28
Чуть позже, в гримерке, меня вдруг осенило.
Мартин ван Бюрен. Наш гребаный восьмой президент.
Но не может же быть… Нет, это невозможно.
Полотенце выскальзывает из рук и падает на пол. Вокруг меня девчонки снимают шляпы, распускают волосы, умываются пенками и застегивают чехлы для одежды. Открывается дверь, и раздается взрыв смеха.
У меня голова идет кругом. Что я вообще знаю о Мартине? И что знаю о Блю?
Очевидно, что Мартин — парень умный. Но умен ли он настолько, чтобы быть Блю? И я понятия не имею, есть ли в Мартине еврейская кровь. Вполне может быть. Но он не единственный ребенок в семье, хотя об этом Блю мог и соврать. Не знаю, не знаю… Что-то не сходится. Мартин же не гей.
Правда, как выяснилось, кто-то все-таки считает его геем. Но, пожалуй, не стоит верить на слово какому-то неизвестному придурку, назвавшему меня педиком.
— Саймон! О нет! — восклицает Эбби, застыв в дверях.
— Что?
— Ты все смыл! — С минуту она вглядывается в мое лицо. — Хотя, в принципе, разглядеть еще можно.
— Разглядеть во мне красавчика? — уточняю я, и Эбби смеется.
— Слушай. Ник только что написал мне, что ждет нас на парковке. Мы везем тебя потусить.
— Что? Куда?
— Пока не знаю. Но моя мама уехала в Вашингтон на выходные, а значит, и дом, и машина полностью в моем распоряжении. Так что эту ночь ты проведешь на территории Сусо.
— Мы останемся у тебя с ночевкой?
— Ага, — кивает она, и я замечаю, что она уже смыла грим и переоделась в скинни-джинсы. — В общем, скорей вези сестру домой и делай дела.
Я смотрю на себя в зеркало и пытаюсь пригладить волосы.
— Нора уже уехала на автобусе, — медленно отвечаю я. Так странно. Саймон в зеркале по-прежнему в линзах. По-прежнему почти неузнаваем. — Напомни-ка мне еще раз, почему мы едем тусить?
— Потому что у нас в кои-то веки не будет вечерней репетиции, — говорит она, тыкая пальцем мне в щеку, — и потому что денек у тебя выдался мегастранный.
Меня разбирает смех. Она даже не представляет насколько.
По пути к парковке Эбби о чем-то болтает и что-то планирует, но я едва ее слушаю. Не могу перестать думать о Мартине.
Нет, не может такого быть. Это значило бы, что Мартин написал тот августовский пост на «Тамблере», в котором признался, что он гей.
И что именно с Мартином я переписывался каждый день в течение последних пяти месяцев.
В принципе, в это можно было бы поверить, но его шантаж я себе никак объяснить не могу. Если Мартин — гей, зачем вообще втягивать Эбби?
— Предлагаю провести день в Литтл Файв Пойнтс, — говорит Эбби, — а потом поехать в Мидтаун.
— Звучит отлично, — отзываюсь я.
Все-таки что-то здесь не сходится.
Но потом я вспоминаю наши вечера в «Вафл Хаусе», и репетиции допоздна, и то, что Мартин даже начал мне нравиться незадолго до того, как все покатилось к чертям. Шантаж с привкусом дружбы. Может, в этом и была вся суть?
Вот только я совсем не чувствовал, что нравлюсь ему. Ни капельки. Так что вряд ли. Мартин не может быть Блю.
Если только… Но нет.
Все это не может быть приколом — Блю не может быть приколом. Нет, я не верю. Это было бы слишком жестоко, даже для Мартина.
Мне трудно дышать.
Не может это быть злой шуткой, потому что, если это шутка, я не знаю, что со мной будет.
Даже думать об этом не могу. О боже. Простите, я просто не могу.
И не буду.
* * *
Ник ждет нас у выхода из школы, и они с Эбби при встрече ударяются кулаками.
— Вытащила его, — говорит она.
— Что теперь? — спрашивает Ник. — Едем по домам, берем вещи, а потом ты за нами заедешь?
— Да, заметано, — кивает Эбби. Она снимает рюкзак с одного плеча и, перекинув его вперед, открывает маленький карман, из которого выуживает ключи от машины. Потом наклоняет голову набок. — Ребят, а вы Лии сказали?
Мы с Ником переглядываемся.
