены. Умершая принцесса Катерина упокоилась под сводами Вестминстерского аббатства рядом с Элизабет и Эдмундом. Но похороны Елизаветы должны были пройти со всеми подобающими почестями. Томас Мор написал «Печальный Плач на смерть королевы Елизаветы». Текст был написан на доске и вывешен рядом с гробницей королевы. Мор написал свой «Плач» в форме прощания Елизаветы со своей охваченной горем семьей, и самые теплые слова в нем адресованы «моему дорогому супругу, моему достойному лорду». Елизавета предостерегает его:

 

Ты им отец, а отныне ты должен исполнять
Также и роль матери, ибо теперь покоюсь я здесь.

 

Мор, влияние которого на принца Генриха стремительно росло, писал эти слова, думая о себе. Он отлично знал, как сильно принц любил и почитал свою мать. То, что Мор счел необходимым обратиться к королю с просьбой занять ее место, говорит о глубоком понимании отцовской холодности Генриха VII.
Но, судя по всему, король не внял этому совету. Шесть долгих недель он находился вдали от двора. Единственными, кто видел его в эти дни, были слуги и приближенные личных покоев. Не сохранилось сведений о том, как он провел долгие часы уединения, но всем его обычным занятиям для отдыха — карточным играм или чтению — конец положила серьезная болезнь. Смерть супруги стала для короля большим потрясением. Организм его ослабел, и у Генриха развился туберкулез, который уже донимал его в прошлые зимы. Кроме того, у него возникла ангина, осложненная острым пустулезным тонзиллитом. Легкие короля сильно пострадали, ему было трудно дышать. Он не мог глотать и даже открыть рот. В таком состоянии он пролежал несколько дней, и приближенные начали опасаться за его жизнь. Совсем недавно умер старший сын короля, Артур, только что похоронили королеву. Если бы известия о болезни монарха распространились среди придворных и народа, это стало бы настоящей катастрофой для молодой династии Тюдоров, которая и без того подвергалась постоянным нападкам со стороны претендентов на престол.
Преданный и надежный хранитель королевского стула Хью Денис бдительно охранял своего царственного хозяина. Доступ к нему имели только самые близкие слуги — Пирс Барбур, Джеймс Брейброк, Фрэнсис Марзен (он был слугой Генриха еще в Бретани), Уильям Смит (паж гардероба) и Ричард Уэстон. Конечно же, рядом с сыном находилась мать короля, которая поселилась в Ричмонде. Охваченные тревогой слуги, знавшие тайну короля, были рады присутствию этой властной женщины. Она взяла на себя всю заботу о сыне, заказывала лекарства и припасы — в том числе и немалое количество сладкого вина для себя самой.
Единственным посторонним посетителем спальни больного короля был сводный брат его жены, Артур Плантагенет. Его присутствие было глотком свежего воздуха в мрачной атмосфере личных покоев. Кроме того, он мог доставить конфиденциальные сообщения своему юному царственному хозяину в Элтем — принц Генрих, несомненно, тревожился о здоровье отца.
Дни превращались в недели, а состояние короля не улучшалось. Он то приходил в себя, то впадал в бред. Только в конце марта 1503 года, когда дни стали длиннее, а леденящий зимний холод сменился теплым дыханием весны, король начал поправляться. Но в тайной беседе, которая стала известна властям, казначей Кале, сэр Хью Конвей, говорил о короле так: «Слабый и больной человек, который вряд ли проживет долго».
Когда Генрих, наконец-то, вернулся ко двору, все заметили, как он постарел. Волосы его поседели, а лицо покрылось морщинами горя. Он по-прежнему носил траур. В балладе XVII века о смерти Елизаветы говорилось, что король «был охвачен горем» и провел «много месяцев в скорби».
В короле, который весной вновь появился перед подданными, произошла и другая перемена. Он всегда был холодным и отстраненным человеком. Теперь же Генрих стал абсолютно безжалостным. Он остался без благотворного влияния жены. Он понимал, что будущее его династии обеспечивает единственный наследник. Неудивительно, что король превратился в настоящего подозрительного параноика. В результате, как точно подметил современный историк: «После этого лишь немногие из его окружения, включая самых приближенных и доверенных его советников, видели или слышали живого человека».
