ГЛАВА ПЯТАЯ

— Наш дозор оценивает их число примерно в четыре тысячи. Они перешли льды здесь. — Палец капитана Адаля ткнул в разложенную на столе карту. — Идут на юго-запад.

— Прошлый раз они направились прямиком к Северной башне, — сказала Дарена. — Убивая всех на своём пути.

— Четыре тысячи, — задумчиво произнёс Ваэлин. — Цифра внушительная, но это все же не Орда.

— Это их авангард, я уверен, — отозвался Адаль. — Похоже, они выучили урок.

— Но, как я понял, Орда была полностью уничтожена.

— Ну, кое-кто выжил, — сказал Дарена. — Несколько сотен женщин и детей. Отец тогда позволил им уйти, хотя многие требовали их смерти. Однако никому не было известно, сколько их ещё пряталось во льдах, вынашивая планы мести.

— Милорд. — Адаль вытянулся, повернувшись к Ваэлину, его тон стал официальным. — Прошу разрешения объявить общий сбор.

— Общий сбор?

— Мы должны немедленно призвать к оружию всех мужчин, способных его держать. Через пять дней у нас наберётся шесть тысяч воинов, не считая гвардейцев.

— Необходимо также направить послания к эорхиль и сеорда, — добавила Дарена. — Если они отзовутся, как прежде, то у нас будет армия тысяч в двадцать. Другое дело, для того чтобы всех собрать, потребуются недели. Которых вполне хватит основным силам Орды для пересечения границы, а их передовой отряд будет громить наши поселения на севере.

Ваэлин устало откинулся в кресле, изучая линию на карте, прочерченную Адалем, — они скакали весь день, чтобы вернуться в башню до заката. Адаль выбрал самую подробную карту Пределов из тех, что хранились в покоях лорда. Снаружи доносились крики мужчин, возбуждённых надвигающейся войной. Гвардейцы Северной башни и люди капитана Орвена точили оружие, седлали лошадей. А он-то надеялся, что дни карт и баталий остались позади и что здесь, в Пределах, ему не придётся больше руководить сражениями. Но, как и всегда, война шла за ним по пятам. Некоторым утешением служило то, что песнь крови звучала необычно тихо. Не то чтобы она была полностью лишена тревожных ноток, но по крайней мере в ней не слышалось агрессивной назойливости, как во время подготовки атаки на Лехлунский оазис, стоивший жизни Дентосу.

— Какова была численность Орды в прошлый раз? — спросил он.

— Остаётся только гадать, милорд, — ответил Адаль. — Они двигались огромной волной, без деления на отряды или полки. Брат Холлан в своей хронике оценивает их количество в сотню тысяч, включая детей и стариков. Орда — это не столько войско, сколько народ.

— Северные поселения предупреждены?

— Гонцы отправлены, — кивнула Дарена. — Они, конечно, постараются организовать оборону, но людей у них мало, и без помощи они долго не продержатся.

— Хорошо. — Ваэлин поднялся. — Капитан, созывайте сбор. Отберите ответственных людей, которые смогут организовать оборону башни и города. Мы же во главе гвардейцев короля и Северных пределов отправимся на север, чтобы помочь поселенцам.

— Более половины моих людей расквартированы по разным поселениям, — заметил Адаль, мельком взглянув на Дарену. — Мы вряд ли наберём больше полутора тысяч человек.

— Всё лучше, чем ничего. — Аль-Сорна взял со стола свой полотняный свёрток и пошёл к лестнице. — Выезжаем как можно раньше. Госпожа Дарена, как я понимаю, вы хотите остаться? Но я вынужден просить вас поехать с нами.

Та удивлённо подняла брови. На самом деле Ваэлин знал, что она готова была требовать, чтобы её взяли в поход.

— Я... готова, милорд.

Они скакали весь день, до самой ночи. Когда стемнело, разбили лагерь в предгорьях, в двадцати милях к северу от башни. Алорнис просто взбесилась, когда они прощались на ступенях башни, но Ваэлин остался непреклонен:

— Художнице нет места на войне, сестрёнка.

— И что же я должна, по-твоему, теперь делать? — воскликнула она. — Сидеть, сложа руки, день за днём ожидая новостей о твоей судьбе?

— Сомневаюсь, что тебе это удастся. — Ваэлин сжал руки девушки, поцеловал в лоб и, не оглядываясь, пошёл туда, где один из гвардейцев держал под уздцы Огонька. — Между прочим, — бросил он, забираясь в седло, — ты мне нужна именно здесь, в Башне. Присутствие сестры владыки успокоит народ. Уверен, они будут спрашивать о новостях, так ты всегда говори, что всё будет хорошо.

— А оно будет?

Ваэлин подъехал к ней, наклонился и тихо прошептал:

— Не знаю.