— Еще нет, — отвечает Ник.
Он вдруг мрачнеет. И я его понимаю: как бы я ни любил Лию, ее присутствие все меняет. Рядом с Ником и Эбби она будет угрюмой и раздражительной. И в Мидтаун она ехать не захочет. Не знаю, как точнее выразиться, но ее чувство неловкости иногда заразно. И при всем при этом она ненавидит, когда ее куда-то не зовут.
— Может, мы втроем поедем? — осторожно предлагает Ник и опускает глаза.
Я вижу, что он чувствует себя скотиной.
— Можно, — говорю я.
— Можно, — соглашается Эбби. — Поехали.
* * *
Через двадцать минут я уже на заднем сиденье в машине Эббиной мамы, и под ногами у меня целая гора книг в мягких обложках.
— Убери их там куда-нибудь, — говорит Эбби, бросая взгляд в зеркало заднего вида. — Она это читает, когда ждет меня после школы. Или когда я за рулем.
— Ого! А когда я читаю в машине с телефона, меня блевать тянет, — протягивает Ник.
— Мутит, — поправляю его я, чувствуя, как колет в груди.
— У нас что тут, мистер Лингвист завелся? — обернувшись ко мне, ухмыляется Ник.
Эбби выезжает на федеральную автостраду и с легкостью встраивается в нужный ряд. Она даже не нервничает. Я вдруг понимаю, что среди нас она водит лучше всех.
— Ты знаешь дорогу? — спрашиваю я.
— Знаю, — отвечает Эбби.
Через двадцать минут мы подъезжаем к «Зесто». Я никогда здесь раньше не бывал, да и в Атланте толком не был. В кафе очень тепло и шумно, все вокруг едят острые хот-доги, бургеры и тому подобное. Наплевав на то, что сейчас январь, я беру шоколадное мороженое с кусочками «Орео» и, поедая его следующие десять минут, чувствую себя почти нормально.
Когда мы возвращаемся в машину, солнце уже садится за горизонт.
Тогда мы отправляемся в магазинчик «Дочь старьевщика», который располагается по соседству с кофейней «Аврора».
Но я стараюсь не думать о Блю. Какое-то время мы ходим по магазину и разглядываем все подряд. Ник зависает над подборкой книг по восточной философии, Эбби покупает пару колготок, а я бесцельно брожу между витринами, стараясь не таращиться на пугающих девчонок с розовыми ирокезами.
Я не думаю об «Авроре» и не думаю о Блю.
Я не должен думать о Блю.
И не должен думать, что Блю — это Мартин.
Уже темно, но еще не поздно, и Эбби с Ником хотят отвести меня в какой-то феминистский книжный магазинчик, в котором, по их словам, куча всяких гейских штук.
Вскоре мы уже разглядываем книжные полки: Эбби тычет мне под нос какие-то ЛГБТ-книги с картинками, а Ник неловко топчется на месте. В конце концов Эбби покупает мне книгу о пингвинах-геях, а потом мы выходим на улицу и еще какое-то время просто гуляем. Но уже холодает, да и мы к тому же проголодались, поэтому снова забираемся в машину и отправляемся в Мидтаун.
Похоже, Эбби уже решила, куда мы пойдем. Она сворачивает в какой-то переулок и останавливается у тротуара с такой легкостью, будто параллельная парковка — полная ерунда. Потом мы быстро доходим до угла и выходим из переулка на главную дорогу. Ник дрожит от озноба в своей легкой курточке, и Эбби, заметив это, закатывает глаза:
— Ох уж эти парни из Джорджии!
Но тут же приобнимает Ника, растирая на ходу его плечо.
— Мы пришли, — вскоре объявляет она.
Мы стоим у заведения под названием «У Вебстера» на улице Джунипер. Большую террасу украшают рождественские гирлянды и радужные флаги, и хотя на ней никого нет, парковка забита до отказа.
— Это что, гей-бар? — спрашиваю я.
Эбби и Ник ухмыляются.
— Окей, — говорю я, — и как мы туда войдем?
Я метр семьдесят, Ник со своим лицом без признаков растительности и Эбби с кучей фенечек на запястье. На двадцать один мы не тянем, без шансов.
— Это ресторан, — отвечает Эбби. — Мы просто пришли поужинать.
