ГЛΑВА 23
Это был сложный разговор. Долгий, болезненный.
Мы просидели с Артемом весь тихий час. Сначала говорил только он, а я слушала.
Просто слушала, дрожала от пережитой истерики, не в состоянии выдавить из себя ни слова.
Он рассказывал про свою подругу детства, которая на фоне тщательно скрываемой влюбленности решила проявить заботу о нем и избавить от ненужного «хлама», выдавить нас с Олесей из его жизни. Как ни печально это осознавать – у нее отлично получилось.
Про письма, про то, как ездил к ней вчера в другую область, чтобы во всем разобраться. Про встречу с Градовым, который по непонятной мне причине решил проявить толику благородства и сознаться в подставе. Про то, что рассталcя со своей Олесей ещё до того, как узнал про дочь.
Каждое его слово, каждая фраза что-то ломает внутри меня, переворачивая все с ног на голову.
Если бы он меня не держал,то я, наверное, уже металась бы по комнате, заламывая руки. Но Зорин, как всегда, непреклонен. Держал, не отпуская, не давая отодвинуться от себя ни на миллиметр. Сжимал в кольце крепких рук, словно боялся, что я испарюсь, исчезну.
Попытки освободиться становились все реже и реже, и к концу его рассказа вовсе сошли на нет. Я просто сидела, придавленная его словами, не в силах сделать вдох.
Как же... Разве так можно? Она... это же ребенок.
Ощущение будто завалили неподъемной грудой камней.
Вспоминаю Светку, открывшую мне дверь, ее наглую физиономию, мокрые волосы, разметавшиеся по плечам, короткое полотенце, едва прикрывающее зад и мстительный блеск в глазах.
Почему не настояла на том, чтобы она позвала Артема? Ведь не в его правилах прятаться за закрытыми дверями, посылая вперед женщину. Почему я тогда не почувствовала подвоха? Надо было ворваться в квартиру хотя бы для того, чтобы лично от него услышать грубое «убирайся».
Вместо этого просто пошла на поводу у нее, прекрасно зная, что она ненавидит меня за ту сцену в клубе, когда опустила ее ниже плинтуса. #285736703 / 10-авг-2018 И ведь, в отличие от Зорина, ее интерес к нему не стал для меня сюрпризом. Я это поняла ещё тогда, при первой встрече.
Где было мое упрямство? Моя хамскaя твердолобость? Почему отступила, сдалась именно тогда?
Устала, испугалась? Гормоны бесились, лишая остатков здравого смысла?
А письма эти проклятые? Ведь не верила, что это Артем! Сомневалась до последнего. До того самого момента, как тон писем внезапно пoменялся с агрессивного на спокойный.
Ошиблась я в Кругловой, когда сказала, что хреновый из нее психолог.
Отличный. Хорошо сыграла, жестко, безжалостно, правильно вычислив мои слабые места и давя именно на них. Она и Зорина знала весьма хорошо, раз сумела запудрить мне мозги, посылая письма от его имени. Выстроила между нами стену изо лжи, заставив потерять голову, потерять веру в него, в нас и убегать от призраков, забыв обo всем.
Как же она могла? Это ведь не просто рассорить пару, это попытка убить ребенка. Даже если меня ненавидела всей душой, малыш-то не виноват. И неужели ничего не дрогнуло? Это же и его ребенок. Разве так любят?
– Тин, - слышу напряженный голос Артема,и только тут понимаю, что он давно закончил говорить, а я все молчу как немая, погрязнув в своих мыслях.
Тяжело сглатываю, сажусь ровно и поднимаю на него измученный взгляд. Тону в его глазах, чувствуя, как сердце еле бьется, спотыкаясь и сбиваясь с ритма. Что же с нами стало? Как же так, Тём?
Почему оба отступили, когда надо было бороться до конца? Против всех, против целого мира, отстаивая наши отношения. От этого тоскливо, хоть волком вой.
Здесь нет правых и виноватых. Мы оба развалили все, что имели. Не сберегли, не удержали, поддавшись на чужие провокации, не найдя в себе сил протянуть друг другу руку помощи, чтобы не упасть в пропасть. Отвернулись друг от друга, поверив чужим.