Гвардейцы Северной башни споро развернули лагерь: костры зажжены, лошади стреножены и рассёдланы, пикеты выставлены, и всё это проделано без каких-либо специальных распоряжений капитана Адаля. Королевская же гвардия действовала с точностью до наоборот: костры и палатки выстроены словно по линеечке, а капитан Орвен, инспектируя подчинённых, оштрафовал двух человек за дурно начищенные доспехи.

— Не слишком похоже на пустыню, не так ли, милорд? — сказал он, подсаживаясь к костру, где уже сидели Ваэлин, Дарена и Адаль. Орвен раздобыл где-то волчью шкуру и, завернувшись в неё, дул себе на руки.

— Вы были на Кровавом Холме, капитан? — спросил Ваэлин.

— Так точно. Моё первое сражение, по правде говоря. Можно сказать, повезло. Во время последней атаки получил копьём в бедро, вот лекари и отправили меня сначала в Унтеш, а оттуда уже на корабле назад, в Королевство. Если бы не ранение, то после падения города я бы остался там вместе с королём.

— Они убили всех, кроме него, да? — спросила Дарена.

— Верно, госпожа. Я единственный, кто выжил из всего моего полка.

— Похоже, эти альпиранцы такие же дикари, как и ордынцы, — заметил Адаль. — Мои люди могут рассказать множество историй о притеснениях со стороны имперцев.

— Они вовсе не дикари, — сказал Ваэлин. — Просто были очень обозлены. И не без причины. — Он повернулся к Дарене. — Мне нужно больше знать об Орде. Кто они и чего хотят?

— Крови, — ответил Адаль. — Крови всех тех, кто не принадлежит к их племени.

— То есть вера велит им убивать чужаков?

— По крайней мере, они этим и занимаются. А об их вере нам ничего неизвестно. Язык, на котором они говорят, — это нечленораздельное сочетание щелчков и звериного рычания. Пленные, которых мы захватывали, были настолько дикими, что оказалось невозможно сохранять им жизнь или добиться от них чего-нибудь осмысленного.

— Я слышал, они используют в сражениях гигантских кошек и ястребов, — сказал Орвен.

— Так и есть, — кивнул Адаль. — На наше счастье, кошек было всего несколько сотен. Не так просто остаться в строю и не дрогнуть, когда оказываешься перед подобными чудищами, доложу я вам. А эти их копьястребы... Их были тысячи, они с клёкотом кидались на нас, стремясь вцепиться в глаза. До сих пор многие ветераны в Пределах носят на лице чёрные повязки.

— Как же вы победили? — спросил Ваэлин.

— Так же, как побеждают во всех прочих битвах, милорд. Сталь и... — Капитан Адаль с улыбкой взглянул на Дарену. — И правильная разведка вражеских диспозиций.

— Правильная разведка? — приподнял бровь Аль-Сорна, в свою очередь посмотрев на Дарену. Женщина, сделав вид, что не может сдержать зевоту, поднялась на ноги.

— Прошу прощения, господа, но я должна отдохнуть перед завтрашней дорогой.

Два дня спустя они достигли первого поселения — скопления огороженных частоколом домиков под сенью горного кряжа, все южные склоны которого были изрыты шахтами. У ворот их встретили сержант Северной гвардии и донельзя взволнованный староста деревеньки.

— Есть какие-нибудь новости, госпожа? — спросил последний у Дарены, потирая влажные руки. — Когда они нападут на нас?

— Мы их пока не видели, Идисс, — заверила его Дарена, в её голосе отчётливо сквозила неприязнь. — А вы разве не хотите поприветствовать нового владыку башни? — указала она на Ваэлина.

— Ну разумеется! — Мужчина поспешно поклонился Аль-Сорне. — Прошу прощения, милорд. Добро пожаловать в нашу Гору Мирны. Мы чрезвычайно рады видеть вас здесь.

— Нет ли известий из других поселений? — спросил Ваэлин.

— Никаких, милорд. Я боюсь за них.

— Тогда нам лучше не медлить, — сказал Аль-Сорна, разворачивая Огонька, но староста так и вцепился в повод.

— Но как же, милорд! Вы же не можете покинуть нас? Здесь всего две сотни шахтёров и дюжина гвардейцев.

Ваэлин пристально поглядел на руку Идисса, и тот отпустил повод.

— Вы совершенно правы, уважаемый. — Ваэлин окликнул сержанта. — Собирайте своих людей, поедете с нами.

Тот покосился на Адаля. Капитан кивнул, и сержант со всех ног кинулся собирать гвардейцев.

— Вы оставляете нас совершенно беззащитными! — взвыл Идисс. — Бросаете на растерзание Орды!

— Даю вам позволение покинуть городок и отправиться в Северную башню, — отрезал Ваэлин. — Дорога пока безопасна. Но если вы дорожите этим местом и его жителями, то, вероятно, предпочтёте остаться здесь и сражаться.

