Прохладная пустота библиотеки после искристого полудня мастерской пропитывала неподвижным наслаждением. Я вдохнула привычный книжный сумрак: запах старого клея, ветхой бумаги, истертой кожи переплетов… Без всякого порядка вспыхивали и истлевали воспоминания о всесильной всезвучащей ноте, которой Лидан придал плоть. О преходящем, но таком незабвенном единении: как просто оно возникает – простое, бесцельное, без умысла раскрытое объятие, всего лишь дело, которому так легко, так блаженно отдаться. О нежелании – или бессилии? – Шальмо осмеять сотворенное в этом единении нами с Лиданом.

Шаги Шальмо за дверями прервали дремотное течение моих мыслей. Переодетый в чистое, умытый, с заново заплетенными в тугие косы волосами, он, похоже, основательно готовился к нашему уроку.

– Итак, меда Ирма, докажите же мне, что ум ваш не менее прыток, чем ваши руки. Увы, постижение языка не предполагает совместного творчества.

Вне защитной сени мастерской и без Лидана за плечом, я вновь была безоружна и уныло отметила, что знакомый перечный жар зацепил мне горло.

– Да, медар. Я готова.

Шальмо, однако, впал в неожиданную задумчивость и потому был мягок – съязвил всего раз-другой. Я же от такого помилования наслаждалась. Мы выучили несколько дюжин новых слов, Шальмо особенно налегал на прилагательные.

– Вамейнский невообразимо богат, драгоценная меда. Обратите внимание, сколько синонимов есть к слову «прекрасный» – кэ’ах, дзурф, эг’арон, ннэахх, йяф ги… Какое вам больше нравится по звучанию?

– Ннеях, медар.

– Не ннеях, а ннэахх, Ирма.

– Я так и сказала, разве нет?

– Нет, великолепная меда. Еще раз.

– Нннэахх.

– Уже лучше…

Шальмо в тот вечер проявлял изумительное терпение. Я то и дело поднимала на него взгляд и исподтишка рассматривала его лицо. Он упорно вперялся в разложенные книгу и мне в тетрадь, водя пальцем по крупно, как для малолетки, начертанным словам. Я послушно повторяла за ним столько раз, сколько он требовал, и сама удивлялась, с чего вдруг так покладиста. Мне стало совестно и неловко за былую свою спесь и капризы: за показным усердием всегда скрывались едкая, как лесной дым, обида и вечное желание досадить вамейну. Впервые за все время в замке я хоть наполовину убрала в ножны стилет собственной язвительности и просто и искренне следовала за ним, восхищаясь его любви к языку и особому таланту чувствовать его музыку и поэзию.

– Обратите внимание на одну существенную вещь, меда Ирма. В вамейнском «безыскусный» и «прекрасный» имеют один и тот же корень – ахх.

Я немедленно и с удовольствием записала это и отметила про себя эту красивую особенность.

– Почему вы не говорите вслух, что вам это понравилось? – Шальмо вдруг поднял на меня глаза.

– Не знаю… Мне казалось, вы не приветствуете лишнюю болтовню, медар.

– Вот это отдельное было бы совсем не лишним.

– В таком случае позвольте заметить, что вамейнский не перестает удивлять и восхищать меня, медар Шальмо.

Сказала – и сразу вдруг потеплел воздух вокруг. Я встретилась взглядом с учителем – и, вероятно, впервые мне стало уютно с ним рядом. А еще я заметила, как в его глазах промелькнула какая-то хрупкая тень, которую я не успела поименовать. Потому что за нашими спинами раздался голос, по которому я успела безмерно стосковаться:

– Добрый вечер. Вы, я вижу, увлеченно занимаетесь, а меж тем я бы желал видеть вас на ужине вовремя.

Герцог вернулся!