ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Они провели с Медвежьим народом около трёх недель, первые дни которых целиком были заняты раздачей еды, доставляемой им с юга. Эорхиль тоже время от времени привозили лосятину для голодающих. Несмотря на помощь, настроение медвежьих людей оставалось подавленным, лишь маленькие дети понемногу начали радоваться жизни. Люди, в основном старшего возраста, продолжали умирать, так и не оправившись от тяжёлого перехода через льды. Несколько дюжин меховых холмиков появилось на равнине в первую же неделю. Медвежий народ не сжигал и не закапывал своих мёртвых, зная, что природа сама найдёт применение оставленному телу.

Имя их шамана Ваэлин не смог бы выговорить даже под пытками, но из посланных им видений понял, что оно говорит о медвежьей свирепости и великих знаниях, поэтому для простоты стал называть его Мудрым Медведем. Общались они посредством видений, хотя Ваэлин быстро почувствовал, что долго так не продержится, поэтому с помощью Дарены начал учить старика языку Королевства.

— Медведь! — произнёс шаман, ударив по посоху, когда Дарена втолковала ему, что хочет узнать, чья это кость.

— А это? — спросила она, пробежав пальцами по вырезанным на посохе символам. — Слова?

Старик нахмурился, будто удивлённый её невежеством. Ваэлин же начинал подозревать, что знания этого человека о Тьме намного превосходят его собственные. Несмотря на возраст, шаман, похоже, никогда не уставал при использовании своего дара и легко учил язык благодаря способности понимать значения слов с помощью видений. Однако на сей раз вопрос Дарены поставил его в тупик.

— Письмена, — сказал Ваэлин, напев образ слов, запечатлённых на бумаге.

— А-а-а! — кивнул Мудрый Медведь. — Нет... слова. — Его рука погладила ряды вырезанных значков. — Власть.

На второй неделе они были готовы к переходу. Дарена повела их на юго-запад.

— Там есть бухта шириной миль в пятьдесят, — объяснила она. — В лесах много дичи, а в воде — рыбы. Прежде там было наше поселение, но шахты истощились, доходов перестало хватать на зимовку, и это место забросили. Однако для северян холодный климат не будет проблемой.

Во время путешествия Ваэлин попытался сложить вместе все кусочки картины и понять, что за сила заставила племя покинуть свою землю. Мудрый Медведь рассказал, что они с незапамятных времён жили во льдах, воюя с Кошачьим народом на западе и торгуя с людьми Волков на севере. Так было, пока Кошачьи люди не захотели большего. Говорили, у них появился новый шаман, одарённый великим искусством повелевать зверями. Под его дланью Кошачьи люди стали ещё более заносчивыми, они с завистью глядели на благодатные земли своих соседей. Но даже с помощью своих боевых кошек и копьястребов они не могли рассчитывать на победу в честной схватке. Тогда они заключили союз с Хозяевами Железа, живущими к югу от ледника. Те всегда вызывали недоумение и презрение у племён севера, поскольку круглый год жили в домах и прятались в тепло, едва начинал идти снег. Однако их ценили за умение изготавливать железные инструменты, которые они обменивали на меха. В последние годы племена с ледников заметили кое-какие перемены: Хозяева Железа упорно продвигались все дальше на север, и далеко не всегда их целью была честная торговля. Начали пропадать дети, и некоторые свидетели видели, как потом детей угоняли в цепях на юг. Медвежий народ требовал мщения, а во льдах не принято поворачиваться спиной к опасности, так что многие из Хозяев Железа были убиты. Но на их место приходили все новые и новые. Тогда-то шаман Кошачьего народа и придумал заключить с ними союз.

— Но вы же их победили, — удивился Ваэлин, вспомнив картинку сражения между котами и медведями. — Вытеснили в дикие земли, где они и сгинули.

— Мы потерять... много люди, — сказал шаман. — Много медведи. Очень много.

Та дорогостоящая победа оказалась не более чем передышкой. Когда воларцы хлынули на север, племя было слишком обескровлено, чтобы противостоять им. Волчий народ бежал на восток, Медвежий — дальше на север. Родные места оказались потеряны для них навсегда.

Бухта называлась Зеркальным заливом, настолько тихи были её воды, в которых отражались высокие, поросшие лесами холмы. Дарена привела племя на место бывшего поселения, от которого сохранился лишь ветхий частокол на восточном берегу да заросшие мхом и плющом деревянные домики. Мудрый Медведь мельком посмотрел на руины, потом уставился на море.

— Лодки, — произнёс он.

— Я прикажу, чтобы вам доставили несколько штук, — сказал Ваэлин, но шаман покачал головой.

— Мы сами сделать лодки.

Вместе с группой молодых мужчин и женщин он тут же отправился в лес, откуда вскоре послышался звук топоров. Через несколько часов они вернулись, волоча средних размеров стволы, и занялись их очисткой. Когда деревья были ошкурены, с помощью клиньев и точных ударов топора их раскололи надвое, и Медвежий народ принялся тесать долблёнки. Через два дня у них была уже небольшая флотилия из десятка лодочек и ещё больше заготовок лежало на берегу. Люди начали ловить рыбу, в основном — треску и лосося.