Как выяснилось, конь у Идисса был быстрым. Спустя короткое время над южной дорогой клубилась лишь пыль из-под его копыт.

— Глава гильдии шахтёров согласился взять командование на себя, — сказала Дарена через час, выходя из ворот. — По моему настоянию они вооружили и женщин, так что в итоге получилось триста пятьдесят мечей: этого хватит, чтобы какое-то время удерживать стены. — Она вскочила на свою кобылу и посмотрела Ваэлину в глаза. — Идисс — трусливая, жадная душонка, но он прав. Если сюда придёт Орда, городишко падёт через час.

— Значит, нам надо сделать все от нас зависящее, чтобы дикари сюда не пришли. — Аль-Сорна махнул гвардейцам и пустил коня в галоп.

В последующие два дня они побывали ещё в трёх поселениях к северу от Горы Мирны, обнаружив там лишь испуганных шахтёров и ни малейшего намёка на Орду. К счастью, их старосты оказались крепче духом, чем Идисс, и успели подготовились к обороне. Каждому из них Ваэлин предлагал перебраться в Гору Мирны, где защитников было побольше, но все, как один, отказались.

— Вот уж скоро двадцать лет, как я добываю камень в этих горах, милорд, — сказал староста Болотной Кочки, дюжий нильсаэлец, за спиной которого висел огромный топор. — Не бегал от этих отмороженных задниц в прошлый раз, не побегу и нынче.

Наконец они выехали на равнину. Морозный ветер продувал одежду насквозь и словно стальными стрелами пробивал доспехи.

— Во имя Веры! — прошипел сквозь зубы капитан Орвен, щуря слезящиеся от ветра глаза. — Здесь что, всегда так?

— Ну что вы! — рассмеялся Адаль. — Сейчас тут тёплый летний денёк, а вот зимой...

— Горы больше не защищают нас от ледников, — объяснила Дарена. — Эорхиль называют это «чёрным ветром».

Проехав ещё с десяток миль, они остановились. Ваэлин приказал выслать разведку на север, на запад и на восток. Гвардейцы вернулись лишь к вечеру, не обнаружив ни следа Орды.

— Чепуха какая-то, — произнёс Адаль. — Они уже должны были достигнуть гор.

Вдруг Дарена выпрямилась в седле, обернувшись на запад. Её глаза блеснули — похоже, она что-то услышала.

— Что случилось, госпожа? — спросил Ваэлин.

— Кажется, у нас гости, милорд.

Теперь уже и Аль-Сорна услышал звук, напоминающий далёкий раскат грома. Рокот приближался, становясь все отчётливее.

— По коням! — рявкнул Ваэлин, рванувшись к привязанному Огоньку.

— Не надо, милорд, — остановила его Дарена. — Это не Орда.

На западе появилось облако пыли. Оно быстро увеличивалось, вместе с ним нарастал и грохот копыт. Показались первые всадники на крупных конях разной масти. Каждый из воинов держал копьё, а к сёдлам приторочены были костяные луки. Всё новые и новые конники выныривали из тучи пыли, пока Ваэлин окончательно не сбился со счета. Не доезжая до отряда Северной башни, прибывшие осадили коней. Пыль немного рассеялась, и стало видно, что воинов, среди которых были и мужчины, и женщины, всего около двух тысяч. Их чёрные волосы заплетены были в косицы, а бледные лица напомнили Аль-Сорне остролицых сеорда, с которыми он встречался много лет назад. Одежда была сшита из тёмно-коричневой кожи и украшена бусинами из кости или рога лося. Они стояли и безмолвно ждали. Не слышно было даже конского ржания.

Один всадник неторопливо выехал вперёд, сразу же направившись к Ваэлину. Остановился в нескольких шагах и сурово смерил взглядом владыку башни. Он был невысок, но от него веяло силой, по худому не получалось определить возраст.

— Как твоё имя? — с сильным акцентом спросил всадник на языке Королевства.

— Имён у меня много, — ответил Ваэлин. — На языке сеорда я зовусь Бераль-Шак-Ур.

— Мне ведомо, как тебя прозвали лесные люди и почему. — Мужчина нахмурился и немного склонился в седле. — Но вороны редко залетают к нам на равнины. Если хочешь получить имя от нас, ты должен его заслужить.

— Я готов.

Всадник крякнул, перехватил своё копьё и метнул его под ноги Аль-Сорне. Как ни тверда была земля, копьё глубоко вошло в мёрзлую почву, а его древко задрожало, с такой силой оно было брошено.

— Я, Санеш Полтар, из народа сеорда, принёс своё копьё на призыв владыки башни.

— Мы рады приветствовать тебя и твой народ.

Дарена выехала вперёд и широко улыбнулась вождю.

