Выйдя из Стратфорда-на-Эйвоне по длинному каменному мосту, вы можете отправиться в Лондон по одной из двух дорог. Одна идет через Банбери, другая – через Оксфорд (если предпочитаете вторую дорогу – сразу после моста поверните направо). Местность здесь ровная и редконаселенная: упомянутые в начале главы шестьдесят человек на квадратную милю явно не касаются этого региона, где в основном выращивают хлеб. В среднем в местных приходах живет около тридцати человек на квадратную милю, кое-где – даже всего семнадцать. В первую очередь ваше внимание привлекут не дома, а поля: огромные, в сотни и даже тысячи акров длиной; каждый акр делится на фарлонги, каждый фарлонг, в свою очередь, – на четыре-двенадцать полосок земли, каждая из которых принадлежит одному из жильцов поместья. Между каждым фарлонгом проходит узкая дорожка непаханой земли, или межа, по которой крестьяне добираются с тачкой до своих участков. Тогда такие земли называли «шампань» (champaign country, от французского champ – «поле»). Таким образом, сельская местность – это, по сути, гигантское лоскутное одеяло из фарлонгов, различающихся направлением участков и культурой, которую на них возделывают. Некоторые крестьяне на одних участках сажают пшеницу, а на других – более стойкие культуры, например рожь, вику или ячмень. Некоторые чередуют: в этом году посадят ячмень, в следующем – пшеницу. Часто поля оставляют невспаханными или выделяют на них участки, на которых пасутся коровы и свиньи. Там и тут на краях огромных полей вы увидите небольшие огороженные участки для скота (англичане зовут их «closes», или «огороженные поля»). Система открытых полей в Мидлендсе превалирует: Оксфордшир в 1600 году практически нигде не огорожен; как минимум в 125 из 128 сельских приходов в соседнем графстве Беркшир поля тоже открытые.

Далеко не вся Англия так распахана. Более того, пахотные земли вообще составляют меньше трети ее территории. Примерно 11,5 миллиона акров Англии и Уэльса – под плугом (29 процентов общей площади). Почти столько же – около 10 миллионов акров (26 процентов) – занимают невспаханные пустоши, горы и болота. Вы удивитесь, узнав, сколько в Англии пустырей и «дикой местности». В графствах вроде Уэстморленда это вполне ожидаемо; учитывая, что местность там очень пересеченная, а неподалеку – граница с непокорной Шотландией, неудивительно, что три четверти земли в графстве не обработаны. То же самое можно сказать и о гранитных плоскогорьях юго-запада: в Девоне пустоши занимают не менее 300 тысяч акров. Но даже в Гемпшире 100 тысяч акров земли не обрабатываются, а в Беркшире пустуют 60 тысяч акров. Более того, 10 процентов территории составляют леса и лесохозяйства, а еще 30 – пастбища, парки, меловые холмы и общинные земли. Оставшиеся 5 процентов занимают города, дома, сады, церковные дворы, фруктовые сады, дороги, реки и озера.

Столько английской земли отдано под пастбища из-за высокой ценности овец. Они не только и не столько источник мяса: более важная причина разводить их – дорогостоящая шерсть. Многие сельские общины получали свой основной доход именно с торговли шерстью. Государство зарабатывает огромные деньги, облагая таможенной пошлиной шерсть, шкуры и руно, вывозимые в Европу. В 1564–1565 годах ткань и шерстяная одежда составили 81,6 % всей выручки Англии от экспорта – около 1,1 миллиона фунтов стерлингов, – а наибольшая доля от оставшихся 18,4 % принадлежит шерсти и овечьим шкурам. Именно поэтому вы увидите в Англии столько овец: их там более 8 миллионов, вдвое больше, чем людей. Впрочем, это не те овцы, которые известны вам: они очень маленькие. Средний вес постепенно растет благодаря улучшениям в содержании – с 13 кг на овцу в 1500 году до 21 кг в 1600-м; крупнейшие экземпляры весили 27 кг. Тем не менее, они очень маленькие по сравнению с современными овцами, весящими 45–90 кг (современный баран и вовсе может весить более 160 кг). То же самое можно сказать и о крупном рогатом скоте (около 160 кг во времена Елизаветы, 540–720 кг фунтов сейчас).