Ремонтом поселения они заниматься не стали: напротив, окончательно развалили деревянные дома на дрова для костров. Их собственные жилища были лёгкими разборными шатрами из скрученных ветвей, накрытых шкурами или листвой.

— Мы кочуем, — ответил шаман Ваэлину, когда тот поинтересовался, где будет их поселение. — Наш дом — это люди, а не... место.

Ночью в племени родился первый ребёнок на новом месте, девочка. Она увидела свет лишь благодаря силе воли своей матери и жертвенности семьи, которая голодала сама, но кормила беременную женщину. Шаман вышел из шатра и поднял кричащего младенца к небу, моля осенить того неизмеримой благодатью. Весь прочий народ встал вокруг в почтительном молчании. Ваэлин почувствовал, что непроницаемая завеса отчаяния, лежавшая на них, чуть-чуть приподнялась. На некоторых лицах он заметил слабые улыбки, на других — слёзы. Они потеряли своё имя, но оживали.

На следующее утро он их покинул, договорившись, что через два месяца приедет вновь и привезёт еды. Хотя, судя по их умению охотиться, она вряд ли могла им понадобиться. Мудрый Медведь тепло поблагодарил Ваэлина, крепко пожав ему руку, но предчувствие беды не покидало шамана.

— Воларсссы не остановятся, — произнёс он.

— Здесь они вас не достанут, — успокоил его Ваэлин. — Если же они придут, мы будем вместе сражаться с ними.

Лицо шамана стало ещё более печальным: он послал Ваэлину видение, в котором читалось горькое сожаление — армия, Тёмные ряды пехоты и кавалерии сжимают кольцо вокруг промёрзших долин, их так много, что невозможно сосчитать, они движутся на юг, к какому-то отдалённому порту...

— Они идут не за нами, — сказал шаман. — Они идут за тобой.

Ваэлин возвращался в молчании, видение старика не выходило у него из головы, как он ни гнал его от себя.

— Они назвали девочку Темноглазкой, — подъехав, сказала Дарена. — В вашу честь.

Ваэлин рассеянно кивнул. «Старик сказал, что на Королевство движется целая армия, но песнь крови по-прежнему спокойна, а Воларию от нас отделяет целый океан».

— Признаться, я счастлива, что возвращаюсь домой, — продолжила Дарена. — Давненько мне не приходилось сидеть в седле так долго. Боюсь, я слишком привыкла к удобствам.

— Мне хотелось бы повидаться с друзьями, прежде чем я вернусь в Башню, — сказал Ваэлин. — Вы не могли бы сопроводить меня?

— Разумеется, милорд, — ответила Дарена. Она немного помолчала и рассмеялась.

— Госпожа?

— Так, ничего. Просто вспомнила слова брата Келана: «Они прислали нам ястреба войны». А оказалось, что прибыл миротворец.

Той ночью он сел отдельно от костра, у которого расположились Дарена, капитан Орвен и женщина-эорхиль. Отошёл подальше, чтобы не мешали их голоса, и запел. Первым делом отыскал свою сестру. Та была в комнате, в башне, и рисовала в своей обычной нервной, но точной манере: на холсте постепенно проступала гавань, корабли, моряки. Девушка была совершенно захвачена работой, но её одиночество огорчило Ваэлина.

Затем, в первый раз за все время, он попытался вызвать Риву. И с облегчением увидел, что беглянка жива. Она с отсутствующей миной слушала какую-то пышногрудую женщину, держащую в руке свиток. Комната походила на библиотеку, в окно которой Ваэлин разглядел двойной шпиль собора Алльтора. Было непривычно видеть Риву в платье, девушка явно извелась уже от неудобного наряда и откровенной скуки. Женщина показалась Ваэлину чем-то знакомой. Недовольство Ривы всё возрастало, и вдруг она рявкнула что-то, без сомнения — грубость. Но женщина лишь рассмеялась и развернула следующий свиток.

Каэниса он нашёл в лагере королевской гвардии, тот держал совет с другими офицерами Бегущих Волков. Это напряжённое выражение лиц Ваэлин знал прекрасно: лица мужчин, отправлявшихся на войну. «Опять волнения в Королевстве? — подумал он. — Или что похуже?»

Впрочем, сам Каэнис казался беспечным, как всегда перед надвигающейся битвой. Он с памятной Ваэлину уверенностью раздавал приказы. Но при взгляде на брата в песни появилась скорбная нота: Ваэлин знал, что последние их слова, сказанные друг другу, продолжают мучить его.

Аль-Сорна продолжил петь, чувствуя подступающий холод, который вскоре заставит его прекратить пение. Он бросил последние силы на поиски Френтиса — но вновь потерпел неудачу. Песнь обратилась какой-то какофонией, картинка рассыпалась на мелкие чёрточки: груда камней в заросшей кустарником пустыне, горящий дом, корабль, входящий в порт... Последний образ оказался самым цельным, пусть видение и длилось всего несколько мгновений. По волнам медленно плыл корабль с потемневшими от времени парусами и обшивкой, и мелодия сразу зазвучала зловеще...

