Компас
– И вы… к такому… привычны?
Это были первые слова, которые Блэзу удалось выговорить, когда они оказались наверху. Он привалился к обломку античной колонны, громко сопя носом под удивленными взглядами торговцев фруктами. Его шаровары, мокрые от пота, утратили всю свою пышность.
Офелия подошла к ближайшему фонтанчику, чтобы набрать для него воды. Атмосфера базара, сжигаемого солнцем, гудящего людскими голосами, представляла разительный контраст с мрачными безмолвными катакомбами.
– Я очень сожалею, – сказала девушка. – Правда сожалею…
Это было единственное, что она могла повторять, раз за разом. Всё пережитое на Полюсе: темницы Лунного Света, шевалье с его гигантскими хаски, капризы Фарука, бесконечные покушения на ее жизнь, не говоря уж о встрече с Богом, – приучило Офелию к опасностям. Но то была часть ее собственной жизни, а не жизни Евлалии.
Блэз смотрел на нее, выпучив глаза.
– Еще немного, и у меня бы сердце разорвалось. Good Lords! Это он, да? Это он убил miss Сайленс?
– Не знаю.
Офелию раздражала собственная неуверенность. Бесстрашный мог бы многое ей порассказать, встреть она его в иных обстоятельствах.
– Ну как, вам полегчало? – с тревогой спросила девушка.
Блэз кивнул, но при одном этом движении вся выпитая им вода изверглась наружу.
– Вы… вы, наверно, считаете меня чересчур впечатлительным, miss Евлалия, – пробормотал он, пристыженно вытирая рот. – Но дело в том, что у меня фобия: я жутко боюсь кошек. А та… та была слишком уж велика…
– Мне очень, очень жаль, – снова прошептала Офелия, услышав звон базарного колокола. – Простите, моя увольнительная кончается. Я должна вернуться в «Дружную Семью», передать послание Бесстрашного и… и…
«И потребовать информации взамен», – мысленно дополнила она. Ей очень хотелось остаться с Блэзом, но страстное желание узнать то, что Медиана обещала рассказать ей о Торне, перевешивало все остальное.
– Давайте как-нибудь повторим прогулку, – заставила она себя пошутить. – Только, конечно, без саблезубых тигров.
Девушка вернула Блэзу его тюрбан, размотавшийся, как клубок шерсти, и он скривил губы в гримасе, означавшей, вероятно, улыбку.
– Well, значит, до следующего раза?
– Еще раз простите… мне жаль…
Офелии очень хотелось добавить что-нибудь более членораздельное, но, как и всегда, слова не шли у нее с языка. Она почти бегом пересекла базар, спотыкаясь и протискиваясь между зеваками. В глубине души девушка понимала, что это их первая и последняя прогулка с Блэзом. И уверяла себя, что так будет лучше.
Мысль о Медиане неотступно мучила ее. При каждом шаге она чувствовала прилив гнева, от которого у нее вскипала кровь. Медиана сознательно, не колеблясь, подвергла свою жертву опасности, воспользовалась самой заветной ее тайной, самой отчаянной из надежд, желая разведать загадку подземелья. И теперь Офелию, исполнившую свою часть договора, терзало дурное предчувствие.
«Кто сеет ветер, пожнет бурю».
«Если Медиана мне солгала, – подумала девушка, сжав зубы, – если она все выдумала про Торна, я стану для нее этой самой бурей!»
Тем временем небосвод начал мрачнеть, словно отражая ее мысли. Над Вавилоном собирались свинцовые тучи, но не было ни молний, ни дождя, ни ветра. Офелия вбежала на перрон, с трудом переводя дыхание: ежедневные забеги на стадионе еще не сделали из нее спортсменку.
Она с облегчением увидела, что не опоздала: вагоны трамаэро как раз опускались на рельсы под шумное хлопанье крыльев химер. Из поезда высыпала толпа пассажиров. Офелия вошла в вагон, приложила свою карту к валидатору и стала искать свободное место. Это была непростая задача: по воскресеньям студенты всех академий проводили время в городе и возвращались в свои общежития последним рейсом.