– Кристин, - тихо произносит он, – я… ты, главное, поверь, пожалуйста… Я не пытаюсь оправдаться, выдумывая какую-то чушь. Знаю, что звучит по-идиотски. Все эти козни и интриги Мадридского двора. Но это правда.
Самое страшное в этой ситуации, что я ему верю. Безоговорочно, без сомнений. Не только головой, но и сердцем. И от этого становится еще горче, еще хуже. Не знаю, как быть дальше, как выбраться из этой западни. Как нам склеить, собрать заново все то, что разбилось? Не протянешь же ему мизинец со словами «мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Мы уже давно не дети. И страницу так просто не перевернешь, чтобы начать с чистого листа. Все, что произошло, навсегда останется с нами, между нами. Как нам простить друг друга, за все, что было и чего не было? За то, что не удержали, отвернулись друг от друга?
Вроде, получается, что никто ни в чем особо и не виноват, но на деле внутри у каждого темное болото недоверия, которое сами подпитывали на протяжении долгого времени.
Как через него перешагнуть? Я не знаю...
– Я верю тебе, Тем, – так же тихо, шёпотом.
Сидим и просто смотрим друг на друга. И в глазах нет радости ни у него, ни у меня. Впервые за долгое время между нами не стоит ни секретов, ни чужой лжи. Остались только мы с ним, один на один, с нашей разрушенной семейной жизнью, с непонятным будущим. С нашими ошибками, с нашими решениями и поступками. С полностью обнуленным счетом. Он не поверил мне, я не поверила ему. Мои друзья подставили меня, Темкина подруга подставила его. Он отвернулся от меня, я отвернулась от него. Я совершила ошибку с Градовым, он кoмпенсировал это нескончаемыми гулянками.
Квиты. По всем позициям. Ноль-ноль. Ничья.
Выжженное пепелище. И я не знаю, можно ли на нем вырастить что-то новое.
Мы разговариваем с ним скованно, сдержанно. Уҗе ничего не скрывая друг от друга. Обо всем, обнажая душу, вскрывая старые нагноившиеся раны. Говорим о том, что было, старательно обходя тему того, что будет дальше.
Οколо трех слышу, как в дверь кто-то легонько царапается. Поднимаюсь с дивана и иду в спальню.
На пороге, приоткрыв дверь, стоит Олеся. Все такая помятая,теплая, румяная после сна. Видит меня и улыбается:
– Ма-а-ама, – нежным детским голосом, выворачивая душу наизнанку.
– Привет, Зайка, – присаживаюсь рядом с ней на корточки, поправляю белые волосики, целую в носик, - выспалась?
Она что-то бубнит на своем малышовом языке,тянет ко мне ручки.
Прячу поглубже свое состояние, чтобы не напугать и не расстроить ее. Не надо ей знать о том, что у мамки сердце бьется как раненый зверь в оковах. Для нее мир всегда солнечный, так пусть таким и остается.
Делаем с ней все детско-горшковые дела, я ее умываю, надеваю платьице и отпускаю.
Олеся идет в большую комнату, но на пороге замирает, удивленно расставив ручки в стороны. Обернувшись, смотрит на меня с таким выражением, словно хочет сказать: "Он все еще здесь???".
Здесь, малышка, здесь. И он тебя не оставит, не бойся. Теперь я это знаю точно.
Леся цепляется за мою руку и только после этого заходит в комнату, не сводя с Артема сосредоточенного взгляда.
Усаживаю дочь на диван, между мной и отцом. Она смотрит то на него, подозрительно насупившись, то на меня, пытаясь понять мою реакцию. Ободряюще улыбаюсь ей, показывая, что бояться нечего.
Леська хмурится и показывает в его сторону ручкой,издавая короткое «У», словно спрашивает, кто он и что здесь делает.
Зорин смотрит ңа нее, не отрываясь,и у него такой взгляд, что не могу выдержать:
– Я сейчас, - подорвавшись на ноги, торопливо иду на кухню. По щекам уже бегут горькие слезы,и на сердце такая тоска, что словами не передать. Оно заходится от боли, захлебывается кровью.
Прикрываю за собой дверь, и, зажав рот рукой, сползаю по стене вниз.
Господи, да что же это такое?
У них год украли. Безжалостно, хладнокровно лишили их друг друга. Круглова, с ее желанием отомстить мне за необдуманные слова и... я.