Сколь бы сильным ни было горе Генриха после смерти любимой супруги, уже через два месяца после трагического события он начал искать новую невесту. «Все суверены, будучи женаты однажды, не могут оставаться в одиночестве», — заметил по этому поводу Филипп Справедливый, зять Екатерины Арагонской. И в этом не было ничего необычного или аморального: каждому королю нужна супруга, а каждому двору — королева. Более того, продолжительность жизни в тюдоровские времена была столь невелика, что первый брак редко длился до конца жизни обоих партнеров.
Но если известие о повторном браке Генриха было всем понятно — и даже ожидаемо, то выбранная им невеста многих удивила. Сорокашестилетний король в тюдоровские времена считался старым человеком. Горе и стрессы еще больше состарили его. Он потерял большую часть зубов, а оставшиеся «почернели». А будущей невесте было всего семнадцать. Она находилась в расцвете юности. Многие мужчины до Генриха брали в жены тех, кто был намного моложе их. Но шокирующим выбор Генриха сделало то, что его взгляд остановился на собственной невестке.
В апреле 1503 года об этом узнала мать Екатерины. Она пришла в ужас и написала Генриху письмо, упрекая его в том, что он задумал «очень злое дело, невиданное и неслыханное… оскорбляющее слух». Она потребовала, чтобы английский король немедленно отправил ее дочь домой и ей не пришлось уступать похотливым замыслам. Но лукавого Генриха влекла не только юная красота Екатерины. Преждевременная смерть Артура разожгла между двумя странами дипломатический конфликт по поводу выплаты оставшейся части приданого Екатерины. Славившийся своей скупостью Генрих был вынужден содержать овдовевшую принцессу и ее двор подобающим ее статусу образом.
Екатерина, естественно, сообщила своим испанским родственникам о том, что перспектива брака со старым свекром ее не радует. Изабелла решила действовать. Она попыталась обратить внимание Генриха на другую потенциальную невесту, Иоанну, королеву Неаполя. Иоанне было двадцать шесть лет, и все считали ее красавицей. В семнадцать лет, всего через несколько месяцев после брака со своим племянником Фердинандом, она овдовела и больше не вышла замуж. Генрих наживку проглотил. Через два года венецианский посол Виченцо Квирини сообщал, что получил «абсолютно точные сведения о том, что король Англии решил заключить брак с юной королевой Неаполя, племянницей короля Испании; и что он уже послал к ней в Валентию своих посланников; сомнение вызывает лишь то, примет ли она предложение».
Поразительно подробные инструкции, которые Генрих дал своим послам, были опубликованы спустя 250 лет. По ним становится ясно, что эта идея для стареющего короля была не просто дипломатическим предприятием. Генрих велел своим послам подробнейшим образом описать ему внешность Иоанны: цвет ее волос, состояние зубов, размер и форму носа, гладкость кожи. Его интересовало даже то, нет ли у нее волосков на верхней губе. Послы должны были обратить особое внимание на «ее груди… велики они или малы». Покорные желанию монарха послы сообщили Генриху, что груди Иоанны «велики и полны; и поскольку они подняты довольно высоко по обычаю этой страны, ее величество выглядит значительно более полной, а шея ее кажется короткой».
Полученные ответы вполне удовлетворили Генриха, но ему так и не удалось заполучить пышногрудую невесту. Брачные переговоры провалились по причинам политическим и финансовым. Но к тому времени у Генриха появились другие интересы. Перспективной невестой ему стала казаться Маргарита Савойская, дочь влиятельного императора Священной Римской империи Максимилиана I. Она была ровесницей Иоанны и уже дважды вдовела. Маргарита поклялась никогда больше не выходить замуж. В декабре 1505 года венецианский посол сообщал, что она «весьма противится» идее брака с английским королем.