Холод разлился, вытягивая из тела последнее тепло, и Ваэлин понял, что пришло время остановиться. Он уже открывал глаза, пытаясь заставить песнь замолчать, но она продолжалась помимо его воли: дорога, идущая по Урлишскому лесу, золотоволосая молодая женщина на пони едет во главе кавалерийского полка, и высокая лоначка скачет бок о бок с ней. Лирна... Принцесса даже похорошела за прошедшие годы. Кроме того, какими бы ни были пережитые ею испытания, они добавляли к её облику нечто, превосходящее обыкновенную красоту. В её манерах появилось что-то новое, а то, как она смеялась, болтая с лоначкой, говорило об их искренней дружбе. Острый ум, который принцесса скрывала прежде, теперь ясно светился в её глазах, и смотрела она непривычно раскованно. Песнь зазвучала с новой силой, лицо Лирны заполнило собой весь разум Ваэлина, а зловещая нота, возвестившая о приближении старого корабля, все тянулась и тянулась, пока не превратилась в визг...

Ваэлин закашлялся, по подбородку текла кровь. Его вырвало, он в изнеможении лежал на спине и дрожал от смертного холода.

— Не двигайтесь, милорд, — послышался шёпот Дарены. Ваэлин почувствовал её тёплые пальцы на своём лбу, женщина нахмурилась. — Боюсь, наделали вы глупостей.

— Когда я жила с сеорда, то познакомилась с одной женщиной. Низенькой, очень старой, но все племя от мала до велика оказывало ей глубочайшее почтение. — Дарена подкинула дров в костёр, и Ваэлин, кутаясь в плащ, присел к огню так близко, как только возможно. Он успел немного согреться, но до сих пор дрожал. — Я почувствовала её дар, — продолжала Дарена, — а она — мой. Сеорда не такие, как мы, они спокойно рассуждают о Тьме, исследуют её, пытаются понять, пусть истина до сих пор и недоступна даже мудрейшим из них. Эта женщина кое-что поведала мне о природе нашего дара: она говорила, что чем сильнее дар, тем выше цена, которую ты платишь. Поэтому сама она редко им пользовалась: её дар был настолько велик, что каждый миг, когда она заглядывала во Тьму, приближал её к смерти, а она хотела ещё увидеть, как вырастут внуки. Лишь однажды я была свидетелем того, как она пользуется своим даром. Летние пожары — обычное дело в тех непроходимых лесах. Деревья сохнут, превращаясь в трут, и достаточно одного удара молнии, чтобы занялось всепожирающее пламя. Сеорда пожары не беспокоят, напротив, они считают их благом: леса прореживаются, охотиться становится легче, а на пепелище вырастают молодые, сильные деревья. Но иногда пожар слишком велик, или же сталкиваются два пожара, и пламя становится настоящим бедствием, разрушая больше, чем способно породить. То лето выдалось очень жарким.

Начавшийся пожар двигался так быстро, что от него нельзя было убежать. Словно голодный зверь, огонь перепрыгивал с дерева на дерево, все мы вот-вот должны были стать его пищей. Пламя окружило становище со всех сторон, мы находились посреди огненного круга, и мои братья и сестры запели песни смерти. И тогда вперёд вышла эта маленькая старушка. Она не пела, не делала каких-либо жестов, просто стояла и смотрела на огонь. И вдруг небо почернело. Налетел ледяной ветер, принеся с собой дождь. Дождь такой силы, что его струи валили людей на землю. Я даже испугалась, что мы, избежав опасности сгореть заживо, вместо этого утонем. Когда вода встретилась с огнём, густой пар окутал лес плотной завесой. Потом он исчез, потух и огонь, оставив после себя влажные чёрные пеньки. Старая женщина лежала на земле и истекала кровью, точь-в-точь как вы только что.

— Он-на выж-жила? — стуча зубами, выговорил Ваэлин, растирая замёрзшие руки.

— Да, — кивнула Дарена и улыбнулась, — но прожила всего несколько месяцев. И, насколько мне известно, до смерти больше не пользовалась своим даром. Странно, но лето закончилось мгновенно, в тот самый день. Солнце и жара сменились ливнями и ветром, и только золотая осень принесла облегчение. Старуха объяснила мне, что слишком сильно нарушила равновесие, и требовалось время, чтобы все пришло в порядок. — Дарена протянула руки к огню, растопырила пальцы. — Наш дар, милорд, — это всего лишь мы сами. Он не приходит извне, он — часть нашей сути, как мысли или чувства. И, как любому усилию, ему требуется топливо, которое сгорает и питает его. Пока наконец огонь не выжжет нас дотла. — Она отдёрнула руку, лицо посерьёзнело. — Как ваш Первый советник прошу вас впредь быть осторожней.

— Что-то г-грядет, — тоскливо пробормотал Ваэлин, стискивая зубы. — Песнь предупредила меня.

— О чём?