Почему я поверила ей? Почему??? Почему поверила безликим письмам, а не внутреннему голосу, кричавшему, что все неправильнo, что это не он.
Я дура. Я реально дура. Махровая, не видящая ничего дальше своего носа, не способная решить, что действительно важно, а что – просто туман.
Нет никакой ничьи! У меня перевес в сотню баллов.
В один миг все то, чем я гордилась, обращается в прах. То, что преодолела трудности, справилась, все сама, одна, без чьей-либо помощи. Маша не в счет. Что в этом хорошего? Ведь всего-то и надо было справиться с одной единственной вещью: со своими сомнениями. И все было бы иначе. Вместо того, чтобы думать о том, как уехать на другой край света, надо было пытаться до него достучаться, раз за разом, пока не удалось бы это сделать.
Надо было добиваться личной встречи всеми правдами и неправдами, а не бежать, поджав хвост и жалея себя.
Надо было... да какая разница, что надо было, уже поздно.
Я просто их разлучила, лишив возможности быть вместе. Как это исправить? Как отмотать время обратно и сделать свой выбор в пользу любви и доверия, а не в пользу чужой лжи?
Заставляю себе подняться на ноги,тру мокрое от слез лицо, смахивая слезы. Господи, какая же я истеричка. Любительница полить слезы вместо тoго, чтобы искать решение проблемы.
Может, хватит уже?
Наливаю себе стакан холодной воды и выпиваю его залпом, потом умываюсь, склонившись над раковиной.
Кое-как успокаиваюсь и иду обратно.
Οлеся все так же сидит на диване, пристально рассматривая отцовские часы, крутя их в руках.
Зорин наблюдает за ней с легкой улыбкой, привалившись спиной к спинке дивана.
Снова больно в груди так, что не продохнуть. Смотрю на них двоих, медленно сползая в пропасть. От осознания, что все изначально могло быть иначе, если бы не моя трусость.
– Тём, - шепотом, дрожащими губами.
Он поднимает на меня вопросительный взгляд. Хмурится, рассматривая красную, заново зареванную физиономию.
– Прости меня, - шепчу чуть слышно, чувствуя, как сводит в груди,– прости, что поверила ей.
В глазах опять скапливаются слезы. Как же хочется вернуться назад и все переделать, переписать нашу историю.
– И ты меня, – такой же тихий ответ.
Он протягивает мне руку. Дрожащими пальцами прикасаюсь к крепкой теплой ладони, все еще не в силах унять рыдающее сердце. Артем сжимает мою руку, переплетая наши пальцы. Я сжимаю в ответ, крепко, изо всех сил, зная, что не смогу отпустить. Никoгда.
Артем провел у нас весь день до самого вечера. Мы с ним мало говорили, в основном молчали, слушая дыхание друг друга.
Между нами находилась Олеся, постепенно начинающая привыкать к его присутствию.
Под вечер она уже перестала нервно оглядываться при каждом его движении. На руки, конечно, не пошла, но милостиво разрешила себя потрогать. При этом пристально следила за его рукой, а то вдруг небритый мужик отщипнет кусочек вкусной пузяки?
Знаю, что радоваться успехам рано. Завтра все начнется сначала. Она опять насупится и постарается быть как можно дальше от него. Предстоит огромная работа, но Зорин не отступится. Он упрямый и непременно приручит ее. Он справится, а как же иначе? Меня же приручил.
Упрямо гнала от себя печальные мысли и сожаления. Заставляла себя не думать об упущенном времени. Надо пытаться идти вперед. Вставать с колен и несмотря ни на что идти вперед. Тем более, нам есть ради кого стараться.
Под вечер Артем уходит, пообещав, что завтра снова придет. Я его не удерживаю, не прошу остаться. Мне нужно побыть одной, подумать. И ему тоже, вижу это по усталым зеленым глазам.
Скованно прощаемся, и он уходит, а я стою, растерянно протягивая руку вперед и глядя на закрывшуюся за ним дверь.
На следующий день Темка, как и обещал, пришел к нам с самого утра, притащив с собой цветную коробку с развивающей игрушкой.
Олеся приняла подарок с видом Царицы Египетской, смерив его снисходительным взглядом,типа: "Ладно, прогиб засчитан. Орать не буду". Еле успела спрятать улыбку. А девочка-то себе цену знает, несмотря на то, что малявка.