Нежелание невесты Генриха не остановило. Он заказал портрет и отправил его Маргарите. Этот портрет стал самым известным портретом стареющего короля, которому в тот момент было сорок восемь лет. Художник польстил королю, изобразив его в богатых шелках и мехах, с холодным, царственным взором. Но вряд ли подобное изображение могло соблазнить потенциальную невесту. В волосах короля отчетливо видна седина, а заострившиеся скулы выдают тревогу и нездоровье, мучившее его много лет. На тонких, плотно сжатых губах играет лишь призрак улыбки. К тому времени у короля осталось лишь несколько зубов, но благодаря выбранному ракурсу об этом нельзя догадаться.
Несмотря на то, что у Генриха было много потенциальных невест, он так и не женился. Болезни преследовали его, и он в конце концов избрал для себя жизнь вдовца. Вдову брата выпало утешать младшему сыну короля, Генриху, и это имело весьма драматические последствия. Как писал специалист по матримониальному законодательству Николас Фокс, который присутствовал при встрече короля с сыном, вызванным для этой цели из Элтема, король высказался откровенно: «Сын мой, Генрих, я достиг соглашения с королем Арагона о том, что ты женишься на вдове твоего брата, Екатерине, чтобы мир между нашими государствами сохранился». Затем он поинтересовался, согласен ли принц. Понимая, какого ответа от него ждут, принц согласился, почтительно и послушно — по крайней мере в тот момент. Помолвка была согласована, но предстояли еще долгие месяцы дипломатических переговоров.
Будущее принцессы постепенно определялось, но здоровье ее ухудшалось. Приступы нездоровья случались все чаще. Будучи истинной католичкой, Екатерина следовала всем строгим требованиям своей веры, включая и регулярные посты. Стрессы, недоедание или сочетание этих двух факторов привели к тому, что в августе 1504 года у принцессы возникла «лихорадка и расстройство желудка». В Гринвич вызвали врача, который дважды пускал ей кровь. Из этого можно сделать вывод, что один из симптомов заключался в прекращении менструаций. Считалось, что если у женщины нет менструаций, значит, ее матка «забита» избыточной кровью и нужно пустить кровь из какой-нибудь другой части тела. В действительности подобное лечение лишь усугубляло проблемы. Попытка кровопускания не удалась, и врач с некоторой тревогой сообщил, что «крови не вытекло». Он решил, что нездоровье Екатерины связано с недостатком секса. Лекарством от множества болезней юных женщин с «холодной, влажной» маткой в те времена считалось «горячее и сухое» мужское семя. У Екатерины осталась единственная надежда на выздоровление — скорейший брак.

 

23 февраля 1504 года Генрих официально стал считаться принцем Уэльским — спустя почти два года после смерти его брата Артура. В июне, за четыре дня до тринадцатого дня рождения принца, он покинул Элтем, чтобы присоединиться к королевскому двору. Время было выбрано не случайно: тринадцатилетие считалось временем превращения мальчика во взрослого мужчину. В Ричмонд Генрих прибыл теплым летним вечером, но перспектива жизни рядом с отцом, которого принц почти не знал, казалась ему пугающей.
По прибытии придворные и советники принца влились в королевский двор. Принцу было приятно узнать, что его дяде Артуру Плантагенету позволили остаться с ним вместе с другим придворным, сэром Генри Марни, и другими слугами. Король позаботился о том, чтобы сыну и наследнику служили доверенные придворные (а точнее, следили за ним). И среди этих доверенных лиц оказался сэр Ричард Эмпсон, восходящая звезда при дворе. Эмпсон вошел в совет принца.
Генрих и сам пристально следил за сыном. Теперь он проявлял к его воспитанию и обучению гораздо больше внимания, чем раньше. «Ничто не ускользало от его внимания», — замечал один наблюдатель. Хотя совершенно понятно, что неуверенный король-параноик захотел держать единственного сына поближе к себе, но королевскому наследнику требовалось совершенно другое. Король не поощрял независимости, а всячески сдерживал и ограничивал принца, вникая в каждую мелочь процесса воспитания. Попасть в покои принца можно было только через королевские. Когда принц хотел покинуть дворец — ради охоты или турнира, придворные, назначенные отцом, выводили его через боковую дверь в личный парк и постоянно находились при нем.