«Лицо Лирны... И песнь, превратившаяся в визг...» Аль-Сорна закрыл глаза, отгоняя видение: он опасался, что песнь вернётся. Он знал, что ещё одного раза ему не выдержать.

— Я н-не знаю. Н-но среди одарённых есть тот, кто поможет нам узнать. Он живёт в месте под названием Тёмный анклав... Его зовут Харлик.

Дарена настаивала, чтобы Аль-Сорна отдохнул хотя бы один день, но он отказался. Забрался на Огонька, удерживаясь в седле усилием воли. Капитану Орвену пришлось даже поддержать его раз или два. Гвардейцев заметно смутила внезапная болезнь их лорда, однако им хватило ума не задавать лишних вопросов. Инша-ка-Форна между тем особой деликатностью не отличалась и адресовала Дарене несколько едких замечаний. Посмотрев на Орвена, который, судя по всему, неплохо продвинулся в изучении языка эорхиль, Ваэлин расхотел просить его перевести сказанное.

Холод начал оставлять его к полудню, и к тому времени, когда они разбили лагерь, дрожь полностью исчезла. Чего нельзя сказать о непрошеных видениях. Лицо принцессы так и стояло у него перед глазами. Будучи в плену, он никогда не искал её в песни — скорее из равнодушия, нежели из злости. Его гнев испарился в тот же день на причале Линеша, но с тех пор, кроме уважения к остроте её ума, он ничего больше к ней не испытывал. Её амбиции были слишком велики, а объединившее их преступление — столь ужасно, что на этой почве не могли взрасти ни приязнь, ни дружба. Впрочем, временами он чувствовал, что песнь тянется к ней, свиваясь в мелодию, подобную той, с какой он видел её в последний раз: плачущей в одиночестве. Однако Ваэлин всегда сопротивлялся такому повороту мелодии, сосредоточиваясь на Френтисе. Иногда — на Шерин. Но Френтиса он видел лишь какими-то обрывками, а Шерин все больше исчезала и расплывалась в тумане.

«Может быть, она просто чувствует, что наша любовь ушла?» — спрашивал он себя.

Теперь он понимал, что песнь крови не всесильна, что он может отыскать лишь тех, кого знает, кто каким-то образом запал ему в душу. И даже в этом случае чёткость видений изменялась. Его первые видения Шерин были яркими и отчётливыми, словно при взгляде в отполированное зеркало. Но со временем стекло помутилось. В последний раз он увидел её рядом с Ам-Лином во внутреннем дворике какого-то странного дома. Они беседовали с мужчиной в простой одежде и без оружия, по виду — бывшим воином. Ваэлин видел, что тот пытается не показывать своего глубокого уважения к Шерин, но взгляд все-таки выдавал его. Аль-Сорна знал, что когда-то и сам смотрел на неё так же. Видение исчезло, оставив в душе боль и сожаление. Целый год после этого он не пытался её искать. А теперь все, что смог найти, — ощущение прозрачного воздуха и огромной высоты, как если бы она стояла на вершине горы... Ещё он почувствовал, что она счастлива.

Путешествие в то место, которое сестра Вирула называла Тёмным анклавом, а Дарена — мысом Нерин, заняло почти неделю. Они ехали по лесам и горам, ночуя в селениях по пути, и Ваэлин мог оценить все трудности и преимущества жизни в Пределах.

— Я перебрался на север четыре года назад, милорд, — рассказывал щербатый лодочник из Счастливой бухты — небольшого порта, который обслуживал шахты, разбросанные в сорока милях от Зеркального залива. — Сызмальства работал на соленковских баржах, а потом адмирал загрёб меня под королевский флаг на три года. Теперь уж и флота того нет, половина его распродана за военные долги. И вот высадили меня на берег, а всего нажитого — только рубаха, что на мне. Делать нечего, нанялся на купеческое судно, шедшее в Пределы. Прибыл сюда голый и босый, а теперь, погляди-ка, и дом у меня, и жена с сыночком, и треть баржи моя.

— Не скучаете по Королевству? — поинтересовался Ваэлин.

— А чего мне по нём скучать? Там если кем родился — тем и пригодился, а здесь все в моих руках. А воздух какой! — Лодочник поднял голову и сделал глубокий вдох. — Он тут чище и слаще колодезной воды. Живя в Королевстве, я вечно кашлял.

Мыс Нерин выходил в серповидный залив, где волны лизали белый песчаный пляж. Там стояло около сорока крепких домов с толстыми каменными стенами, способными защитить обитателей от любой бури. Путники прибыли туда уже к вечеру. Из одного большого дома вышла целая толпа детей. Ваэлин не замечал здесь никаких признаков присутствия орденов Веры или гвардии.

Он направился к высокому зданию, рядом с которым бородатый блондин играл со светловолосым мальчиком лет пяти-шести. Ребёнок кидал камешки, беря их из кучки, сложенной у ног, а мужчина отбивал их палкой. Несмотря на возраст, у мальчика была крепкая рука, он швырял камни быстро и точно. Однако мужчина безошибочно отбивал все броски, его палка двигалась с такой скоростью, что временами напоминала размытое пятно. Завидя пришельцев, мужчина остановился и тут же вскрикнул — камень угодил ему в грудь.