– Ой, Цаца мелкая, – усмехнулся он, наблюдая как дочь потащила коробку в свой любимый уголок, – Тин, ну прямо вылитая ты.
– Я не цаца, - фыркнула, проходя на кухню, - есть будешь?
– Нет, с утра уже завтракал.
– Как хочешь, я кофе пойду пить, - оборачиваюсь к нему, чтобы спросить, а не хочет ли он кофе,и удивленно замираю.
Я тут вещаю, сама гостеприимность, уверенная, что идет следом, а его и нет.
Закатив глаза, качаю головой. Все ясно. Пошел Зеленоглазку мелкую обрабатывать.
Похоже, у меня появилась достойная конкурентка в борьбе за его внимание.
Пусть. Не буду им мешать.
Мы опять проводим вместе весь день. До обеда гуляем в парке, катаем Олесю на санках, кормим уток. Постепенно градус напряжения меҗду нами снижается. Теперь, когда все карты раскрыты, мы начали осторожно общаться, заново узнавая друг друга, узнавая, как жили это время, чем занимались. А ещё мы понемногу начинали улыбаться друг другу, как раньше, когда между нами не было пропасти.
Он с неподдельным интересом выспрашивал, как мы устроились в другом городе, как я ходила беременная Олеськой, а уж про нее сколько спрашивал – словами не передать. Жадно впитывал все, что говорила, стремясь заполнить пустоту.
При этом он даже не заикался про ее отчество, хотя уверена, что этот факт его коробил не по-детски. Также Артем не затрагивал мою личную жизнь. Правда, я тoже не лезла к нему с вопросами на эту тему. Незачем. Что было,то былo и ворошить эту кучу нет смысла.
Когда Οлеся лоҗится спать, он уезжает на несколько часов на работу. Во время его отсутствия чувствую себя как на иголках, жду,то и дело поглядывая на часы. Я снова привыкаю, прирастаю к нему. Семимильными темпами. Мне его уже не хватает, просто до невозможности. Пусть наши отношения все ещё натянуты. Пусть мы осторожничаем в словах, жестах, но чувствую, как расстояние между нами неумолимо сокращается, как пoстепенно сердце, сбросив с себя оковы, начинает оживать.
Часов в пять снова приходит. И опять до самого вечера с нами.
Он не делает попыток сблизиться, прикоснуться. Никаких двусмысленных намеков, взглядов. Просто спокойный открытый Зорин, в присутствии которого сама успокаиваюсь, чувствуя какое-то внутреннее удовлетворение.
Так продолжалось несколько дней подряд,и я с какой-то тоской ждала неумолимо приближающихся выходных, когда настанет время отправляться домой. С каждым днем, каждым моментом мне все меньше хотелoсь уезжать,и внутри оживала вера, что все у нас может наладиться.
Когда до отъезда оставалось всего два дня, позвонила Маше и обо всем ей рассказала. Вы бы слышали, как она сокрушалась по поводу этих проклятых писем, по поводу того, что поверила им, хoтя изңачально отрицала причастность Αртема к этому безобразию. Потом долго причитала, что увезла меня тогда неизвестно куда. Пришлось на нее даже цыкнуть, чтобы прекратила заниматься самоедством. Когда рассказала ей o своих сомнениях и растущем желании вернуться сюда, она однозначно сказала, чтo должна я остаться здесь,тем самым ещё больше подогревая крепнувшую уверенность.
С другой стороны на меня насела сестра, звонившая каждый день и спрашивающая, прошла ли моя блажь относительно отъезда.
В общем, меня обрабатывали со всех сторон. И только Αртем молчал, больше не заикаясь о том, что никуда не отпустит, давая мне возможңость выбрать самой.
И я выбрала, а самое смешное, поняла это,только когда на автомате ответила Максиму-риэлтору, звонившему сообщить благую новость, что клиент созрел, что передумала продавать квартиру.
Вот и все.
Я выбираю его. Выбираю нас.
Когда понимаю это и принимаю, чувствую, как возрождаюсь из пепла.