Не успела Офелия сесть, как услышала за окном знакомое металлическое поскрипывание, заставившее ее вздрогнуть. По перрону в толпе сошедших пассажиров двигалось инвалидное кресло, управляемое темнокожим подростком в белой одежде. Офелия бросилась к ближайшей двери и, выглянув наружу, окликнула его:
– Амбруаз!
Он ее услышал. Офелия поняла это по тому, как вздрогнули его плечи. Да, он ее услышал, но продолжал ехать прочь, не оглядываясь.
Офелия никогда не кричала, однако теперь не смогла сдержать умоляющий призыв, который рвался у нее из горла:
– Амбруаз!
Она увидела, как «перевернутые» руки юноши судорожно стиснули рычаги кресла, словно он разрывался между двумя желаниями – затормозить или ехать дальше. Офелия колебалась: ей безумно хотелось подбежать к нему, посмотреть в глаза, спросить, что она такого сделала и почему он сердится, умолить не оставлять ее одну перед лицом всего, с чем ей еще предстояло бороться.
Но это короткое колебание решило всё. Кондукторша захлопнула дверь вагона и окинула презрительным взглядом тогу и сандалии девушки, утратившие свою белизну в пыли катакомб.
– Бесправная, что за цирк в общественном транспорте?! Еще одно нарушение, и я составлю протокол!
Трамаэро, набрав скорость на рельсах, тяжело взлетел в небо. Офелия вернулась на свое место, устало сняла очки и приникла лбом к оконному стеклу, глядя на мутные облака, клубившиеся в пустоте.
Она была в отчаянии.
Мрачные предчувствия перешли в твердую уверенность: Медиана ничего ей не скажет. А Блэз больше не захочет иметь с ней дела, лишит ее своей дружбы так же, как до него – Амбруаз. Офелия никогда не проникнет в Секретариум, никогда не узнает прошлое Бога, никогда не найдет Торна. Ей суждено навечно остаться покорной рабой шантажистки и провести остаток дней за перфорацией карт.
Но тут ее вывел из оцепенения голос, усиленный динамиком и прозвучавший по всему составу:
– Miss Евлалию, курсантку-виртуоза из второго подразделения роты предвестников, просят пройти в головной вагон.
Офелия надела очки и встала, чувствуя на себе любопытные взгляды студентов. Она была поражена не меньше их. С трудом пробравшись между пассажирами, она вошла в служебный отсек. Кондукторша, повторявшая в микрофон свой вызов, прервалась, увидев ее.
– Что вам нужно, бесправная?
– Вы меня вызывали. Я Евлалия.
– Так это вы? – удивилась женщина.
Офелия предъявила ей свою карту с печатью.
– Значит, вы и есть курсантка-виртуоз, – повторила кондукторша теперь уже утвердительно, разглядывая карту. – Я вас представляла более… менее… короче, хорошо, что вы наконец нашлись, miss Евлалия. Я уже целых два часа вызываю вас.
– Два часа? Почему? Что случилось?
Женщина сняла фуражку и вытерла платком свою круглую розовую голову, обритую наголо, как было принято у циклопов. В поезде стояла такая же душная жара, как снаружи.
– Я получила приказ доставить вас в Мемориал. Леди Септима – слава Светлейшим Лордам! – срочно затребовала вас к себе. Не знаю, что вы такого натворили, но дело, кажется, серьезное.
У Офелии подкосились ноги; она окончательно уверилась, что все пропало: Медиана послала ее в кафе-театр вовсе не на разведку, а просто для того, чтобы изничтожить. Она донесла на нее Леди Септиме, ни больше ни меньше!
И теперь Офелии грозило исключение. Хуже того, тюрьма.
Девушка постаралась справиться с нахлынувшей паникой и начала лихорадочно анализировать ситуацию. Если Леди Септима хочет видеть ее в Мемориале, а не в Школе, значит, она решила скрыть это от леди Елены. И тогда у Офелии есть один-единственный шанс – оправдаться перед директрисой.
– Сначала мне нужно заехать в «Дружную Семью», – сказала она, собравшись с духом. – Как видите, я в гражданской одежде, а к Леди Септиме положено являться только в форме, предписанной уставом.