Как только мы заходим, я вижу, что здесь полно парней в шарфах, пиджаках и скинни-джинсах. Все они очень милые и потрясные. У большинства есть пирсинг. В другом конце зала — бар. Оттуда доносится хип-хоп, и официанты, протискиваясь сквозь толпу, несут посетителям пиво и куриные крылышки.
— Вы втроем, да? — спрашивает нас администратор и на мгновение касается моего плеча, отчего внутри у меня все замирает. — Подожди минутку, милый.
Мы отходим в сторону, Ник открывает меню, и оказывается, что все здешние блюда — с намеком. Сосиски. Булки. Эбби хихикает без умолку. Я мысленно уверяю себя, что это просто ресторан. И тут случайно встречаюсь взглядом с красавчиком в облегающей футболке с V-образным вырезом. Я тут же опускаю взгляд, но мое сердце все равно бросается вскачь.
— Я в туалет, — говорю я, уверенный, что взорвусь, если останусь тут стоять.
Туалет располагается за баром, в конце коридора, и мне приходится продираться сквозь толпу, чтобы туда добраться. Когда я возвращаюсь в зал, народу прибавляется. Пара девчонок пританцовывают с пивом в руках, группа парней над чем-то смеется, кто-то держит напитки, кто-то держится за руки…
Кто-то касается моего плеча.
— Алекс?
Я оборачиваюсь.
— Я не.
— Ты не Алекс, — соглашается парень, — но волосы у тебя точь-в-точь как у него.
И с этими словами он запускает пальцы в мою копну и взъерошивает ее.
Он сидит на барном стуле и на вид ненамного меня старше. Блондин, но волосы куда светлее моих. Блондин как Драко. На нем поло и обычные джинсы, а еще он ужасно мил и, пожалуй, немного пьян.
— Как тебя зовут, Алекс? — спрашивает он, соскальзывая со своего стула.
Он выше меня почти на голову, пахнет дезодорантом, и зубы у него невероятно белые.
— Саймон, — говорю я.
— Саймон-простак булочника встретил, — хихикает он.
Ну точно пьян.
— А я Питер, — добавляет он.
И я про себя продолжаю: «Питер, Питер, пожиратель тыкв».
— Никуда не уходи, — говорит он. — Я куплю тебе чего-нибудь выпить.
Коснувшись моего локтя, он разворачивается к барной стойке, и через пару мгновений в моих руках оказывается самый что ни на есть настоящий бокал мартини с чем-то зеленым внутри.
— Как яблочки, — говорит Питер.
Я отпиваю немного. На вкус не так плохо.
— Спасибо. — Меня захлестывает волнением. Даже не знаю. Все это так не похоже на мою обычную жизнь.
— У тебя потрясающие глаза, — улыбается мне Питер.
Тут сменяется песня, и ее басы, гремя, заглушают все вокруг. Он что-то говорит, но я не слышу.
— Что?
Он подходит ближе.
— Ты еще учишься?
— Э-э, да.
Сердце стучит как бешеное. Он стоит так близко, что наши бокалы соприкасаются.
— Я тоже. В университете Эмори, на третьем курсе. Секунду.
Он залпом допивает свой напиток и снова поворачивается к бару. Я смотрю по сторонам в поисках Ника и Эбби. Их посадили за стол в дальнем конце зала, откуда они теперь обеспокоенно за мной наблюдают. Поймав мой взгляд, Эбби принимается яростно махать, а я улыбаюсь и машу им в ответ.
Но тут Питер снова дотрагивается до моей руки и протягивает стопку с какой-то ярко-оранжевой жидкостью, похожей на микстуру от простуды. Сироп «Триаминик» или типа того. Тогда я залпом осушаю свой недопитый яблочный напиток и возвращаю бокал Питеру. Он чокается со мной шотом «Триаминика» и быстро его выпивает.
Я делаю глоток из своей стопки. По вкусу как апельсиновая газировка.
Питер смеется и тянет меня за пальцы.
— Саймон. Ты когда-нибудь пил шоты?
Я качаю головой.
— О-о-о, ну хорошо. Запрокинь голову и просто… — Он демонстрирует на своей пустой стопке. — Понятно?
— Понятно, — говорю я, и по всему телу разливается горячее, радостное чувство.
Я выпиваю шот в два глотка и даже не сплевываю. Потом улыбаюсь Питеру, и он забирает мою стопку, и берет меня за руку, и переплетает свои пальцы с моими.