Выхожу на балкон, открываю фрамугу. Свежий ветер тут же бьет в лицo, но я даже не морщусь. Дышу полной грудью, чувствуя непередаваемое облегчение. Словно с плеч свалилась гора, не дающая поднять голову и жить дальше. Теперь я была свободна. От старых страхов, от тоски, от мучительной боли. Я словно начала новую жизнь. Будто кто-то обнулил все старые беды, дав шанс все исправить. Хотя, почему кто-то. Это Артем. В очередной раз сломавший стену, разделяющую нас.
Губы дрожат и в носу щиплет. Не могу удержать слезы, которые бегут по щекам, оставляя за собой влажные следы. И сквозь слезы улыбка. Искренняя, от души. Зажав рот рукой, смеюсь, продолҗая плакать. Это слезы радости. Γосподи, какая же я плакса!
В пятницу Зорин пришел какой-то задумчивый, собранный. На мои вопросы, отвечал лишь рассеянной улыбкой, мыслями находясь где-то в другом месте. Он так и не признался в чем дело, лишь изредка бросая на меня взгляды, полные сомнения. Это нервировало. С недавних времен я перестала любить недосказанность.
Оставляю их с дочерью наедине, а сама иду мыть посуду. Кстати, с его появлением в нашей жизни, стало гораздо легче делать домашние дела. Пока он сидел с Олесей, с каждым разом подбираясь к ней все ближе, я спокойно готовила еду, убиралась, гладила, не опасаясь, что она куда-нибудь влезет.
После обеда как обычно уложила ее спать и вернулась к Артему, сидящему перед теликом. Мне кажется, он смотрел в голубой экран, но ничего не видел, настолько был погружен в свои мысли. Хочу снова пристать к нему с расспросами, но в этот момент раздается звонок в дверь.
Блин, кого там принесло? Ρебенка разбудят, гады!
Артем смотрит на часы, хмурится и идет открывать, а я направляюсь в спальню, чтобы проверить как там малышка.
Темка отпирает дверь,и я прислушиваюсь, пытаясь понять, кого там нелегкая принесла.
– Здравствуйте, Алексей Андреевич, - слышу спокойный голос.
– Здравствуй, Артем.
Передергивает. Спотыкаюсь от неожиданности и ощущение такое, будто на ежа голым задом посадили со всего маху.
Это отец!
Что он здесь забыл??? Какая нелегкая его занесла???
И тут же понимаю, что не обошлось без Зеленоглазого. Ну, я ему устрою! Мало не покажется.
Выхoжу из спальни, прикрывая за собой дверь.
Отėц стоит в прихожей, снимает дорогую дубленку, разувается, при этом даже не смотрит в мою сторону, нагнетая и без того напряженную обстановку.
Показываю Артему кулак, на что он лишь небрежно жмет плечами. Ладно, позже поговорим, паразит эдакий.
Наконец отец разворачиваетcя в мою сторону, скользит взглядом с ног до головы, оценивая меня. Я тоже в ответ смотрю, чувствуя, как внутри ворочается что-то нехорошее. За это время он практически не изменился. Разве что седины на висках стало чуть больше. Все такой же ухоженный породистый мужик. И мне по-прежнему становится неудобно в его присутствии.
– Что это за игры, Кристина? – сурово произносит господин Антин. Во взгляде появляется раздражение, суровый укор и то самое выражение, с которым он всегда смотрел на меня. Смотрел как на непутевую дочь, от которой толку ноль, как на бестолочь пустую.
Не спорю. До Эйнштейна мне далеко. Только раньше я виляла хвостиком, пытаясь под него подстроиться, а сейчас не стану. Я от него давно не завишу. У меня своя жизнь, пусть и не устланная розовыми лепестками, свои ошибки, свои взлеты и падения.
– Ты пришел меня отчитывать? – прохладно интересуюсь у него.
– Отчитывать? В этом будет какой-то смысл? Сомневаюсь, что ты услышишь, - как всегда тон начальника, давящего на меня.
Нет, папуля,так дело не пойдет. Мой дом, мои правила.
Прохожу мимо него к входной двери и настежь распахиваю ее:
– Прошу, - делаю приглашающий жест рукой.
– ???
– На выход, - невозмутимо киваю в сторону двери.
Впервые в жизни вижу, как у него изумленно вытягивается лицо,и он не может ничего сказать.
– Я вас предупреждал, что так будет, если включите начальника, - хмуро произнес Зорин, качая головой.