— Я ни на миг не сомневалась, что ты найдёшь нас, степной брат, — сказала она, крепко пожимая руку мужчине.

— Мы рассчитывали встретить зверолюдей первыми, — ответил тот. — И преподнести вам их черепа в качестве дара. Однако не нашли ни следа дикарей.

— Как и мы.

— Даже ты, лесная сестра? — озадаченно воскликнул всадник.

— Даже я, — подтвердила Дарена, покосившись на Ваэлина.

Вечером они вместе с воинами эорхиль ели вяленую лосятину. Мясо было жестковатым, но вкусным, особенно если подержать его над дымом костра. Запивали густым белым напитком с резким запахом и отчётливым хмельным духом.

— О Вера! — воскликнул капитан Орвен, поморщившись после первого глотка. — Что это такое?

— Квашеное лосиное молоко, — объяснила Дарена.

Орвен подавил брезгливую гримасу и вернул мех с напитком молодой женщине-эорхиль, севшей рядом с ним, когда разожгли костёр.

— Благодарю вас, госпожа, но это как-то не по мне.

Та нахмурилась, затем пожала плечами, сказав что-то на родном языке.

— Она спрашивает, сколько лосей ты убил, — перевела Дарена.

— Лосей? Ни одного, — ответил Орвен, улыбаясь женщине. — Зато добыл множество кабанов и оленей. У моей семьи большое поместье.

Дарена перевела женщине его слова, получив в ответ новую удивлённую фразу.

— Она не понимает, что такое поместье, — объяснила Дарена. — Эорхиль не знают, что значит владеть землёй.

— Как и то, что равнины, на которых они живут, принадлежат короне, — прибавил Адаль. — Именно поэтому они не сражались с первыми поселенцами из Королевства. Вы не можете заявить свои права на то, что никому не принадлежит, так зачем же воевать?

— Инша-ка-Форна, — произнесла молодая женщина, ударив себя в грудь.

— Сталь-под-Луной, — перевела Дарена с улыбкой. — Это её имя.

— Понятно. А я — Орвен, — представился капитан, тоже стукнув себя в грудь. — Ор-вен.

Женщина-эорхиль и Дарена вновь обменялись фразами.

— Она захотела узнать, что означает ваше имя. Я сказала, что это имя одного легендарного героя.

— Но это же неправда, — возразил Орвен.

— Капитан... — Дарена запнулась, сдержав смешок. — Когда женщина племени эорхиль решает назвать своё имя мужчине, она делает ему серьёзный комплимент. Очень серьёзный.

— Ох! — Орвен широко улыбнулся Инша-ка-Форне, и та улыбнулась в ответ. — Что же я должен ответить?

— Думаю, вы уже дали ответ.

Вскоре, пожелав всем спокойной ночи, Дарена направилась к своему довольно-таки необычному шатру, который захватила из дому. Всего лишь лосиные шкуры и несколько деревяшек, но за какие-нибудь минуты они превращались в маленькое, удобное убежище, не уступающее палаткам королевских гвардейцев. У некоторых солдат из Северной башни имелись такие же, хотя большинство предпочло спать, просто завернувшись в меха.

Ваэлин выждал некоторое время и подошёл к Дарене. За время пути у него накопилось немало вопросов, и он желал наконец получить на них ответы.

— Госпожа, — окликнул он Дарену, сидевшую у входа в палатку.

Дарена не ответила, и Ваэлин увидел, что глаза её закрыты, а волосы упали на лицо, подставленное ветру. Казалось, она совершенно не чувствовала холода.

— Вам не удастся сейчас поговорить с ней, милорд. — Рядом возник капитан Адаль. На его чёрном лице пламенели отблески костра, и создавалось впечатление, что ему жарко.

Ваэлин присмотрелся к Дарене. её лицо было совершенно неподвижно, руки, лежащие на коленях, не шевелились. Песнь крови зазвучала знакомым мотивом: это было узнавание.

Приветливо кивнув капитану, он вернулся к костру.

— Железный ручей, — сказала Дарена на следующее утро. — Это в сорока милях к северо-востоку отсюда. Единственный достаточно крупный источник воды к югу от ледника. Разумно предположить, что ордынцы встанут лагерем именно там, если уж решили ждать.

— Просто логика и ничего больше? — спросил Ваэлин. — У вас, госпожа, нет каких-либо иных оснований для подобного предположения?

— Ни единого, милорд, — ответила Дарена, подавив гнев и избегая смотреть Аль-Сорне в глаза. — Разумеется, вы вольны не прислушиваться к моему совету.

— Напротив, я думаю, с моей стороны было бы крайне неразумно игнорировать слова моего нового Первого советника. Железный ручей так Железный ручей.