— Попал! Попал! — закричал мальчик, подпрыгивая от радости. — Отец, я в тебя попал!

Ваэлин спешился и пошёл навстречу мужчине. Тот выронил из рук биту и бросился к Аль-Сорне с раскрытыми объятьями.

— Брат, — сказал ему Ваэлин.

— Брат! — засмеялся Норта. — Глазам своим не верю, это действительно ты?

Аль-Сорна обернулся и увидел любопытный взгляд ребёнка, а поодаль — других поселенцев, опешивших при виде владыки башни. Песнь крови зазвучала узнаванием, обнаружив столько одарённых людей разом.

— Артис, — окликнул Норта своего сына, — поздоровайся с дядей Ваэлином.

— Здравствуйте, — поклонился мальчик, пристально разглядывая приезжего.

Ваэлин поклонился в ответ, чувствуя, что песнь утихает. «У него дара нет».

— Вижу, племянник, ты пошёл в отца — у тебя верная рука.

— Посмотрел бы ты, как он управляется с рогаткой, — усмехнулся Норта, кланяясь подошедшей Дарене. — Ваш визит всегда радость для нас, госпожа.

— Благодарю, учитель, — склонилась она в ответ.

— До нас дошли слухи об Орде, — продолжил Норта. — Люди обеспокоены.

— Не было никакой Орды, — ответила Дарена. — Всего только умирающие с голоду беглецы. Владыка башни позаботился о них.

— То есть война отменяется, брат? — В глазах Норты блеснул огонёк. — Небось это горькая пилюля для тебя?

— Как раз эту я проглотил с удовольствием.

Норта заметил холщовый свёрток, притороченный к седлу Огонька, и прищурился, но не стал углубляться в скользкую тему.

— Ладно, идёмте, — сказал он, жестом приглашая их следовать за собой и беря Артиса за руку. — Селла с ума сойдёт, когда тебя увидит.

Женщина как раз развешивала мокрое белье на верёвку, прикреплённую к стене одноэтажного дома. Рядом взад и вперёд расхаживала огромная кошка, на её спине подскакивала хохочущая девочка лет четырёх. Кошка зарычала, показав саблевидные клыки, и кони отпрянули. Всадники спешились, Аль-Сорна приказал Орвену разбить лагерь в стороне от дома. Селла с улыбкой подошла к Ваэлину, протягивая ему руку в перчатке. Она была все так же прекрасна и к тому же вновь беременна — развевающееся на ветру платье облегало огромный живот. «Близнецы, — сказали её руки, когда она перехватила его взгляд. — Мальчик и девочка. Мальчика назовём Ваэлином».

— Зачем же налагать на ребёнка такое проклятье? — сказал Ваэлин, стискивая её руку.

«Это не проклятье. Благословение». Она протянула руку Дарене, та подошла и взяла её в свои.

— Так много времени прошло.

К ним подбежала Снежинка, ставшая совсем взрослой со времени разрушения города, и ткнулась башкой в бок Ваэлину с оглушительным мурлыканьем. Ваэлин погладил её по густой шерсти. Девчушка, сидевшая на спине кошки, уставилась на него широко распахнутыми глазами. Песнь крови усилилась, узнавая своё подобие, и он вдруг увидел картинки в голове ребёнка: игрушки и сладости, смех и слёзы... Ваэлин хмыкнул и поёжился.

Селла хлопнула в ладоши, и картинки исчезли. Мать погрозила дочери пальцем, девочка надула губки. «Извини, — сказали руки Селлы Ваэлину. — Она у нас так здоровается. Просто пока не понимает пока, что не все способны делать то же, что и она».

— Я твой дядя Ваэлин, — сказал Аль-Сорна, присаживаясь на корточки. — А тебя как зовут?

«Лорен», — застенчиво прозвучало у него в голове. Селла вновь хлопнула в ладоши. Девочка насупилась и буркнула вслух:

— Лорен.

— Рад познакомиться с тобой, Лорен.

— А я тебя во сне видала, — ответила та, внезапно разулыбавшись. — Ты ходил по пляжу, и была ночь, а потом ты зарубил какого-то дядю топором.

Селла сняла дочь со спины Снежинки, показала руками «еда» и подтолкнула в сторону дома.

— Не дрейфь, — сказал Норта. — Слышал бы ты, что ей снится обо мне.

Селла подала им пирог с рыбой и тушённый в луковой подливке картофель, пока Норта рассказывал об их путешествии в Пределы.

— Путь занял у нас добрых четыре месяца, и не все его пережили.

— Лонаки? — спросил Ваэлин.

— Нет, как ни странно, они нас не тронули. Холод. Зима в тот год пришла рано, застав нас ещё на равнинах. Если бы не эорхиль, мы бы все там перемёрли с голодухи. Одарённым доступно многое, но даже они не умеют извлекать еду из воздуха. Эорхиль накормили нас и проводили к башне, а там уже лорд Аль-Мирна, благодаря заступничеству госпожи Дарены, разрешил нам поселиться на пустошах мыса Нерин.