— Милашка Саймон, — говорит он. — Откуда ты?
— Из Шейди-Крик, — отвечаю я.
— Ясно.
И я понимаю, что он никогда не слышал об этом городке, но все равно улыбается, садится на барный стул и притягивает меня ближе. У него светлокарие глаза, и мне это нравится. Почему-то говорить теперь проще, чем молчать, и что бы я ни сказал, все звучит правильно. Он кивает, смеется и сжимает мои ладони. Я рассказываю ему об Эбби и Нике, на которых стараюсь не смотреть, потому что каждый раз, когда я оборачиваюсь, они вопят на меня взглядами. А потом Питер рассказывает мне о своих друзьях и вдруг восклицает:
— Боже, ты просто обязан с ними познакомиться! Особенно с Алексом.
Он покупает нам еще по шоту «Триаминика», берет меня за руку и ведет к большому круглому столу в углу комнаты. Друзья Питера — большая компания преимущественно парней, и все они очень милые, и у меня голова идет кругом.
— Это Саймон, — говорит Питер, обнимая меня за плечи.
Потом по очереди знакомит с каждым, но я тут же забываю всех, кроме Алекса. Его Питер представляет со словами:
— Знакомься, твой двойник.
Однако звучит это довольно странно, потому что мы с Алексом совсем разные. Ну разве что оба белые. И даже волосы у нас ни капли не похожи: у него «небрежная» укладка, а у меня просто хаос на голове. А Питер все переводит взгляд с него на меня и хихикает. Тут кто-то кому-то садится на колени и уступает мне место, а еще кто-то передает мне пиво. Серьезно, алкоголь тут повсюду.
Друзья Питера шумные и веселые, и я смеюсь, пока не начинаю икать, хотя уже и не вспомню, над чем так хохотал. Питер продолжает меня обнимать, а потом вдруг наклоняется и целует в щеку. Все как будто происходит не в этой Вселенной. И у меня как будто есть парень. И тут я начинаю рассказывать им о Мартине, о переписке, о том, как он взял и принялся шантажировать меня, и оказывается, что это очень смешная история. И все вокруг смеются до слез, и единственная девушка за столом говорит:
— Господи, Питер, боже мой. Он такой очаровашка…
Какое прекрасное чувство.
Но тут Питер наклоняется ко мне — его губы у самого моего уха — и спрашивает:
— Ты что, еще школьник?
— В следующем году заканчиваю.
— Школу? — повторяет он, все еще обнимая меня за плечи. — Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — смущенно шепчу я.
Он смотрит на меня и качает головой.
— Ох, милый. — Он грустно улыбается. — Нет, нет.
— Нет? — переспрашиваю я.
— С кем ты сюда пришел? Где твои друзья, милашка Саймон?
Я указываю на Ника и Эбби.
— А. — кивает он.
Он помогает мне встать и, держа за руку, ведет к ним, и комната куда-то плывет, но я все-таки оказываюсь на стуле — за столом рядом с Эбби и напротив Ника, а передо мной лежит нетронутый чизбургер. Холодный, простой, но безупречный — без всякой зелени и с целой горой картошки фри.
— Пока, милашка Саймон, — говорит Питер, обнимая меня и целуя в лоб. — Будь семнадцатилетним, пока можешь.
И он уходит, а Эбби с Ником выглядят так, будто не знают, смеяться им или нервничать. Боже мой. Обожаю их. Серьезно, я так их люблю! Но внутри все как-то странно трепещет.
— Сколько ты выпил? — спрашивает Ник.
Я пытаюсь сосчитать, загибая пальцы.
— Ладно, забей. Не хочу знать. Просто поешь.
— Мне тут ужасно нравится, — улыбаюсь я.
— Это заметно, — отвечает Эбби и принимается кормить меня картошкой.
— Нет, вы видели его зубы? — спрашиваю я. — У него самые белые зубы на свете! Уверен, он использует эти штуки. «Крест» или как их там?..
— Отбеливающие полоски, — подсказывает Эбби.
Она придерживает меня за талию, а Ник придерживает меня за другую талию. То есть за ту же талию, но с другой стороны. Я положил руки им на плечи, потому что я ТАК СИЛЬНО ИХ ЛЮБЛЮ.
— Точно, отбеливающие полоски. — Я вздыхаю. — Он учится в универе.
— Ты уже говорил.
Идеальный вечер.
Все идеально.