Двинулись тремя колоннами: Ваэлин с гвардейцами в центре, эорхиль — с флангов. Ваэлин слышал множество восторженных баек о наездниках-эорхиль и теперь мог своими глазами убедиться, что восторги эти имели под собой основание. Каждый всадник двигался в полном согласии с конём, складывалось впечатление, что по равнине скачут диковинные существа, полулюди-полукони. Аль-Сорна заметил, что они сдерживают лошадей, подстраиваясь под аллюр его гвардейцев. Одна из всадниц скакала в их колонне: бок о бок с Орвеном ехала Инша-ка-Форна на пегом жеребце, он был на целый фут выше капитанского боевого коня. Её косички развевались за спиной, открывая слегка надменное лицо.

День уже давно перевалил за полдень, когда они наконец наткнулись на огромное стойбище. Ледяной ветер нёс с восточного берега ручья дым многочисленных костров. Не доезжая двух сотен шагов, Ваэлин остановил своё войско, приказав обоим флангам развернуться, а гвардейцам перестроиться в боевой порядок. Достал притороченный к седлу полотняный свёрток и положил ладонь на узел. «Одно движение, и я его вытащу». Ваэлин знал, что сегодня лезвие будет сиять на солнце, а звук разрезаемого воздуха родит новую песнь крови, ту, которую он умеет петь, как никто другой. Аль-Сорна завернул его в тот самый день, когда встретился со Щитом Островов. Ему не понравилось ощущение, с каким он тогда его извлёк, а также как... удобно лёг он в его руку.

— Милорд! — воскликнул капитан Адаль, привлекая внимание Аль-Сорны.

К ним направлялась одинокая фигура. На краю стойбища толпились люди. Может быть, из-за скудного света и расстояния они все казались тощими, если не вконец истощёнными: бледные

измождённые лица проступали из мехов, глаза в каком-то оцепенении глядели на врагов без всякого гнева или ненависти.

— Я не вижу у них оружия, — сказал Орвен.

— Наверняка хитрят, — ответил Адаль. — Ордынцы коварны, у них тысячи уловок.

Ваэлин смотрел на одинокого человека, идущего к ним. Тот был приземист, такой же худой, как остальные, но значительно старше них. Двигался медленно и целенаправленно, опираясь на то, что Аль-Сорна принял сперва за клюку, однако потом разглядел, что это — огромная бедренная кость какого-то зверя, вся испещрённая затейливой резьбой и странными письменами.

— Шаман! — выдохнул Адаль, снимая с плеча лук. — Милорд, я прошу права первой крови.

— Шаман? — переспросил Ваэлин.

— Именно они управляли боевыми животными, — объяснила Дарена. — Натренировали их и повели в бой. Нам так и не удалось узнать, как они это делали.

— По-моему, у него нет никаких животных, — заметил Аль-Сорна, наблюдая за приземистым человеком, остановившимся в двадцати ярдах от них.

— Тем хуже для него, — сказал Адаль, поднимая лук.

— Отставить, капитан! — рявкнул Аль-Сорна. Его голос разнёсся над покорным его воле войском.

— Милорд?.. — Адаль изумлённо уставился на Ваэлина, не опуская натянутого лука.

— Вы находитесь под моим командованием, — напомнил Ваэлин, не глядя на капитана. — Подчиняйтесь приказу, или я вас разжалую и прикажу наказать.

Аль-Сорна не сводил глаз с шамана, не обращая больше внимания на негодование Адаля: Дарена пыталась успокоить капитана. Шаман взял свой костяной посох обеими руками и протянул к Ваэлину, дрожа на «чёрном ветру».

Ваэлин почувствовал, как зазвучала песнь крови, приветствуя душу, обладающую даром. Дарена тоже напряглась в седле, её рука упала с плеча Адаля. Ваэлин наклонил голову.

— Похоже, госпожа, нас приглашают на переговоры, — сказал он, обращаясь к Дарене.

Её глаза расширились от ужаса, лицо побледнело, но она согласно кивнула. Вдвоём они выехали вперёд и спешились против пришельца. Вблизи его худоба производила жуткое впечатление: кости белели под тонкой кожей лица, которая казалась не более чем бумагой, в которую мясник заворачивает обрезки. Седеющие грязные клочковатые волосы с висящими на них талисманами падали на плечи. Ваэлин понял, что старик дрожит не от страха, а от голода. «Они пришли не воевать, а умирать».

— У тебя есть имя? — спросил он шамана.

Тот молча воткнул свой посох в землю, оперся о него обеими руками и по-совиному пристально посмотрел в глаза Ваэлину. Этот неподвижный взгляд словно притягивал к себе. В душе шевельнулось беспокойство. «Может, действительно, хитрость, как полагает Адаль?» Однако песнь крови продолжала звучать дружелюбно, и он доверился ей. Она походила на воспоминание, на давно забытое виденье, пришедшее из иных времён, и оно явно было чужим.