— А как поживают твоя мать и сестры? — спросил Ваэлин.

— Матушка умерла за год до нашего переезда. А сестры... — Лицо Норты потемнело, он замолчал, и Селла взяла его за руку. — Что говорить, не все способны побороть свой страх перед Тьмой. Когда слышишь в голове голос племянницы, лежащей ещё в пелёнках, это может кого угодно привести в замешательство. Халла вышла замуж за сержанта гвардии, Керран — за купца. Они живут в Северной башне и не рвутся нас навещать.

— Харлик с тобой? — покончив с угощеньем, спросил Ваэлин, прежде чем разговор потёк по другому руслу.

— Ну, если можно так сказать, — ответил Норта. — Живёт один в хижине на берегу и строчит что-то от рассвета до заката. А что уж он там пишет, никому не известно, почитать-то ничего не даёт. Если бы не Плетельщик, про него бы и думать уже забыли. Тот делает корзины на продажу и покупает еду для них обоих.

— Мы с госпожой должны срочно поговорить с ним, так что прошу нас извинить... — Ваэлин поднялся из-за стола.

«Но переночуете вы у нас, — сказали ему руки Селлы. — Места всем хватит».

Дом действительно был достаточно велик, чтобы принять всех гостей. Норта рассказал, что строил его изгнанник из Альпиранской империи, не пожелавший отказаться от принятого в его

племени многожёнства.

— Он побил одну тётю, — встряла Лорен. — Сильно побил. Тогда другие тёти разозлились и зарезали его ножиком. Вот так. — Девочка крепко схватила вилку и начала с размаху тыкать ею булку. — Раз, раз, раз!

Селла хлопнула в ладоши, и Лорен, скорчив гримаску, отложила вилку.

— Я с радостью принимаю ваше приглашение, — сказал Ваэлин Селле и повернулся к Дарене. — Как насчёт прогулки по пляжу, госпожа?

— Я видела войну, огонь и души страшных людей, — сказала Дарена, когда они шли по пляжу к хижине Харлика. Приближалась ночь, и вода стояла высоко. Ветер шевелил чёрные волосы Дарены. — Но эта маленькая девочка пугает меня больше всего остального, вместе взятого.

— Да, такая сила поневоле внушает страх, — согласился Ваэлин. — Когда она станет старше, её дар тяжело будет вынести.

— Сейчас, по крайней мере, у неё есть дядюшка, который сможет её защитить.

— Это правда.

— Когда вы в последний раз видели учителя?

— Почему вы так его называете?

— Так он зовёт себя сам. Собственно, этим он и занимается. Шесть дней в неделю дети и те взрослые, которые не в ладах с цифрами и буквами, приходят в его школу. Он учит их всех, и учит прекрасно. В определённом смысле у него тоже есть свой дар.

Ваэлин вспомнил, как терпеливо Норта возился с Дентосом, натаскивая того перед испытанием знаниями. Или как тот умудрялся заставить непоседливого Френтиса заниматься. А уж о быстроте, с которой он обучал лучников Бегущих Волков, и говорить нечего. «Все эти годы в душе он был учителем. А останься он в ордене, без сомнения сделался бы мастером по стрельбе из лука».

— Мы не виделись свыше восьми лет, — сказал Ваэлин. — Ещё со времён разрушенного города. Хорошо, что он поселился здесь.

— Кое-кто советовал моему отцу спровадить пришельцев восвояси. Эорхиль так красочно описали их возможности, что люди испугались.

— Но он все-таки прислушался к вам?

— Честно говоря, я думаю, отец в любом случае дал бы им убежище. У него было доброе сердце, и столь щедрый подарок — вполне в его духе.

Её слова невольно напомнили Аль-Сорне о Шерин, и он обрадовался, когда невдалеке показалась хижина. Это было ветхое строение из плавника, крытое сланцевыми плитками, с криво торчащим дымоходом. Окон хижина не имела, однако через полуоткрытую дверь виднелся огонёк свечи. У входа на песке сидел широкоплечий человек в безрукавке, его кудрявые светлые волосы шевелились на вечернем ветерке. Мускулистые руки мужчины сноровисто сплетали широкие ленты водорослей, а у стены хижины высилась пирамида уже готовых корзин

— Рад снова увидеться с вами, Плетельщик, — поприветствовал его Ваэлин.

Тот поднял широкое дружелюбное лицо и улыбнулся. Перевёл взгляд голубых глаз на Дарену, моргнул и вернулся к работе.

— Не сломано, — произнёс он.

Дверь со скрипом приоткрылась, и оттуда выглянул сухощавый человек с длинными седыми волосами и более чем негостеприимным выражением лица.

— Чего вам надо? — набросился он на Ваэлина. Может, из-за их неурочного вторжения, а может — из-за страха, который внушил ему Аль-Сорна во время их последней встречи.

— Все того же, брат, — ответил Ваэлин. — Ответа на трудный вопрос.