Кондукторша призадумалась, затем взяла микрофон и объявила:
– Внимание, прослушайте объявление! В силу исключительных обстоятельств наш трамаэро проследует до Мемориала без остановок. Мы просим вас проявить терпение; на обратном пути поезд обслужит все школы. Компания «Трамаэро» выдаст объяснительные записки тем, кто должен оправдать свое опоздание. А вы, miss Евлалия, сядьте вот здесь и сохраняйте спокойствие, – приказала она, отложив микрофон. – Если ваша совесть чиста, как у всех достойных граждан, вам нечего бояться.
Офелия покорно села на указанную скамью. Итак, ловушка захлопнулась. Девушка сложила руки на коленях, стиснув переплетенные пальцы, чтобы скрыть их дрожь.
Она обвела глазами служебный отсек в поисках пути к бегству, хотя прекрасно знала, что бежать некуда. Все двери трамаэро вели в пустоту. Зеркала на борту не было, да если бы и было, что толку?! С самого первого дня на Вавилоне она непрерывно лгала, выдавая себя за другую, скрывая свои истинные намерения, и эта ложь была несравненно хуже, чем все комедии, разыгранные ею на Полюсе, – например, переодевание в ливрею и жизнь под личиной Мима. Евлалия стала не просто ее маской, а второй натурой. И теперь Офелия не смогла бы пройти сквозь зеркало.
Путь до Мемориала показался девушке и томительно долгим, и безжалостно коротким. Ее худшие опасения подтвердились при виде нескольких патрульных, ожидавших ее на причале. При них не было оружия (само это слово считалось запрещенным), да оно им и не требовалось. Все они принадлежали к некромантам, повелителям температуры, способным одним взглядом превратить человека в глыбу льда. А заодно производившим великолепные холодильники.
Патрульные молча повели Офелию к Мемориалу. В тот момент, когда девушка проходила мимо статуи обезглавленного солдата, она почувствовала себя преступницей, подлежащей военному суду. Они вошли в здание через большие стеклянные двери, и тут девушку поразила гробовая тишина, царившая в холле. Это безмолвие не имело ничего общего с привычным еле слышным перешептыванием читателей, оно было абсолютным отсутствием всяких звуков. Все круговые галереи сверху донизу пустовали, отчего помещение стало напоминать заброшенный храм. Шапка облаков, нависавших над куполом, погрузила в полумрак боковые помещения холла. Гигантский шар Секретариума, чья металлическая оболочка обычно блестела на солнце, сейчас напоминал мертвую планету.
Некроманты подвели Офелию к северному трансцендию. Девушка напряглась, увидев посреди широченного вертикального коридора маленький силуэт со сверкающими глазами. Приблизившись, она с удивлением обнаружила, что это не Леди Септима, как ей сначала показалось, а ее сын Октавио. Он следил за ней из-под длинной челки, спадающей на лоб, и от него веяло такой ненавистью, что Офелия почувствовала себя приговоренной еще до суда.
– Ты заставила всех нас ждать, курсант Евлалия.
Девушка не ответила. Она знала, что с этой минуты каждое произнесенное слово может обернуться против нее. И решила молчать до тех пор, пока не узнает точно, в чем ее обвиняют.
Она думала, что Октавио отведет ее в особую комнату на верхнем этаже Мемориала, где Леди Септима и Светлейшие Лорды проводили совещания, но вместо этого он вынул из кармана ключ. Офелия не поверила своим очкам, когда он вставил его в скважину колонны, из которой выдвинулся металлический мостик, ведущий к Секретариуму.
Значит, сейчас ее, опозоренную, осужденную, допустят в эту terra incognita, которая была для нее недоступна, когда она изображала примерную студентку? В этом крылась какая-то дьявольская ирония.
Офелия начала подниматься следом за Октавио по винтовой лесенке, соединявшей горизонтальную площадку трансцендия с круто вздымавшимся мостиком. Едва девушка ступила на него, как ее руки судорожно вцепились в двойные поручни. Она не страдала боязнью высоты, но сейчас они стояли в тридцати метрах над полом, и при мысли о том, что ей придется пройти по узкой металлической полоске, которая втягивалась внутрь простым поворотом ключа, у нее закружилась голова. Оглянувшись, она бросила взгляд на некромантов, но те остались на трансцендии.