Одетые в меха люди и животные. Медведи, огромные белые бестии, бредущие сквозь пургу. Много раненых, много детей. Из снежной круговерти возникают одетые в чёрное всадники, кромсающие плоть мечи, колющие копья... Кровь на снегу... реки крови... Всадники разворачиваются, перестраиваются и вновь атакуют, смеясь и убивая. Все новые и новые их шеренги появляются из-под белой завесы, тогда как людей, одетых в меха, становится все меньше. Тогда человек поднимает огромный костяной посох, и медведи кидаются на всадников, рвут, раздирают тела, убивают... Но тех слишком много... И становится всё больше...

Виденье исчезло. Лицо шамана по-прежнему неподвижно белело над вершиной костяного посоха.

— Вы это видели? — Ваэлин взглянул на Дарену и заметил ужас в её глазах.

Она кивнула, пряча дрожащие руки в рукава, и отступила на шаг. Он знал, что ей хочется убежать: этот измождённый, безоружный старик с посохом пугал её. Но она не двинулась с места, прерывисто дыша и не отводя глаз.

Ваэлин вновь повернулся к шаману.

— Вы бежите от чёрных всадников?

Старик нахмурился: судя по всему, он не понял ни слова. Аль-Сорна сокрушённо вздохнул, мельком оглянулся на своих гвардейцев и конников-эорхиль, а затем запел. Единственная нота, вряд ли способная вызвать кровотечение, — он просто озвучил свой вопрос, окрасив его видениями, которые посла л ему шаман. Старик вздрогнул, его глаза расширились, он кивнул, снова посмотрев на Ваэлина. И новое виденье возникло у него в голове.

Тёмная людская масса бежит по ледяной равнине, спины белых медведей мелькают в толпе. Бегут на запад, всегда только на запад, подальше от всадников... некогда отдыхать... некогда охотиться... только бежать... или упасть замертво. Сначала — старики, потом — дети, племя все редеет, оставляя краску жизни на белом снегу. Медведи свирепеют от голода, вырываются из-под воли шаманов, нападают на людей. Даже сильнейшие из воинов плачут, когда приходится убивать благородных животных и есть их мясо, ибо кто они без своих медведей? К тому времени, когда показываются равнины, становится ясно, что их народ умер... Они ничего не хотят и не просят, лишь спокойной смерти.

Виденье исчезло. Дарена всхлипнула, по её лицу потекли слёзы.

— Какие же мы чёрствые дураки, — прошептала она.

Ваэлин запел снова, вкладывая в песнь образ сражения, увиденного на гобелене в Башне: Орда и её ужасные звери. Шаман с презрительным ворчаньем послал ему новую картинку.

Битва жестока, пощады никто не ждёт, кошки и медведи в ярости кидаются друг на друга, стаи копьястребов затмевают небо, сталкиваются, как грозовые тучи, роняя на землю дождь окровавленных перьев, люди дерутся копьями и костяными дубинами... Кровавая битва завершена: Медвежий народ показал Кошачьему, как надо сражаться во льдах, и те трусливо убираются в южные долины в поисках более лёгкого противника. Больше их никто не видел.

«Медвежий народ». Ваэлин посмотрел на стойбище: мужчины, женщины, совсем немного детей... Все крайне оголодавшие. Стариков не видно, как и животных. «Потеряв медведей, они потеряли имя». Он перевёл взгляд на шамана и запел снова, вызвав образ всадников в чёрном и закончив вопросительной нотой, уже чувствуя знакомую усталость: на сегодня он спел достаточно.

Впервые шаман заговорил, его рот искривился, когда он попытался выговорить единственное слово незнакомого языка:

— Воларс-с-сы.

Приказав гвардии Северных пределов отдать северянам половину наличных запасов еды, он отослал гвардейцев к местам их службы: оставил не более дюжины. Капитана Адаля, чья угрюмая ярость становилась уже утомительной, отправил на юг с приказом отменить общий сбор и послать гонцов к сеорда с известием, что их воины больше не требуются.

— Кошачий народ, Медвежий народ, — прошипел Адаль Дарене, почти на пределе слышимости для Ваэлина. — Все одно — ордынцы. Мы не можем им доверять.

— Вы этого не видели, Адаль, — прошептала та, тряхнув головой. — Единственное, чего нам теперь следует страшиться, это чувство вины, если мы дадим им умереть.

— Людям всё это не понравится, — предупредил он. — Многие будут требовать мести.

— Мой отец всегда выбирал верный путь, не заботясь о том, как его поймут другие. — Дарена замолчала, и Ваэлин почувствовал, что она смотрит в его сторону. — В этом отношении ничего не изменилось.

Эорхиль уехали вечером. Пока его народ седлал коней, Санеш Полтар поднял руку, прощаясь с Ваэлином, и произнёс:

— Авенсурха.