«Поразительно, насколько король любит принца Уэльского, — писал испанский посол. — Разумеется, в мире нет лучшей школы, чем общество такого отца, как Генрих VII». Принц посольского восторга не разделял. Хотя внешне он вел себя по отношению к отцу в высшей мере почтительно, близким друзьям он жаловался на удушающую заботу. Было ясно, что долго он такого не вытерпит. Принц Генрих превратился в красивого, атлетически сложенного юношу. Он вызывал всеобщее восхищение. Его огненно-рыжие волосы, хорошая фигура и чувственные пухлые губы идеально сочетались с огромной физической силой, доведенной до совершенства на турнирной арене. Особенно могучим принц выглядел рядом с изможденным, худым отцом. Испанский посол называл его «гигантом» и клялся, что «в мире нет более достойного молодого человека». Физическая сила Генриха была велика даже в юном возрасте. Один из его противников, граф Ричард Кентский, «сражаясь с принцем» во время тренировки, ушел с поля со сломанной рукой.
Принц Генрих собрал вокруг себя группу молодых единомышленников, разделявших его страсть к турнирам. Среди них были Уильям Хасси, Джайлз Капел, Томас Кайвет и Чарльз Брэндон. Брэндон быстро стал любимчиком королевского сына. Он был на семь лет старше Генриха, но во многом на него походил — настолько, что некоторые считали его «незаконнорожденным братом» принца. Семья Брэндонов давно доказала преданность короне, и Чарльз вырос при королевском дворе. В семнадцать лет он был уже истинным придворным и в день бракосочетания Артура и Екатерины сражался на турнире.
Но личная жизнь Брэндона была не столь безупречной, как его придворная репутация. В 1503 году он влюбился в одну из камеристок королевы, Анну Браун. Вскоре Анна забеременела. Когда разразился скандал, покровитель Брэндона, граф Эссекс, потребовал, чтобы Чарльз женился. Брэндон согласился, но нарушил данное обещание и женился на тетке Анны, Маргарет Мортимер, которая была на двадцать лет его старше. От потрясения у Анны случился выкидыш. Истинные мотивы Брэндона стали ясны очень скоро — он продал собственность жены и на полученные деньги стал вести экстравагантную жизнь при дворе. Вскоре после этого он добился аннулирования своего брака на основе слишком близкого родства и уехал в Эссекс, где в печальном уединении жила Анна. Чарльз увез ее в церковь в Степни и женился на ней. Свидетелями были несколько его близких друзей.
Поощряемый Брэндоном и другими молодыми придворными, принц Генри активно занимался спортом и музыкой, пил и развлекался с женщинами. Вместе со своей свитой и группой дам принц танцевал до поздней ночи. В свое время он скинул мантию, танцуя на свадьбе своего брата, а теперь производил фурор, танцуя «в одной рубашке и без туфель».
Подобное поведение встревожило короля и его советников. Было решено, что следует «подавить» увлечение чрезмерно активными видами спорта и аморальное поведение наследника престола. Возможно, это было вполне разумное решение, но если они рассчитывали, что юный Генрих немедленно подчинится, то серьезно недооценили силу характера принца. В последние годы правления Генриха VII его сын твердо и уверенно отстаивал собственную независимость. Он был очень похож на деда по материнской линии, Эдуарда IV, и являл собой разительный контраст с унылым, больным, старым королем. Всеми ненавидимые советники короля, Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, делали монарха еще более непопулярным.
А тем временем переговоры о свадьбе сына короля с Екатериной Арагонской продолжались. Король приказал, чтобы принцессу не допускали к принцу, хотя большую часть времени они жили в одном и том же дворце. Если так король хотел заставить испанскую принцессу еще сильнее желать брака с принцем, его план удался. В письме к отцу принцесса призналась, что «лучше умрет в Англии», чем откажется от плана выйти замуж за брата своего умершего мужа.