Чем ближе Офелия подходила к парящему шару, тем величественнее он выглядел. Его облицовка из красного золота была гладкой на месте океанов и более рельефной на материках. Бронированная дверь в районе какого-то южного моря, которую отпер Октавио, отличалась внушительными размерами, но в сравнении со всем остальным выглядела крошечной щелочкой.
Офелия вошла внутрь.
И тотчас же всё, что рисовала ей фантазия в этом недоступном святилище, развеялось в прах. Внутри Секретариум оказался точной копией Мемориала. Те же галереи, соединенные трансцендиями, обвивали пустоту. Более того, в воздухе между куполом и полом атриума парил точно такой же земной шар, как и тот, в котором он сам находился. Архитекторы спроектировали весь этот комплекс как гигантскую матрешку!
В правых галереях девушка увидела тысячи древних экспонатов в застекленных витринах, поблескивающих в свете холодных ламп с Гелиополиса. В левых – бесчисленные ряды цилиндров, с ровным жужжанием вращавшихся на своих осях. Офелия знала, что на каждом из них намотана перфорированная лента, описывающая какой- то документ; весь этот ансамбль представлял собой сложную систему колес и зубчатых передач, напоминавшую механизм музыкальной шкатулки.
– Ах, да, ты же здесь никогда не была, – заметил Октавио, следивший за реакциями девушки. – Секретариум разделен на две равные части так же, как Мемориал: коллекции редких экспонатов – в восточном полушарии, а база данных – в западном.
Офелия твердо намеревалась хранить молчание, но все же не вытерпела и спросила, указав на паривший вверху шар:
– А это что? Второй Секретариум?
– Нет, просто декоративный глобус, – ответил Октавио. – А вот и твоя начальница.
Девушка радостно встрепенулась, увидев Элизабет, которая и в самом деле шла к ним через холл. Сейчас она выглядела особенно внушительно. Ее рыжие волосы вздымались при каждом шаге, точно плащ на ветру, лицо было еще более непроницаемым, чем всегда.
– Что нового?
Элизабет обратилась с этим вопросом к одному Октавио.
– Ничего. Никто не входил в Мемориал, и никто из него не выходил. Единственное исключение – курсант Евлалия.
– Прекрасно. Идемте.
Офелия последовала за ними, борясь с одолевшим ее головокружением. Девушке не хватало воздуха, – вероятно, в этом были повинны тяжелые грозовые облака, собиравшиеся над куполом. Значит, причина срочного вызова – вовсе не спуск в катакомбы? И случилось нечто другое, гораздо более важное?
Наконец они остановились перед герметичной дверью. И тут часы Торна, видимо, заразившись нервозностью девушки, громко щелкнули крышкой.
– Нам запрещено входить туда вместе с тобой, – объяснила Элизабет, отпирая дверь. – Все, что происходит внутри, в высшей степени секретно. Желаю удачи.
– Удачи не существует, – холодно возразил Октавио. – Мы сами – единственные хозяева своей судьбы. Но это, – добавил он вполголоса, – курсант Евлалия уже знает.
Увы, Офелия не знала ровно ничего…
Она нерешительно вошла в строгий зал, по всей видимости, предназначенный для просмотра документов. Единственным предметом обстановки был здесь большой двусторонний пюпитр из ценных пород дерева, над которым склонилась Леди Септима.
– Дверь! – скомандовала она.
Офелия повернула штурвал дверного замка до щелчка, означавшего полное закрытие. В зале стоял такой холод, словно девушка угодила в морозильную камеру; она тут же ощутила болезненное покалывание в голых ногах, обутых в легкие сандалии.
– Подойдите.
Леди Септима произнесла это распоряжение без гнева, ровно и спокойно, как всегда. Она медленно обернулась к Офелии, и ее глаза сверкнули, как два маяка, в тускло освещенной комнате.
– Вы любите пазлы?