— Это моё имя?

Вождь указал на север, где над горизонтом вставала одна-единственная звезда.

— Всего лишь один месяц за всю человеческую жизнь она сияет так ярко. Под её светом не бывает войны.

Он снова поднял руку, повернул коня на восток и ускакал вместе со своим народом, за исключением одного всадника. Вернее, всадницы.

— Она отказывается уезжать, милорд, — напряжённо произнёс Орвен, избегая смотреть в глаза Аль-Сорне.

Неподалеку Инша-ка-Форна раздавала полоски вяленого лосиного мяса кучке детей, жестами показывая, чтобы они не глотали слишком быстро.

— Я спросил госпожу Дарену, почему она так поступает. Госпожа ответила, что я, гм... и сам знаю.

— Капитан, вы хотите, чтобы она уехала?

Орвен закашлялся и нахмурил брови, обдумывая ответ.

— Тогда примите мои поздравления. — Ваэлин хлопнул его по плечу и пошёл искать Дарену.

Она сидела рядом с шаманом. Оба склонились над носилками, на которых лежала старуха. Женщина была ещё худее, чем остальные члены племени: она едва дышала, рот раскрылся, взгляд уже стекленел. Старик смотрел на неё с глубокой тоской, и Ваэлину не требовалась песнь крови, чтобы понять: мужчина смотрит на умирающую жену.

Дарена достала из своей сумки пузырёк и влила содержимое в рот старухи, несколько прозрачных капель на пересохший язык. Та слегка шевельнулась, поморщилась и закрыла рот, почувствовав свежую влагу. Взгляд приобрёл осмысленное выражение, и шаман, взяв женщину за руку, тихо заговорил на своём родном наречии. Гортанные слова звучали резко для уха Ваэлина, напоминая скорее порывы горного ветра, но все равно в них чувствовалась нежность. «Он говорит ей, что они спасены, — догадался Аль-Сорна. — Говорит, что нашли убежище».

Взгляд старой женщины скользнул по лицу мужа, уголки её губ дрогнули в улыбке. Затем свет потух в её глазах, и грудь перестала вздыматься. Шаман не шевелился, продолжая сидеть у её ложа и держать за руку, недвижимый, как и его покойная жена.

Дарена поднялась и подошла к Ваэлину.

— Мне нужно вам кое-что рассказать.

— Мой народ зовёт это странствием духа, — начала она, когда они устроились у костра на границе стойбища Медвежьего народа.

Было тихо, племя молча ело и ухаживало за больными, не слышалось ни единого радостного возгласа. «Они ведь считают себя мёртвыми, — подумал Ваэлин. — Они утратили своё имя».

— Это сложно описать, — продолжала Дарена. — Это мало похоже на обычное путешествие, больше на полет. Ты паришь, охватывая взглядом огромные пространства. Для этого требуется покинуть тело.

— Именно так вы нашли этих людей, — сказал он. — Точно так же, как в своё время отыскали Орду?

— Да, — кивнула она. — Когда знаешь все о передвижениях врага, легче планировать войну.

— Это больно? — поинтересовался Ваэлин, вспомнив кровь, которая текла каждый раз, когда он пел слишком долго.

— Пока летаешь — нет. Но когда возвращаешься... Вначале всё это волнует и радует, ибо кто из нас не мечтал о полете? Я слышала рассказы о Тьме и знала: это то, чего надлежит страшиться. Но полёты так удивительны, будто летаешь наяву. Мне тогда как раз исполнилось тринадцать. Я лежала в кровати без сна, мысли текли спокойно и безмятежно — насколько вообще могут быть безмятежными мысли тринадцатилетней девочки. И вдруг я обнаружила, что вишу над кроватью и смотрю на себя, лежащую на ней. Я сильно испугалась, вообразив, что мне снится кошмар. В ужасе мои мысли обратились к отцу, я полетела к нему и обнаружила его в покоях, где он засиделся до глубокой ночи со своими бумагами, как это часто бывало. Отец потянулся за бокалом вина, опрокинул чернильницу, испачкав рукав, и ругнулся. Тогда я вспомнила о своей лошади, Голубике, и полетела в её стойло. Только подумала о Келане — и увидела, как он в своей комнате растирает травы в ступке. Это был чудесный сон: стоило мне о ком-то подумать, и я тут же оказывалась рядом, причём меня никто не видел, тогда как я сама видела всех. И не просто видела. Я вдруг стала различать их внутреннее свечение: мой отец горел яростно-голубым светом, Голубика — нежно-каштановым, брат Келан постоянно мигал, становясь то красным, то белым. Тогда я полетела вверх, так высоко, как только могла, чтобы разом окинуть взглядом все Пределы, и увидела множество душ, сияющих, словно звёзды.

