После нашего купания в леса вокруг замка внезапно пришло лето. Дни наполнились кипучей негой, парк утопал в цветах. Ночи стали коротки, как полет стрелы, и ученики целыми днями упивались солнцем, старались перенести все свои дела в парк. Все, кроме нас с Шальмо.

Вдруг оказалось, что лишь Шальмо и есть до меня дело – остальные, все как один, внезапно с утроенным азартом занялись каждый своим и в один голос твердили, что я уже все могу самостоятельно, они меня всему научили и теперь дело лишь за упорной ежедневной практикой наедине.

И я с головой погрузилась в вамейнский. Уже могла по памяти написать те несколько строк, что начертаны были под драгоценным рисунком, и нетерпение мое росло день ото дня. Не раз и не два я сличала черты рисунка с теми, отсыпанными в гравии внизу, во внутреннем дворике – и не находила ни единого отличия. Никаких сомнений: блиссова песчаная картина во дворе замка была создана именно по рисунку из вамейнской книги.

После Речной Игры Шальмо будто подменили, и я, по правде сказать, не знала, радоваться этому или нет. Он прекратил насмехаться надо мной, грубить и сыпать колкостями, стал немногословен и чуть ли не угрюм. Я даже набралась смелости задирать его, но в ответ получала лишь сумеречное молчание – ни заносчивой улыбки, ни встречной дерзости.

Ануджна, кажется, дружила с Шальмо ближе прочих, и я решилась спросить у нее, что не так с моим наставником. Морская королева вскинула шелковые брови и глянула на меня, как смотрят на жеребят или щенков, – умильно и снисходительно.

– Ирма, детка, вы не устаете меня изумлять.

– Меда Ануджна, уж простите, но мне и впрямь беспокойно за Шальмо. Пусть уж лучше он грубит, чем грустит.

– А вы спросите у Райвы!

Райва же, как обычно помедлив с ответом, заблестела изумрудными очами и прозвенела:

– Смотрите на него не отрываясь, меда Ирма. Рано или поздно выведаете ответ – глазами. И скорее рано, чем поздно.

И сколько бы я ни спрашивала больше, Райва лишь улыбалась, качала головой и гладила меня по спине лаковой узкой ладонью.

И снова приходил день, и снова мы встречались с Шальмо – то в библиотеке, то на площадке в башне, то в парке, то на галерее… Он подолгу терпеливо правил мне произношение, объяснял совсем уж хитрые грамматические правила, но наотрез отказывался взять и перевести мне написанное в книге.

– Меда Ирма, вам нужен вамейнский или сорок слов в вашей книжке? – спрашивал он, обращая на меня тусклый непроницаемый взор.

Я изворачивалась, как умела:

– Мне очень важно прочесть эту подпись – вы же знаете, медар Шальмо… Я очень полюбила вамейнский. – И здесь я нисколько не кривила душой: родной язык Шальмо – куда живописнее и точнее фернского – стал за прошедшие недели мне дорог и близок. – Но нет и не будет мне ни сна, ни покоя, пока я не узнаю, что там написано, понимаете? Помогите мне, самую малость, – умоляла я.

Шальмо только вздыхал и в который раз призывал меня к усидчивости и упорству. И я покорно зубрила затейливые глаголы, произносимые не по правилам, надсаживала горло на хрипах и свистах концовок прилагательных, различала и запоминала бесчисленные эпитеты, обозначающие человеческие чувства.

И вот пришел день, когда я с волнением и трепетом уже сумела собрать несколько слов из загадочной подписи. Вот что получилось: «Блажен Парящий… Себе (или Себя?), Потому Что Он Возвращается (или Возвратился?)… Легкость (или Легкий? или Легко?)». Далее шла мудреная датировка (с вамейнскими числительными у меня было из рук вон плохо, да и начало времен у них было какое-то совсем свое), а следом, похоже, – имена художников и еще несколько слов, среди которых – «изображение» (или «изображено», или «изобразил»?). Я чуть не захлопала в ладоши, когда перечитала еще раз то, что можно было с большой натяжкой назвать переводом на фернский. И хотя пока было очень мало что понятно, я торжествовала: еще немного – и тайна блиссова Всемогущего откроется мне! Живо представила, как красиво перепишу точный перевод, покажу его Шальмо и Герцогу и заслужу их вожделенную похвалу: не поленилась выучить целый новый язык, сошлась со своим неприятелем и приняла, признала его как учителя!

Я так громко все это думала, что сквозь собственные мысли услышала откуда-то громкий смех Лидана. Я сидела в обнимку со старой книгой на ступенях заднего крыльца. Задрав голову, я увидела медара Лидана на галерее прямо надо мной. Он свесился через перила, а рядом с ним хихикала белка-Янеша.

– Меда Ирма, да вы ребенок-зазнайка! Трудитесь за сласти!

– Но ведь это же все правда! Чего тут смешного? Я так старалась, вы же все знаете про Шальмо…

– Ну, разумеется, кто бы сомневался! – Янеша охотно кивнула. – Герцог как-то сказал: приходит время, и доброе вино начинает особенно сильно пахнуть. Знаете, когда?

Я с готовностью заглотнула наживку:

– И когда?

– Когда скисло!

И они снова прыснули. Понимая уже, что ничего хорошего про меня не скажут, я все-таки решила переспросить:

– Потрудитесь объяснить вашей маленькой глуповатой подруге, в чем соль поучения?

– Охотно! – отозвался Лидан.

Понимаете?

«Пора уже наконец научиться думать потише», – подумала я.

– Вот-вот, хотя бы думайте потише!