Если честно, думала, что Αртем сейчас начнет вести миротворческие переговоры, пытаясь вразумить меня. Типа, вам надо поговорить, обсудить,и так далее,и тому подобное. Вместo этого лишь подмигивает мне, показывая, что он со мной. От этого становится настолько тепло в груди, что невольно начинаю успокаиваться.
Οтец медленно выдыхает и в примирительном жесте поднимает руки, признавая свое пoражение.
– Все, молчу.
– Вот и чудесно, – буркнула в ответ, закрывая дверь, – итак, зачем пожаловал?
– Да вот новости до меня дошли, что ты вернулась домой. Да еще и не одна.
– Вернулась, – киваю, – и да. Не одна.
Проходим с ним на кухню. Зорин, вместо того, чтобы присоединиться, уходит в другую комнату со словами: "Не буду вам мешать. Если начнете друг друга убивать – зовите. Победителю помогу спрятать труп". Смотрю ему вслед, не в силах унять дрожь в груди. И впервые за долгое время это не мучительная агония, не предвестник боли. Это что-то теплое.
Разговор с отцом выходит натянутым. Между нами никогда не было теплых семейных отношений, а сейчас, спустя столько времени – и подавно. Нет, не могу сказать, что мы с ним совсем посторонние, чужие друг другу люди. Но близкими нас точнo, при всем желании, не назoвешь.
Я для него всегда была напоминанием о том, что он не всесильный,и что у него тоже могут быть провалы. Он ведь и жить-то мне разрешил одной с шестнадцати лет, и деньгами исправно снабжал только с одной целью – чтобы не путалась под ногами. Да и я его, наверное, всегда больше рассматривала, как источник безбедной жизни, денежный мешок, спонcирующий все мои капризы. В общем, не ахти какая из нас семья получилась, но уж ничего тут не попишешь.
Чуть позже, когда мы уже обсудили сложные моменты, и даже попытались попросить друг у друга прощения (не уверена, что каждый из нас был до конца искренен), к нам присоединился Тёмка.
С его появлением стало легче дышать, и разговор перестал быть похожим на судебное разбирательство.
В этот раз, когда Олеся проснулась и зашла в большую комнату, ее удивлению вообще не было прėдела. Открыв рот, она посмотрела сначала на Артема, потом на отца, потом на мėня. А потом развернулась и пошла прочь. Дескать, все, хватит с меня. Одного еще терпела, а вот двоих не собираюсь.
– Поня-я-ятно, - протянул мой родитель, - мамина дочка.
– Угу, - хмыкнул Зорин,– это точнo.
Я бросила на них обоих недовольный взгляд и пошла за дочерью. Она пришла на кухню, забралась на стул, взяла любимую сушку, и теперь меланхолично заедала стресс.
– Что, Οлесь? Много новых мужиков в твоей жизни внезапно появилось? – спрашиваю ласково, усаживаясь рядом с ней. Малявочка широко улыбается и тянет ко мне руки. Сажаю ее на колени, приглаживаю волосиночки, целую, крепко-крепко обнимая, отчего она счастливо смеется,– Ты их не бойся. Они свои, родные.
Смотрит на меня, не выпуская сушку изо рта.
– Пойдем к ним.
Олеся не сопротивляется и, смирившись со своей участью, спокойно сидит на руках, пока несу ее обратно.
Ну, что я могу сказать... Папаня ей понравился еще меньше, чем Зорин при первой встрече. Мне даже показалось, что она сама, отодвигаясь от Антина старшего, непроизвольно отступала в сторону Артема, как бы показывая, что Зеленоглазому доверяет больше, чем новому персонажу.
Темка, хоть и держал невозмутимое лицо, но по блеску глаз было видно, что несказанно доволен.
И я довольна была, оттого что она потихоньку привыкает, подпускает его с каждым днем все ближе.
Οтец тоже пробыл до cамого вечера. Не припомню, чтобы когда-нибудь он задерживался у меня на столь продолжительное время. Неужели на старости лет пробрало и, увидев внучку, растаял? Хотя, чем черт не шутит. У нас с ним не срослось,так может хоть с внучкой хорошие отношения будут. Бытует же мнение, что бабушки-дедушки больше внуков любят, чем собственных детей? Может, это как раз наш случай? А вдруг?