Да и принц, которому редко позволяли общаться с Екатериной, был явно влюблен в нее — по крайней мере, его привлекала рыцарская идея «спасти» несчастную испанскую принцессу. Возможно, он влюбился в нее еще мальчиком, когда в возрасте десяти лет сопровождал ее к старшему брату. Однажды он признался отцу, что считает ее «прекрасным созданием». В одну из редких встреч, в Новый год 1508 года, принц подарил Екатерине подарок одновременно романтический и патриотический: «прекрасную рубиновую розу, закрепленную в розе из белого и зеленого».
В деликатной и сложной игре международной дипломатии королю приходилось играть против времени. Его здоровье в течение нескольких месяцев ухудшалось. Каждую весну его преследовал хронический кашель — теперь же кашель стал постоянным. Король страшно похудел. Придворные счета показывают, что, когда он отправлялся в свои охотничьи угодья, свите приходилось по несколько недель жить в каждом месте. Хотя причина этого не называется, но, скорее всего, король был слишком слаб, чтобы переезжать куда-то без длительного отдыха.
В феврале 1507 года у Генриха случился первый серьезный приступ тонзиллита, который поразил его после смерти Елизаветы. В следующем месяце симптомы стали настолько серьезными, что придворные стали опасаться за жизнь монарха. Скорее всего, у Генриха был туберкулез, осложненный астмой. Он остался в Ричмонде под присмотром решительной матери, которая стала ему еще ближе, чем в прошлые годы. Генрих слабел на глазах. Он не мог глотать ни пищу, ни воду. Он с трудом дышал. К середине марта король почти умирал. Леди Маргарет отобрала нескольких доверенных слуг, которым было позволено посещать ее сына в личных покоях. Она сама была настолько уверена в скорой смерти сына, что заплатила герольду Подвязки, Томасу Райотсли, двадцать шиллингов, чтобы тот «сделал книгу траурных одежд», и 57 фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов за значительное количество «черной материи». Духовникам короля было приказано служить мессы за его душу, а исповедник леди Маргарет, Джон Фишер, получил распоряжение находиться поблизости. Но, несмотря ни на что, к концу месяца Генрих поправился. 31 марта испанский посол де Пуэбла был призван в личные покои и нашел короля выздоравливающим. Кризис миновал — на сей раз.
Тем летом Генрих посетил Восточную Англию и Оксфордшир. Здоровье его казалось крепче, чем раньше. Один из наблюдателей заметил даже, что он «набрал жир». Королю более не требовались частые и продолжительные остановки для отдыха. Он был полон сил и «переезжал из одного охотничьего поместья в другое». Все были поражены его выздоровлением, но короля по-прежнему терзали старые страхи. Доступ к нему был строго ограничен. В замкнутом мирке личных покоев росли слухи и подозрения.
Одним из ближайших придворных короля был поэт Стивен Хоуз, который поступил на королевскую службу в 1503 году. В своей поэме «Утешение влюбленных» он описывал напряженную атмосферу королевского двора, где придворные «в глубокой тайне» пытались переиграть друг друга «умением и хитростью». Будучи допущенным в личные покои, Хоуз стал свидетелем множества опасных разговоров. Одна такая беседа глубоко его потрясла, потому что собеседники явно «не испытывали любви» к своему королю. Хоуз был обязан докладывать о таких предательских разговорах. Но вместо того, чтобы тайно передать содержание беседы своему царственному хозяину или его советникам, он публично обличил злодеев в стихах, которые распространил при дворе. В результате его самого сочли предателем. Группа придворных, оставшихся неизвестными, так сильно его избила, что он находился «на грани смерти». Впоследствии Хоуза устранили от королевского двора.
В феврале 1508 года у Генриха случился новый приступ туберкулеза. В конце месяца он снова отправился в Ричмондский дворец и заперся в своих личных покоях. Несмотря на то, что личные слуги свято хранили тайну, пошли слухи, что королю трудно дышать, что он не может принимать пищу, что он слабеет и худеет с каждым днем. Одно то, что ему пришлось послать вместо себя посланника в традиционное паломничество в Вестминстер в память о любимой жене, говорит о многом.