— Нету у меня для вас никаких ответов, — замотал головой Харлик, ретируясь. — Оставили бы вы меня в покое...

— Думаю, ваш аспект с этим не согласится, — произнёс Ваэлин, и Харлик замер. — Я виделся с ним недавно, и в беседе всплыло ваше имя. Вам не хочется узнать почему?

Библиотекарь резко выдохнул сквозь сжатые зубы и скрылся внутри, оставив дверь нараспашку. Ваэлин кивнул Дарене:

— Пойдёмте, госпожа?

Из мебели в хижине были лишь простой стол, стул и узкая койка. В углу помещалась железная печь с только что закипевшим чайником, из носика поднимался парок. Стол был весь завален пергаментами, перьями и чернильницами, преимущественно — пустыми. Но больше всего в хижине было свитков. Они были сложены у дальней стены, и огромный ворох достигал потолка.

— Вы, что, просто бросаете их? — поинтересовался Ваэлин. — Пишете, а потом оставляете тут?

Харлик то ли фыркнул, то ли рассмеялся и направился к печке.

— Прошу прощения, госпожа, — опомнился Ваэлин. — Позвольте представить вам брата Харлика из Седьмого ордена, бывшего учёного Главной библиотеки Варинсхолда. А это — госпожа Дарена Аль-Мирна, Первый советник Северной башни.

— Очень приятно, госпожа, — поклонился Харлик. — Простите за убогость моего жилища и позвольте предложить вам свежего чаю.

— Не в этот раз, господин. — Дарена наклонила голову и вежливо улыбнулась.

— Что ж, тем лучше. — Харлик снял чайник с плиты. — Потому что чаю у меня всего на одну чашку. — Он высыпал из глиняного кувшинчика несколько листочков в небольшую фарфоровую чашку и залил их кипятком.

— Ваш аспект рассказал мне интересную историю, — продолжил Ваэлин. — О лесе и о мёртвом мальчике.

Его впечатлило, что рука, помешивающая чай, даже не дрогнула. Однако Харлик метнул осторожный взгляд на Дарену.

— У меня нет секретов от госпожи, — добавил Ваэлин.

— Не лгите, милорд. — Харлик со вздохом покачал головой. — У нас у всех есть секреты. Подозреваю, у вашей госпожи их целый мешок, да и у вас тоже, готов поклясться.

«А Харлик изменился, — подумал Ваэлин. — Перестал всего бояться. — Он покосился на свитки. — Может, начитался чего?»

— Скажите мне, — начал Харлик, усаживаясь на свой единственный стул и отпивая чай. — Аспект ничего не просил мне передать? Не приказал ли он отвечать на ваши вопросы?

— Нет, — успокоил его Ваэлин. — Но он сказал, что ваша нынешняя миссия — отнюдь не святое подвижничество и вы не пользуетесь его расположением. Более того, вы ещё должны быть счастливы, что до сих пор живы, а это... — Аль-Сорна обвёл взглядом хижину. — Это вам в качестве наказания. Сказал, что вы — в изгнании.

— Как и вы, — устало парировал Харлик, отставляя чашку и откидываясь на стуле. — Если вас отправили отомстить мне, то можете приступать, не откладывая. Хотя мои поступки и могли быть поняты неправильно, мною двигали лишь добродетель и бескорыстие.

Впервые за долгие годы Ваэлин разозлился не на шутку.

— Неправильно поняты? В Урлише вы подослали ко мне убийц, которые по ошибке убили вместо меня моего брата. Мальчику было всего двенадцать лет. Ему отрезали голову. Вас там не было? Вы не захотели задержаться, чтобы узнать результат ваших бескорыстных намерений?

— Милорд, — тихо позвала Дарена, и Ваэлин внезапно заметил, что идёт прямо на книжника со сжатыми кулаками. Харлик даже не поднял на него глаза, лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Ваэлин заставил себя глубоко вздохнуть и разжал кулаки.

— Вы знаете о моём даре? — спросил он после того, как дыхание успокоилось и он смог говорить спокойно.

— «Проявления», том первый, — бесцветным голосом произнёс Харлик, — перечень четвёртый, столбец второй. «Все известные случаи зарегистрированы среди сеорда, иных соответствий не обнаружено. Сеордское название — „песнь крови“ или „кровавая песнь“, в зависимости от интонации. Аналогичных проявлений в Королевстве на время написания: не обнаружено. Обо всех зарегистрированных проявлениях немедленно докладывать аспекту. — Он взглянул в глаза Ваэлину и продолжил: — Дополнение: зарегистрированных проявлений в Королевстве — одно».

— Когда? — спросил Ваэлин. — Когда вы о нём узнали?

— Задолго до того, как узнали вы сами, полагаю. Пророчество было до странности однозначным: «Родится у целительницы и владыки битв». Кто ещё это мог быть?

— О каком пророчестве вы толкуете?

— «Он сойдётся с Тем, Кто Ждёт под пустынной луной, и его песнь будет принята возрождённой Злобой». — Харлик отпил глоток. — Я не хотел видеть, как исполнится пророчество.