Уже даже не холодно. Вечер пятницы, а мы не в «Вафл Хаусе», и не играем в Assassin’s Creed в подвале у Ника, и не тоскуем по Блю. Мы куда-то выбрались, мы наслаждаемся жизнью, и все во вселенной тоже.
— Привет, — говорю я кому-то. Я улыбаюсь прохожим.
— Саймон, господи… — вздыхает Эбби.
— Ладно, Спир, — говорит Ник, — сядешь на переднее сиденье.
— Что? Почему?
— Потому что вряд ли маме Эбби нужна твоя блевотина на обивке.
— Я не буду бле… — начинаю я, но тут же чувствую, как мои внутренности угрожающе скручивает.
В конце концов я забираюсь на переднее сиденье и опускаю окно, и сильный свежий ветер приятно обдувает лицо. Я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза… Но тут же снова их открываю.
— Стойте, а куда мы едем?
Эбби притормаживает, пропуская какую-то машину вперед.
— Ко мне домой, — говорит она. — В Колледж-парк.
— Но я забыл футболку, — протягиваю я. — Мы можем ко мне заехать?
— Это совсем в другую сторону, — отвечает Эбби.
— Черт, — говорю я.
Черт, черт, черт.
— Я одолжу тебе футболку, — говорит Эбби. — Наверняка у нас остались какие-то вещи моего брата.
— И, кстати, ты и так в футболке, — добавляет Ник.
— Не-е-ет. Нет. Мне не надеть, — возражаю я.
— А зачем еще?
— Я не могу ее надеть, — поясняю я. — Это было бы странно. Она должна лежать у меня под подушкой.
— Ага, а это совсем не странно, — ехидничает Ник.
— Это футболка с Эллиоттом Смитом. Вы знали, что он заколол себя, когда нам было по пять лет? Поэтому я никогда не был на его концертах. — Я закрываю глаза. — Вы верите в жизнь после смерти? Ник, а евреи верят в рай?
— Ладно, все ясно, — вздыхает Ник.
Они с Эбби переглядываются в зеркале заднего вида, а потом Эбби перестраивается в правый ряд. Она сворачивает с автострады и вливается в поток машин, и тут я понимаю, что едем мы на север. В Шейди-Крик. За моей футболкой.
— Эбби, я говорил тебе, что ты самый прекрасный человек на свете? Боже мой. Я так тебя люблю. Я люблю тебя даже больше, чем Ник.
Эбби смеется, а Ник заходится кашлем, и я начинаю нервничать, потому что не помню, секрет это или нет, что Ник влюбился в Эбби. Наверное, лучше просто продолжать.
— Эбби, может, станешь моей сестрой? Мне нужны новые сестры.
— А что не так со старыми? — интересуется она.
— Они ужасны, — говорю я. — Нора теперь совсем не бывает дома, а у Элис появился парень.
— И что в этом ужасного? — спрашивает Эбби.
— У Элис появился парень? — спрашивает Ник.
— Ну, они же должны быть Элис и Норой. Они не должны меняться, — объясняю я.
— Не должны меняться? — смеется Эбби. — Но ты же меняешься. Ты совсем не такой, как пять месяцев назад.
— Ничего подобного!
— Саймон, я только что наблюдала, как ты подцепил случайного парня в гей-баре. У тебя на глазах подводка. И ты пьяный в хлам.
— Ничего не в хлам.
Эбби с Ником снова переглядываются и заходятся смехом.
— И никакой он не случайный парень.
— Неужели? — смеется Эбби.
— Он случайный парень, который учится в универе, — напоминаю я ей.
— А, ну тогда ладно, — соглашается она.
* * *
Эбби останавливается у моего дома и ставит машину на ручник, а я обнимаю ее и говорю:
— Спасибо-спасибо-спасибо!
Она ерошит мне волосы.
— Так, дайте мне пару минут, — прошу я. — И никуда не уходите.
Подъездная дорожка уползает у меня из-под ног, но все не так уж плохо. С минуту я вожусь с ключом у замочной скважины. Свет в коридоре выключен, но телевизор работает. Я думал, родители уже спят, но они сидят на софе в пижамах, а между ними устроился Бибер.
— Ты чего вернулся, сынок? — спрашивает папа.
— Мне нужна футболка, — говорю я, но понимаю, что звучит это странно, и начинаю заново: — Я уже в футболке, но мне нужна другая, я хочу взять ее с собой к Эбби, потому что это особенная футболка, не прям у-у-у-у особенная, но она мне нужна.