Но я вдруг заметила, что начала уставать — во сне, — поэтому вернулась в собственное тело. Постель немного остыла, но не настолько, чтобы мешать сну. На следующее утро за завтраком я увидела рукав отцовской рубахи, испачканный чернилами, и поняла, что никакой это не сон. Я очень испугалась, но не могла остановиться: радость полёта была слишком сильной. И я продолжала летать, используя каждую свободную минуту: парила над горами и равнинами. Наблюдала, как эорхиль охотятся на громадных лосей, танцевала в снежной буре, беснующейся над ледниками. Однажды я улетела далеко-далеко, надеясь пересечь океан и увидеть берега Далёкого Запада. Но отец ожидал меня к обеду, и пришлось вернуться назад в моё тело — но возвращение было похоже на то, как будто натягиваешь ледяную кожу. От ужаса я начала дико кричать. Отец нашёл меня трясущейся на полу комнаты, словно я только что искупалась в ледяном озере. Тогда я все ему рассказала. Он не испугался и не удивился. Положил меня на кровать, приказал принести тёплого молока и сидел рядом, пока дрожь не прошла. Затем взял меня за руку и подробно рассказал, что ваш народ делает с теми, в ком обнаруживается подобный дар. Предупредил, чтобы я никогда и никому не рассказывала о полётах.

— А потом пришла Орда?

— Через два лета. Я была осторожна, никогда не летала дольше часа и всегда только ночью, чтобы моё тело оставалось в безопасности у горящего камина. Я увидела, как они разделались с караваном, везущим лазурит из Сребродола на юг. Четыре десятка погонщиков были в одно мгновенье растерзаны боевыми котами и копьястребами. Воины ходили среди трупов, срезая трофеи, и все они светились тёмно-красным. Никогда прежде я не видела душ, покидающих тело. Это походило на лёгкое дуновение ветерка, задувающего свечу. Но среди них была одна, сиявшая ярче прочих. Когда она взлетела, мне показалось, что мир прогнулся под неё, будто воронка, в которую и затянуло сверкающую душу...

— Куда же она отправилась? — Ваэлин наклонился поближе, когда женщина умолкла.

— Не знаю. На миг я увидела то, что находилось в воронке, — сплошную тьму. — Она вновь умолкла и обняла себя за плечи, подавляя дрожь. — Я рада, что больше никогда этого не видела.

— И ваш дар помог лорду Аль-Мирне заранее подготовиться к обороне?

— Верно. Я побежала к нему с новостями, выложив ему всё в присутствии капитана Адаля и брата Келана. Он взял с них клятву молчать, они держат её уже много лет. Впрочем, я уверена, многие что-то подозревают, а есть и те, кто знает наверняка, вроде вас или Санеша.

— Эорхиль не боятся Тьмы?

— Они, как и сеорда, уважают её. Они знают, что её можно использовать во вред, но не боятся без причины тех, кто владеет даром, — ответила Дарена и вопросительно приподняла бровь.

«Баш на баш. Секрет за секрет».

— Сеорда зовут это песнью крови, — произнёс он.

— Это они вам сказали? — На лице её мелькнул страх, который он уже видел, когда шаман делился с ними воспоминаниями.

— Слепая женщина. Она назвала себя Нерсус-Силь-Нин. Я повстречал её в лесу Мартише.

— Повстречали? — дрожащим от страха голосом произнесла Дарена.

— Да, тёплым летним деньком, который вдруг настал посреди зимы. Она сказала, что это память, заточенная в камне. И дала мне имя на языке сеорда.

— Бераль-Шак-Ур, — произнесла Дарена, и страх сменился недоверием. — Значит, это она так вас назвала? — Дарена моргнула, тряхнула головой. — Ну да, конечно, она.

— Вы о ней слышали?

— Все сеорда от мала до велика слышали о ней, но никто её не видел... За исключением меня.

— Когда?

— После смерти моего мужа, — ответила Дарена, и от Ваэлина не укрылось, что она очень расстроена, как если бы услышала давно ожидаемую дурную весть. — Слова, которые она произнесла... Но я была совершенно уверена... когда он умер... — Женщина замолчала, погрузившись в свои мысли.

— Ваш муж? — подсказал Ваэлин. Она гневно посмотрела на него, но гнев мало-помалу сменился глубокой усталостью.

— Извините, я должна все обдумать. Спасибо вам за вашу искренность, я рада, что моё доверие было оценено. — С этими словами Дарена поднялась на ноги и пошла к своему шатру.

Аль-Сорна взглянул на север, нашёл яркую звёздочку, в честь которой назвал его Санеш. Сейчас она стояла высоко над горизонтом, сияя даже ярче, чем луна. «Авенсурха... Под её светом не идёт война. Хорошее имя, — подумал он с невольной улыбкой. — Хоть раз в жизни мне досталось хорошее имя».