И снова мать короля отправилась в Ричмонд, чтобы ухаживать за сыном. С собой она привезла свой двор и заняла специально построенные для нее покои. Тревожась о состоянии сына и мучаясь тем, что она ничем не может ему помочь, леди Маргарет сосредоточилась на хозяйственных заботах. Она заказала для сына новые кровати и отправила слугу в Лондон купить бочку сладкого мускателя.
В марте Генрих немного окреп и смог принять посла Фердинанда Арагонского, дона Гутиерре Гомес де Фуэнсалида. Посла сопровождал представитель арагонского филиала банка Гримальди, который привез с собой документы на последнюю часть приданого Екатерины. Испанский король справедливо рассудил, что единственный способ заставить Генриха женить своего сына на его дочери — это показать ему деньги. Поднявшись на ожидавшую его баржу, Генрих отправился в Гринвич. От холодного мартовского ветра его защищали толстые ковры и подушки. Он ненадолго появился перед собравшимися придворными, а затем удалился в личные покои вместе с послом, чтобы провести переговоры.
Через два дня король появился на турнире в честь посольства императора Максимилиана. На турнире присутствовал и его сын, с завистью посматривавший на своих друзей, вошедших в число участников. Хотя Генрих и хотел сделать своего полного сил юного наследника лицом династии Тюдоров, но держал он его на более коротком поводке, чем раньше. По словам посла Фуэнсалиды, король запирал принца, «словно девушку». Посол заметил, что молодой Генрих был «очень замкнутым… он не произносил ни слова, только отвечал, когда король обращался к нему». Но в тот день болезнь короля заставила его оставить принца на попечение свиты. Сам он удалился в личные покои — необходимость долго притворяться здоровым его сильно утомила. И принц Генрих воспользовался представившейся ему возможностью. Все присутствовавшие были восхищены его грацией и царственными манерами, которых так недоставало его отцу. Один из наблюдателей даже заметил, что Генрих сел «на место короля».
К апрелю врачи короля сообщили, что у него замечены признаки выздоровления. Но он по-прежнему оставался в уединении. Король был очень слаб, худ и изможден долгими неделями болезни. Биограф того времени, Бернар Андре, называл его «подавленным». Духовник его матери, епископ Фишер, замечал, что «испорченный мир» доставляет королю «большое неудовольствие и скорбь». Он все больше времени уделял контролю расходов — лично проверял бухгалтерские книги и ставил свои инициалы возле каждой записи. В этих книгах есть записи о выплатах менестрелям, которых приглашали, чтобы они развлекли короля, а также оплата новых шахмат, игральных костей и деликатесов, приготовленных французским кондитером, чтобы разжечь аппетит короля.
Летом 1508 года, когда король и его двор отправились в поездку, в Лондоне разразилась эпидемия потницы. Симптомы этой очень заразной болезни, которую в 1485 году в Англию завезли узники и наемники Генриха VII, проявлялись очень быстро. Болезнь развивалась стремительно, и смерть часто наступала буквально через несколько часов. Болезнь преследовала Генриха и его свиту везде, куда бы они ни направились. Она поразила даже двор принца — умерли трое его верных слуг. Страну охватил ужас. Король все еще был болен, а его единственный сын находился на грани заражения болезнью, «от которой умереть было легче легкого». Положение тюдоровской династии неожиданно стало очень шатким.
Генрих и его свита предпринимали все меры предосторожности. Было категорически запрещено употреблять в пищу острые специи, лук-порей, чеснок и вино, поскольку считалось, что они повышают температуру тела и, следовательно, риск инфекции. Но все было тщетно. Поскольку дворы принца и короля были самым тесным образом связаны между собой, болезнь вскоре распространилась и на королевский двор, поразив его в самое сердце. Заболели Хью Денис, самый близкий слуга короля, королевский духовник и епископ Винчестерский, Ричард Фокс, и еще один приближенный, Чарльз Сомерсет, лорд Герберт. Но болезнь лишь слегка затронула королевский двор и неожиданно отступила. Все трое королевских слуг поправились. Вскоре стало ясно, что Генрих и наследник престола также избежали заражения.