— Ясно… — говорит мама и переводит взгляд на папу.
— «Прослушку» смотрите? — спрашиваю я. Видео стоит на паузе. — Боже мой, так вот чем вы занимаетесь, пока меня нет! Смотрите настоящие сериалы, у которых есть сценарий! — Я умираю со смеху.
— Саймон. — Вид у папы удивленный, строгий и смеющийся одновременно. — Ты ничего не хочешь нам сказать?
— Я гей, — отвечаю я, хихикая. Не могу удержаться.
— Ладно, присядь-ка, — просит папа, и я хочу пошутить, но он продолжает пристально на меня смотреть, поэтому я опускаюсь на подлокотник софы. — Ты пьян.
Кажется, он в шоке. Я пожимаю плечами.
— Кто был за рулем? — спрашивает он.
— Эбби.
— Она пила?
— Пап, ты чего. Нет.
Он жестом просит показать ему руки.
— Да нет же, боже мой.
— Эм, может ты.
— Ага, — отвечает мама и снимает Бибера с коленей.
Она встает и идет к выходу, и я слышу, как открылась и закрылась входная дверь.
— Она пошла поговорить с Эбби? — спрашиваю я. — Серьезно? Вы что, мне совсем не доверяете?
— Ну как же тебе теперь доверять? Ты приходишь в половине одиннадцатого, явно пьяный, и даже не пытаешься этого скрыть, так что.
— То есть проблема в том, что я не скрываю? Что я не вру?..
Папа резко встает.
Я смотрю на него и понимаю, что он просто в бешенстве. Это так непривычно, что мне становится не по себе. Но вдруг осмелев, я говорю:
— Тебе больше нравится, когда я вру? Наверное, отстойно, что ты больше не можешь шутить про геев. Мама, небось, тебе не разрешает, да?
— Саймон. — Звучит как угроза.
Я хихикаю и почему-то очень громко.
— Этот неловкий момент, когда понимаешь, что последние семнадцать лет шутил про геев перед своим сыном-геем.
Жуткая, напряженная тишина. И папа просто смотрит на меня.
Наконец возвращается мама, испытующе окидывает нас взглядом и говорит:
— Я отправила Эбби и Ника домой.
— Что? Ну мам! — Я вскакиваю с дивана, и мой желудок делает сальто. — Нет, я зашел только за футболкой!
— О, думаю, сегодня ты останешься дома, — говорит мама. — Нам с папой надо поговорить. Сходи выпей воды, а мы сейчас придем.
— Я не хочу пить.
— Это не просьба, — отрезает мама.
Они шутят, что ли? Я должен торчать тут и пить воду, пока они обсуждают меня за моей спиной? Я хлопаю кухонной дверью.
Как только вода касается моих губ, я принимаюсь глотать ее с такой жадностью, что еле дышу. В желудке урчит. Кажется, от воды становится только хуже. Я кладу руки на стол и утыкаюсь в них головой. Как же я дико устал.
Через несколько минут приходят родители и садятся за стол.
— Выпил воды? — спрашивает папа.
Не поднимая головы, я показываю ему пустой стакан.
— Хорошо, — говорит он и на секунду замолкает. — Сынок, надо обсудить наказание.
Конечно, ведь все и так недостаточно дерьмово. Ребята в школе считают меня посмешищем, я влюбился в парня, которого, возможно, ненавижу, и ничего не могу с собой поделать… И плюс ко всему меня сто процентов сегодня стошнит.
Но да. Давайте еще наказание.
— Мы тут подумали… Это ведь твое первое нарушение?..
Я киваю, не поднимая головы.
— … Поэтому мы с мамой решили, что следующие две недели, начиная с завтрашнего дня, ты под домашним арестом.
Я тут же вскидываю голову.
— Вы не имеете права.
— Да ты что?
— На следующей неделе мы выступаем.
— О, мы в курсе, — отвечает папа. — Будешь ходить в школу, на репетиции и на выступления, а после — сразу домой. И твой ноутбук на неделю переезжает в гостиную.
— А телефон я заберу прямо сейчас, — говорит мама, протягивая руку. Сама серьезность.
— Зашибись, — говорю я, потому что — что еще тут сказать, ну серьезно? Да и мне все равно уже наплевать.