Поля, общественные земли и реки – самые заметные элементы пейзажа на пути к Лондону. Но во время путешествия вы встретитесь и с последствиями многих других методов ведения сельского хозяйства. Один житель Дарема уже начал свою долгую карьеру дровосека – к 1629 году он своими руками срубит более 30 тысяч дубов. Поскольку дубы достигают зрелости лишь через сто с лишним лет, их выживание оказывается под угрозой; но многие помещики не горюют о безвозвратно потерянных лесах, потому что расчищенную землю можно использовать для других сельскохозяйственных целей. Таким образом, масштабная вырубка лесов оказывает двойное действие: поскольку она необратима, цены на древесину растут, так что помещики рубят еще больше деревьев. Добавим к этому прирост населения и рост потребности в древесине для производства инструментов, шкафов, столов, постелей и сундуков, не говоря уже о материалах, необходимых для постройки (или перестройки) домов, и сразу становится понятно, что дерева остается не так уж и много. Помимо всего прочего, войны с Францией и Испанией привели к еще более высокому спросу на древесину – на строительство одного военного корабля уходит более 600 дубов. Дрова, таким образом, стали дорогим и дефицитным товаром, пошли даже разговоры о «топливном голоде». Правительство сделало попытку поправить ситуацию, приняв Парламентские акты 1558, 1581 и 1585 годов, запрещающие излишнее использование древесины, но тем не менее спрос все равно намного превышает предложение. За время правления Елизаветы цена на древесину увеличивается практически вдвое.

Вырубание лесов – не единственная значительная перемена, происходящая с сельской местностью. Вторая перемена – огораживание. Многие помещики сгоняют с земли крестьян и разрушают их дома, превращая хорошую пахотную землю в пастбища для овец. Другие разбивают на месте деревень оленьи парки. Некоторые землевладельцы даже устраивают рядом со своей резиденцией по два заповедника: один для благородных оленей, другой – для ланей. В каком-то отношении это можно считать попыткой воспротивиться переменам и воссоздать потерянный «природный мир», где люди спокойно могут добывать себе пропитание охотой в лесном раю. С другой стороны, это – просто еще один символ статуса. Но разрушение пахотных земель и деревень (не важно – для выпаса овец или для охоты) не может не беспокоить семьи, согнанные с земли. Не меньше это беспокоит и власти городов, в которые бездомные землепашцы приходят побираться. Постепенная потеря земли крестьянами и их семьями – это вторая главная причина народных волнений во время правления Елизаветы (первая – религия). К 1600 году в некоторых графствах огораживаниями уничтожили каждую шестую из существовавших в 1450 году деревень. Как мы увидели, Оксфордшир и Беркшир практически не огорожены, но это скорее исключение. 58 деревень были разрушены в Уорикшире, 60 – в Лестершире.

Пейзажи в Англии не везде одинаковы. В сердце королевства, от Йоркшира вплоть до южного побережья, преобладают большие открытые поля, но вдоль границы с Уэльсом их нет, равно как и на северо-западе, в Восточной Англии и Кенте, где поля практически везде огорожены. Западнее Браунтона в северном Девоне вы тоже вряд ли найдете большие открытые поля. Деревни в этих регионах тоже другие. Дома там не сгруппированы вокруг «ядра» – церкви, как в графствах с открытыми полями, а расположены более свободно, иной раз – довольно далеко от центра деревни.

В разных регионах выращивают разные культуры. Оксфордшир – это по большей части «шампань», где растят высококачественную пшеницу. В Норфолке, с другой стороны, преобладает рожь. В Уилтшире примерно одинаково популярны пшеница и ячмень. Еще дальше к западу, в более влажном климате, ячмень растет лучше. В Ланкашире и севернее самый популярный злак – овес. В Йоркшире ржи выращивают втрое больше, чем пшеницы. В Кенте, «саду Англии», больше фруктовых садов, чем где-либо еще, там выращивают лучшие яблоки и вишни. Кент и в целом обеспечен лучше всех, ибо в графстве действует особая система наследования, при которой состояние йомена делится поровну между всеми сыновьями. Таким образом, большие фермы часто дробятся на более мелкие участки, за которыми тщательно ухаживает следующее поколение йоменов – собственники-владельцы более эффективно используют свою землю.

Еще одна быстро меняющаяся часть сельской местности – это ее внешняя граница, побережье. Порты, конечно, существовали еще с римских времен, но сейчас хорошо заметно изменившееся отношение к морю: люди теперь готовы основывать на берегах небольшие поселения. Опасности раннего Средневековья, когда любой город на побережье мог быть разорен норвежскими и датскими налетчиками или ирландскими и шотландскими пиратами, давно миновали. Люди по всей Англии стали строиться намного ближе к морю; вдоль всего побережья выросли рыбацкие деревни. Некоторые из них специально основывались землевладельцами. Джордж Кэри в елизаветинскую эпоху строит каменный пирс в Кловелли (север Девона), подражая более старым пирсам в Порт-Айзеке (начало XVI века) и Лайм-Реджисе (средневековой постройки). Сэр Ричард Гренвиль в 1584 году строит порт в Боскасле. Возможности, дарованные морем, сполна используют корнуолльцы: они начинают в огромных количествах экспортировать в Испанию сардины. Н отстают от них и жители Суссекса, где рыболовство преобразило множество деревень. В Брайтоне рыбаки жили еще со времен Книги Страшного суда, но сейчас благодаря усилению рыбной промышленности он превращается в процветающий город. Несмотря на то что в 1514 году французы сожгли Брайтон дотла, город построили заново, и к 1580 году он обладал рыболовецким флотом из 80 судов, вылавливавших камбалу, макрель, морского угря, треску и сельдь в местных водах, Ла-Манше и Северном море. В 1519 году Вильям Горман предлагал своим ученикам выучить фразу «Жить на морском побережье нехорошо», но во времена Елизаветы многие семьи обнаружили, что верно прямо противоположное утверждение.