Хотя королю и удалось избежать самой страшной болезни, приближенным было ясно, что проживет он недолго. В январе 1509 года Генрих и леди Маргарет Бофорт переехали из Ричмонда в соседний Хэнворт. Леди Маргарет собрала группу аптекарей и, что интересно, троих своих уцелевших внуков. Почувствовав, что на этот раз туберкулез и тонзиллит, которые мучили его в последние годы, одержат над ним верх, король отправился в бенедиктинское аббатство Чертси в Саррее, чтобы там молились за его душу. На обратном пути король нанес личный визит Ричарду Фоксу в Эшере. Епископ был верным другом и советником короля более двадцати пяти лет. По-видимому, при встрече они обсуждали подготовку почвы для мирного престолонаследия.
В конце февраля Генрих вернулся в свой любимый замок Ричмонд. Слуги, как всегда, обеспечили ему полное уединение в личных апартаментах. Арагонский посол, который все еще продолжал работать над соглашением о браке принца и Екатерины, с раздражением замечал, что король «не позволяет себя видеть». Но матери Генрих всегда был рад. Леди Маргарет прибыла в Ричмонд со своей свитой в конце марта. Она явно приготовилась к долгому пребыванию здесь — захватила с собой любимую постель и массу «кухонной утвари». Но к этому времени сын ее совсем не мог есть, и каждый вдох причинял ему страдания.
Вечером 20 апреля епископ Фишер заметил изменения в дыхании короля. Хотя королю уже несколько недель было трудно дышать, теперь его дыхание стало прерывистым и резким, словно Генрих боролся с «острыми уколами смерти». Так продолжалось до вечера следующего дня. В одиннадцать вечера король скончался. Его исповедник провел подобающие обряды и вложил свечу в безжизненные руки короля — свеча должна была осветить отлетевшей душе путь на небеса. Один из слуг выступил вперед и закрыл королю глаза. Голубые глаза короля закрылись навсегда.
Как рассказывал немецкий гость, посетивший дворец Ричмонд в 1599 году, Генрих оставил инструкции относительно своего погребения. Его внутренности следовало удалить и «развесить их, полные крови, на стенах дворцовой палаты в знак того, что он завоевал королевство силой, поразив узурпатора Ричарда III в бою». Он утверждал, что «в одном зале мы видели множество следов крови». Этот ужасающий рассказ ничем не подтвержден, но вполне согласуется с неустанными стараниями Генриха утвердить свои права на трон.
Первый король Англии из династии Тюдоров умер в личных покоях, где ему всегда было максимально комфортно. О его смерти знали лишь самые близкие слуги, епископ Фокс и группа советников, находившихся при его смертном одре. Все они стремились обеспечить стабильность в королевстве и, зная, что смерть монарха — даже имевшего живого и популярного наследника — может стать источником серьезных проблем, приказали хранить известие в тайне. О смерти короля объявили только через два дня, когда аристократы собрались при дворе на праздник ордена Подвязки.
Леди Маргарет оплакала смерть любимого сына и направила все свои силы на упрочение положения своего внука. Она занималась организацией похорон короля, которые состоялись 11 мая в Вестминстерском аббатстве. Как и желал ее сын, он был погребен рядом с «нашей дражайшей супругой королевой». У леди Маргарет не было времени для страданий — она целиком и полностью сосредоточилась на грандиозной коронации внука. Генриха VIII короновали 24 июня. Увидев триумфальное восшествие на английский престол нового короля из династии Тюдоров, эта выдающаяся женщина смогла вздохнуть с облегчением. Спустя пять дней она скончалась.
Назад: 2 «Не терпел никакого приближения, ни к своему трону, ни к своим тайнам»
Дальше: Генрих VIII