IV Характер
Оскар Уайльд однажды пошутил, что «старики во все верят, взрослые во всем сомневаются, а молодые всё знают». Примените эту фразу к елизаветинской Англии, и поймете, почему у англичан такой самоуверенный и несносный характер. Именно юношеская самонадеянность придает елизаветинскому обществу высокомерия и целеустремленности. Сделайте человека, которому не исполнилось и 30, командиром корабля и дайте ему шанс разбогатеть, и, несмотря на все трудности навигации и смертельные опасности, подстерегающие его в тысяче миль от ближайшей земли, он совершит кругосветное плавание. Дайте похожему человеку задание сохранить общественный порядок и констеблей в подчинение, и увидите, как безжалостно он расправится с подрывными элементами в обществе. Чтобы контролировать таких самодовольных молодых мужчин, зрелым людям приходится демонстрировать не меньшую самоуверенность – и силу воли, не меньшую, чем у самой королевы.
Это, конечно, сильное упрощение. Елизаветинский народ целеустремлен, но при этом не стесняется задавать вопросы. Именно вопросы, которые англичане времен Елизаветы задают о своем месте в мире, отличают их от средневековых пращуров. Все, с самой верхушки общества и вплоть до полуграмотных крестьян, пересматривают свои идеи о Боге, мире и самих себе. В средневековом мировоззрении самое важное в жизни любого человека – не он сам, а Бог; большинство средневековых автобиографий – размышления о воле Божьей и грешной жизни автора, а не хвастливое перечисление личных достижений. В елизаветинской Англии люди все же начинают больше внимания уделять себе, равно как и приписывать именно себе заслуги за все, чего удалось достичь. Бог же становится скорее посредником, а не архитектором успехов и неудач человека.
Одно из самых ярких проявлений того, как растущий индивидуализм пропитывает жизни обычных людей, – это личные записки. В 1500 году личных дневников практически не существует; люди составляют хроники, где пишут о крупных событиях, представляя их выражениями воли Божьей. Но к 1558 году старая традиция хроник и летописей уступает место новому литературному жанру. Хороший пример – «хроника» Генри Мейкина. Генри переехал в Лондон из Лестершира в начале XVI века со своим братом Кристофером, надеясь заработать состояние так, как было принято раньше. Поработав подмастерьями, они становятся членами Компании портных. Дела у них идут неплохо. Генри учится читать и становится клерком прихода Литтл-Тринити. Именно тогда он и начинает писать «хронику». Он считает, что всего лишь продолжает древнюю традицию летописей, в которых лондонцы описывают значительные события в жизни города; но поскольку он и сам глубоко вовлечен в жизнь города, на самом деле он записывает все, что происходит вокруг него день за днем. Он рассказывает о процессиях, которые видит, о казнях людей, которых провозят мимо него к Тайберну, о смертях своих друзей и клиентов. Генри, сам того не осознавая, начинает вести дневник. Несмотря на то что он практически не упоминает по имени ни себя, ни свою семью, его «хроника» – именно о его жизни. По совпадению, в те же годы, когда Генри пишет один из первых в истории дневников, тем же занимается и Эдуард VI. Он всего лишь мальчик, но тем не менее пишет хронику событий, происходящих вокруг; а поскольку он король, личный интерес вызывает буквально все. К концу правления Елизаветы многие люди пишут дневники и автобиографии, став родоначальниками жанра, который жив и по сей день.
Еще одна черта характера, которая вас поразит, – безграничная храбрость. Посмотрев на океанское судно, стоящее на якоре в Лондоне, Плимуте или Бристоле – длиной всего 100 футов от носа до кормы, – трудно поверить, что кто-то вообще решается отправиться на них в плавание. Но люди именно так и поступают – отлично зная, что волны высотой в 9-12 м могут запросто перевернуть корабль и разнести его на куски. Десятки тысяч мальчиков и юношей отправляются в морские походы с Фробишером, Дрейком и Рэли. Да и сами капитаны-первопроходцы не менее храбры. Посмотрите, например, на сэра Ричарда Гренвилла, капитана «Ревенджа». В 1591 году, после того как его корабль весь день сражался с целым испанским флотом, на палубе лежало 40 погибших, пороха не осталось, в борту зияли дыры, а вода в трюме поднялась на шесть футов. Вы, наверное, подумали, что он сдался после этого? Нет, сэр Ричард поклялся сражаться до смерти.