Офелия недоуменно моргнула: она приготовилась к допросу, а не к такой загадке. Девушка нерешительно подошла к лежавшей на пюпитре рукописи, на которую ей указала Леди Септима. Судя по ветхому состоянию, этот манускрипт относился к древним временам. Выцветшие слова, испещрявшие страницы – в тех редких местах, где еще можно было разобрать буквы, – были написаны на каком-то неведомом языке.
Но внимание девушки привлекли главным образом листки с записями, лежавшие на другой крышке пюпитра.
– Это перевод Медианы, – сообразила она. – Почему же вы обратились ко мне, а не к ней?
Леди Септима не ответила. И Офелия вдруг почувствовала, что дикое напряжение, в котором она пребывала по дороге сюда, резко схлынуло. Всё произошло так неожиданно, что она пошатнулась и едва устояла на ногах. Накопившаяся ярость против Медианы бесследно исчезла.
– С ней что-то случилось?
Леди Септима справилась с горькой гримасой, исказившей ее лицо, и придала ему обычное бесстрастное выражение.
– Рота почти целиком состоит из прорицателей, и ни один из них не смог предугадать будущее собственной кузины. Они покрыли позором всех предвестников! Если кратко, – прервала она себя, надменно вздернув подбородок, – Лорд Генри потребовал, чтобы ему немедленно предоставили равноценную замену. И хотя у меня к вам накопилось немало претензий, я вынуждена признать, что в данном случае вы – наиболее подходящая кандидатура. Или по крайней мере наименее неопытная. Вы должны быть достойной той чести, которую оказали вам Светлейшие Лорды, курсант Евлалия. Сейчас я доложу Лорду Генри о вашем прибытии, – добавила она, отойдя от пюпитра строевым шагом. – Вы можете взглянуть на манускрипт, но ни в коем случае не дотрагивайтесь до него. Любые манипуляции с таким ценным документом проводятся согласно протоколу, который вам пока неизвестен.
Леди Септима вошла в кабину лифта в дальнем конце зала, нажала на рычаг, и лифт с лязганьем пошел вверх.
Офелия осталась одна. Вцепившись обеими руками в края пюпитра, она устремила на рукопись невидящий взгляд. Девушку захлестывали волны самых противоречивых чувств, от которых ее очки стремительно меняли цвет.
Облегчение. Сомнение. Радость. Тревога.
Тревога?
Трудно поверить: неужели Офелию тревожила судьба Медианы после всего, что та заставила ее пережить? Ведь Офелия хотела стать предвестницей, чтобы попасть именно в то место, где находилась сейчас, где могла наконец начать свои настоящие поиски. Значит, ей следовало бы сейчас радоваться, – так почему же ее мучил страх?
Из этого урагана мыслей ее вырвали назойливые щелчки в складках тоги. Офелия потянула за цепочку, чтобы взглянуть на часы. Их крышка непрерывно откидывалась и опускалась, дергаясь, как в припадке эпилепсии. Щелк-щелк! Щелк-щелк! Щелк-щелк!
– Ну-ну, спокойно! – шепнула Офелия, обращаясь не столько к часам, сколько к самой себе.
Она придержала крышку пальцем, но стрелки тотчас ожили и завертелись в каком-то бешеном вальсе. При этом они дружно останавливались в одном и том же месте, снова и снова указывая одно и то же время.
Шесть часов тридцать минут и тридцать секунд.
Офелия взглянула на клетку лифта, который, судя по всему, начал спускаться. Может, Лорд Генри и робот, но вряд ли она произведет хорошее впечатление, если встретит его, сражаясь со свихнувшимися карманными часами.
И тут она удивленно замигала. Стрелки внезапно дернулись, снова сошлись воедино и теперь упрямо показывали ровно полдень.
Нет!
Стрелки показывали не время.
Они указывали направление.
Часы Торна никогда не были, да и не могли быть сломаны. Они попросту превратились в компас. Компас, все три стрелки которого в эту секунду нацелились на прибывший лифт.
Дверцы кабины распахнулись. В ней стояли Леди Септима и Лорд Генри.
Только Лорд Генри был не роботом.
Лорд Генри был Торном.