— Аспект говорил мне, что есть ещё одно предсказание, не столь безнадёжное. То самое, которому вы предпочли не поверить.

— Всем нам приходиться выбирать. Иногда выбор труден.

— И на всякий случай вы наняли убийц, чтобы предотвратить его?

— Как я мог это сделать? Книжники из Главной библиотеки, знаете ли, не столь ловки. К тому же я понимал, что мой аспект не одобрит моих намерений. Но, как выяснилось, имелось одно заинтересованное лицо, которого подобные соображения не заботили. Полагаю, у первого королевского министра руки и без того были по локоть в крови.

«Первый королевский министр...»

— Артис Аль-Сендаль. Получается, что убийц нанял отец Норты?

— И, уверяю вас, уговаривать его долго не пришлось. Сначала, конечно, он сделал вид, что ему все это не по сердцу, но... Когда он пару раз услышал шепоток моего Тёмного знания, он быстренько воспылал энтузиазмом, решив, что это чуть ли не его долг перед Королевством. К тому же, если сын владыки битв трагически погибал во время обучения в ордене, своего сына оттуда вполне можно было забрать.

— И когда ваш план провалился...

— Мы приложили все усилия, чтобы скрыть своё участие, но вашему ордену настойчивости не занимать. Вам понадобилось два года, чтобы выяснить правду, и когда это произошло... мой аспект остался мною недоволен. Думаю, со временем вся эта история дошла и до ушей короля, а отсюда и казнь лорда Аль-Сендаля якобы по обвинению в коррупции.

Ваэлин вспомнил слова короля, произнесённые много лет назад: «О, он воровал не деньги! Он воровал власть». Отец Норты был казнён за то, что присвоил власть убивать, которая принадлежала лишь королю.

— В ту ночь там был кто-то ещё, — сказал он Харлику. — Убийцы с кем-то шептались. И они его боялись. Кто это был?

— Мне больше ничего не известно. — Книжник отпил ещё глоток.

Видно было, что впервые за все это время он испугался. Внешне почти незаметно: всего лишь лёгкое подрагивание ноздрей и губ, но в песни крови зазвучала резкая фальшивая нота.

— Вы же знаете, в чём мой дар, — напомнил Ваэлин.

Харлик отставил чашку и промолчал. Аль-Сорна почувствовал, что кулаки у него снова сжимаются. Он знал, что, если ему захочется, он сможет выбить из книжника нужные сведения, поскольку, при всём своём показном безразличии, в душе тот оставался трусом.

— Были, были другие, — сказал Ваэлин. — Кто-то в Седьмом ордене, кто разделял вашу уверенность. Вы действовали не в одиночку. — Песнь крови согласно зажурчала, хотя Харлик продолжал хранить молчание. — Даже сейчас, спустя все эти годы, вы цепляетесь за свои иллюзии, убеждая себя, что поступили правильно.

— Нет, — произнёс Харлик. — Все пророчества лживы. Теперь я это ясно вижу. Все, кто обладает даром предвидения, как правило — сумасшедшие, затянутые водоворотом видений, замутивших их мысли и грёзы. Они видят не настоящее будущее, они видят только возможности. А их неисчислимое множество. Вы согласны? Иначе говоря, был шанс, что сейчас передо мной стоит гибельная душа из мира Вовне, обладающая вашим даром и даже возвысившаяся до титула владыки башни. Но жребий выпал иначе. Я ошибся, но только чуть-чуть.

— Жребий тут ни при чем, — сказал Ваэлин. — Это кровь. По большей части — кровь невинных, пролитая моей рукой.

Харлик чуть кивнул, глядя на Ваэлина в покорном ожидании.

— Благодарю вас за то, что позволили мне напоследок выпить чаю, милорд.

— О нет! — невесело рассмеялся Ваэлин. — Я не собираюсь убивать вас, брат. Каким бы высокомерным негодяем вы ни были, и от таких порой есть польза. Я предоставлю вам шанс возместить совершенное прежде зло. Я назначаю вас архивариусом Северной башни. Собирайтесь и к утру будьте готовы уехать. — Он обвёл рукой хижину и направился к двери. — В Башне нам о многом нужно будет переговорить. Пойдёмте, госпожа?

Дарена любезно поклонилась ошеломлённому Харлику и последовала за Ваэлином.

— Мне не нравится этот человек, — сказала она, когда они возвращались по берегу моря.

Ваэлин оглянулся на хижину и увидел жилистую фигуру книжника, застывшую в дверном проёме.

— Уверен, он и сам себе не нра...

И тут его словно ударило молотом. Песнь взвизгнула неистовым крещендо. Ваэлин пошатнулся, из носа потекла кровь, он рухнул на песок, а визг превратился в видение: огонь, всё в огне, боль и ярость... Мужчина умирает, женщина умирает, дети умирают... Визг все не кончается... Языки пламени извиваются, сливаются, в них появляются два тёмных пятна, это — глазницы в огненном черепе... Череп одевается плотью, образуя лицо — идеально прекрасное и... знакомое... Лирна, изваянная из пламени...

Она кричит.