Многие крестьянские коттеджи – до сих пор «зальные» или двухкомнатные и одноэтажные. В деревнях Уэст-Кантри часто встречаются глинобитные дома – те места далеки и от гранита, которым богаты пустоши, и от красного песчаника в эстуарии Экса. Деревни и усадьбы намного лучше демонстрируют геологическое устройство страны, чем города: их строят местные жители, сообразуясь с требованиями практичности, так что используют они только местные материалы. По всей стране, от Восточного райдинга Йоркшира через Линкольншир, Оксфордшир и Елостершир до Уилтшира и восточной части Сомерсета проходит широкий пояс известняков, так что, естественно, местные крестьянские дома и коттеджи построены именно из них. Многие дома в Чешире, на границе с Уэльсом и в Мидлендсе – с деревянным каркасом, потому что камня там мало. На севере большинство домов построено из больших глыб известняка или песчаника. На юго-востоке Кент может похвастаться более чем тысячей каркасных двухэтажных домов – они появились в результате постепенной перестройки, начавшейся в конце XV века. Там печные трубы уже практически стали нормой, хотя застекленные окна все еще редки. Но во всех регионах четко видны социальные различия. Богатые люди – дворяне и зажиточные йомены – перестраивают свои внушительные дома практически так же, как купцы в городах. Крестьяне и батраки же живут в тех же условиях, что и их праотцы, – в старых одноэтажных коттеджах, темных, маленьких и продуваемых всеми ветрами.

Любая деревня – это не просто набор домов. В ней обязательно есть общинные здания – церковь и церковный дом. Повсюду вокруг стоят амбары, коровники, склады зерна, курятники, конюшни, сараи для телег и мельницы. Водяных мельниц намного больше, чем ветряных, но вы найдете немало ветряных мельниц на вершинах холмов юго-востока страны. Украшенные флагами, они практически ничем не отличаются от мельниц позднего Средневековья. Их крылья покрыты тканью, высотой они с двух– или трехэтажный дом; но самое замечательное в них – то, что они построены на толстых стержнях и могут поворачиваться, следуя за направлением ветра. В большинстве деревень вы также увидите распилочные ямы, поленницы, навозные кучи, копны сена, ульи и, конечно же, сады. По закону 1589 года для каждого нового построенного дома выделяется четыре акра земли: это считается необходимым минимумом для того, чтобы семья могла себя обеспечить. Все хозяйственные здания располагаются так, чтобы избежать «инеевых карманов» и подтоплений; кроме того, есть и другие советы по лучшей расстановке зданий. «Овин близ конюшни поставишь – жди беды», – увещевает Вильям Горман; да, расположение сараев и других построек должно быть очень тщательно продумано.

Впрочем, сколько ни продумывай планировку деревни, само то, что люди живут близко друг к другу, неизбежно ведет к антисанитарии. Во многих деревнях есть общие дренажные или сточные канавы, которые регулярно забиваются фекалиями и помоями. Пройдите, например, в 60-х годах XVI века по Ингейтстону в Эссексе, и обнаружите, что люди строят уборные прямо над общей сточной канавой. В 1562 году поместному суду пришлось прямо запретить людям оставлять трупы свиней, собак и других животных на улицах. В 1564 году местного жителя заставили убрать навозную кучу, которую он устроил в общественном месте, и прекратить выбрасывать навоз и внутренности убитых животных на главную дорогу, а также постоянно забивать общую сточную канаву мусором, издающим ужасный запах. В том же году был издан указ, запрещающий жителям деревни строить уборные прямо над сточной канавой из-за невыносимого зловония, вызываемого этим. Еще два подобных указа были изданы в 1565 и 1569 годах. Но не думайте, что Ингейтстон – какое-то особенно вонючее место. Эти записи в протоколах поместного суда говорят скорее о том, что деревенские власти очень чувствительно относятся к тому, что их поселение построено на большой дороге между Лондоном и Челмсфордом, а владелец поместья, сэр Вильям Петри, не желает, чтобы его имя связывали с деревней, которая воняет. В собственном доме сэра Вильяма, Ингейтстон-холле, оборудована одна из самых совершенных дренажных систем в стране (к слову, в Челмсфорде можно запросто увидеть людей, справляющих малую нужду прямо на рыночной площади; а в близлежащем Маулсэме многие жители взяли за обычай опустошать свои ночные горшки в саду дома, известного под названием «Мужской монастырь», к вящему неудовольствию его обитателей).