Ребёнком я посещал женскую баню. Не в целях саморазвития, а потому что жил в неблагополучном районе. Главным удобством в нашей семье был чайник. Из него мы мылись, пили и отапливались им же. Но раз в неделю хотелось большего. Так я впервые увидел голых работниц механического завода. Художник Рубенс, видимо, мылся в той же бане и страдал теми же визуальными кошмарами. Что бы он потом ни рисовал, получались токарихи и фрезеровщицы, состоящие из бугров, оврагов, складочек и обвислостей. На изготовление каждой уходил центнер дрожжевого теста и немного волос. Прыгнув в такую, можно было утонуть.

Ещё помню горячий кран, другим концом приваренный к какому-то гейзеру. Ручка управления имела два положения – «Выкл.» и «Толстая коническая струя жидкой магмы». Каждая его капля прожигала навылет коня. Ради стакана кипятка люди рисковали жизнью. В единственный душ стояла очередь из самых крупных и опасных женщин. Простые посетители в неё не совались.

После мытья, униженные и обожжённые, мы с мамой шли к коричневой старухе за ключом от шкафчика. На днище нашего таза был намалёван номер, кривизной своей похожий на китайское ругательство. Старуха внимательно его осматривала, почти нюхала. Я ждал, она поднимет голову и каркнет что-нибудь про дальнюю дорогу и множество на ней брюнетов, но всякий раз звучало только «75» или «54».

Одна купальщица получила ключ, открыла шкафчик – а внутри чужая одежда худшего качества. Ей в парилке подменили таз. Голая, зарёванная, сидела потом, красиво заложив ногу на ногу, писала жалобу на трёх страницах. Старуха-ключница лично бегала к ней домой, будила мужа, рылась в шкафу, принесла пальто и платье, и потом ещё дружила семьями. Целая история. Сейчас такое невозможно, смартфоны свели банную драматургию к смс-диалогам.

Однажды в бане погас свет. Без окон тьма получилась абсолютной. И не вошёл никто, не осветил телефоном путь к одежде. За стеной мужики заржали, свистнули, построились и вышли. А женщины стали совещаться. Они в армии не служили и в минуту опасности полагаются на разум. Темнота усилила их топографические сомнения. К тому же без света не работают ни указательный палец, ни слова «направо» и «налево». Купальщицы ходили вдоль каменных лавок, повизгивая при встречах. На ощупь всё казалось или краном с кипятком, или Минотавром, который наверняка уже пришёл. Я точно знал, где выход, но детям велели молчать, потому что не время капризничать.

Потом какая-то ловкачка нащупала дверь. Крик счастья, отражённый от стен, лишь усилил чувство безысходности. Проём не засветился, в раздевалке та же тьма. Спасённая посоветовала идти прямо до стены, потом двигаться вдоль, не меняя направления. Наверное, она была математиком. Вскоре все спаслись. Причём мочалки взяли, а тазики – никто. А это в бане главный документ.

Тут в раздевалку вошёл мужчина с зажигалкой, позвал тихо – Оля! Его поймали, поцеловали, отобрали осветительный прибор. С зажигалкой трагедия превратилась в смешную игру «опознай костюм». Женщины следовали за огоньком как мотыльки. Лица их были таинственны и красивы. Добрая коричневая бабка открывала любые шкафчики. Дамы угадывали, где чьё. Одевались в темноте, выходили на свет с бирками в самых неожиданных местах. Больше я в женском отделении не мылся. А про фрезеровщиц скажу – не судите по размеру ноги о человечности. Некоторые виды красоты понятны лишь после объятий.

Мы с Дашей сидели на кухне, грелись чаем, мечтали о сауне. Когда разбогатеем, мы непременно купим электропечь и к ней кабинку на две задницы, в которой так приятно пережидать межсезонье. Даша выслушала мою историю, сказала – боже мой, сколько у нас общего. С ней такое же было. Один в один. Однажды в баню вошёл электрический монтёр. Достал лампочку и ну менять. Даша тогда пережила ужас и больше в городскую баню не ходила. Я спросил осторожно, видит ли Даша какие-нибудь различия между нашими историями.

– Ну конечно. Я девочка, а ты мальчик. Мой шок куда тяжелей. Он монтёр, а я голая. Представляешь?

Я легко представил Дашу голой. Вся моя литература построена на умении воображать подобное. Это мой исток, мой чернозём, сор, из которого я расту, не ведая стыда. Вскоре я забыл, с чего начался разговор и каким должен быть финал. Поэтому и здесь его не будет. Всех обнимаю, до свидания.