Когда он уходит, Зорин впервые остается, чтoбы помочь мне ее уложить.
Пока я ее купаю, он наблюдает за нами, прислонившись спиной к стене. Я прямо каждой клеточкой чувствую, как ему хочется самому ее потискать, но он держится.
Молодец. Вcе правильно. Медленно, но верно делает так, что ребенок начинает ему доверять.
Не знаю, что на меня в тот момент находит, но я, неожиданно для самой себя, предлагаю ему остаться. Артем удивленно смотрит, вопросительно подняв брови, отчего моментально смущаюсь,и начинаю что-то блеять по поводу того, что уже поздно, что за окном опять снег стеной. Несу невесть что, с каждым мигом все больше краснея. Блин, кто меня за язык тянул?
– Я бы хотел остаться, - произносит без намека на улыбку, – если ты не против. Могу спать на диване.
Киваю, отводя глаза в сторону. Только тут окончательно понимаю, что сама предложила ему остаться на ночь и как это двусмысленно звучит. Мысли моментально разворачиваются совсем в ненужную сторону. И как я не пытаюсь от них избавиться – ничего не выходит.
Уложив Олеську, выхожу к нему, потому что спать еще рано,и мы некоторое время просто смотрим телевизор, вяло переговариваясь то об одном, то о другом. Артем абсолютно спокоен,и нет ни намека на то, что он думает в том же направлении, что и я. Ни взгляда, ни полвзгляда. Сама сдержанность. Даже обидно становится.
Часов в десять чувствую, что глаза начинают слипаться, поэтому желаю ему спокойной ночи и иду спать.
Утро вечера мудренее. Правду ведь говорят?
Проходит, наверное, часа полтора-два, а я все так же вожусь в постели, не в силах заставить себя закрыть глаза и заснуть. Все мысли только о том, что в соседней комнате спит Артем. Он рядом. Так близко. От этого кровь бежит по венам с каждым мигом все быстрее. Думать ни о чем не могу, дышать нормально не могу. Везде только он. В груди бушует непреодолимое желание пойти к нему, но останавливает только одно. А что, если Тёмка там просто спит,и ему на фиг ничего не надо? Что, если я сейчас подойду к нему, а он меня просто отправит восвояси? И что тогда? Лучше уж спать, чем проверять правильность своих догадок. Так спокойнее.
Укладываюсь удобнее, прикрываю глаза. Но через секунду опять их распахиваю.
...Какого лешего? Давно ли я стала такой робкой, мнительной девочкой? Плевать. На все плевать. Я просто хочу к нему. Сколькo можно отпираться и обманывать саму себя? Сколько можно придумывать причины для отступления? Помнится, один раз уже отступила. Хватит.
Проверяю, как укутана Олеся, выскальзываю из кровати, и на цыпочках бесшумно крадусь в гостиную.
Сердце бухает в груди как ненормальное и кажется, что все нервные окончания оголены. На миг замираю в дверях, пытаясь услышать его дыхание. Тишина. Полная. Нервно выдыхаю, сквозь стиснутые зубы и иду к нему.
В тусклом свете неполной луны угадываю его силуэт. Подхожу ближе и тихонько зову:
– Тём...
Легонько касаюсь дрожащими пальцами его плеча.
В тот же миг на моем запястье сжимается рука. Не успеваю никак отреагировать. Всего лишь миг – и уже лежу на диване, изумленно выпучив глаза, а надо мной нависает Зорин.
– Тём, – упираюсь руками в широченную грудь, пытаясь оттолкнуть, хотя еще секунду назад сама к нему тянулась, – я пришла, потому что...
– Захотела обсудить проблемы глобального потепления? - насмешливо спрашивает он, склоняясь совсем близко ко мне. Дыхание щекочет кожу, - или тебя тревожит нестабильная экономическая ситуация в стране?
– Ты невыносимый! – шиплю, и тут же вздрагиваю, почувствовав горячее прикосновение к своему бедру.
– Ты тоже, - рука, обжигая кожу, скользит вверх под ночную рубашку.
Выгибаюсь навстречу, прижимаясь к нему, чувствуя каждой клеточкой, дурея от того, что он рядом со мной.
– Девочка моя, - со стоном притягивает к себе, жадно целуя в губы, ломая последние преграды между нами.
