Машина чистоплотность чревата. Однажды она выйдет из ванной отдохнувшая, с вымытой головой, а дверь снаружи исцарапана, и домашние все уже полопались. Сама Маша считает, что Лялина привычка сливать воду с разбега куда опасней. Закончив процедуры, Ляля сперва открывает дверь, гасит свет, потом возвращается в санузел, жмёт кнопку слива и ловко выбегает. Белый омут не успевает оторваться от пола и прыгнуть следом.

Ляля считает горшок порталом. При модернизме в иные миры летали на урагане или падали в кроличью нору, или ходили сквозь шкаф с шубами. Теперь достаточно стать ногами в сортир и дёрнуть за цепочку. Полминуты аквапарка – и ты в стране чудес со всеми её крокодилами. Из-за этих мультиков Ляля не доверяет унитазу. Она бежит от него пригнувшись, головой вперёд. Неосторожный гость рискует получить такой тычок в печень, после которого и не вспомнишь, куда шёл и о чём мечтал.

Однажды Маша и Ляля гуляли в парке Кронвальда. Рижане знают, как красив бывает этот уголок, если добавить в фонтан шампуня. От обилия газировки в организме дети чуть приплясывали. С точки зрения ландшафта их особенно манили всякие кусты. Но всюду люди. А давление росло. Маша предложила посетить Дом Конгрессов, серое здание в форме огромного туалета с совершенно неуместным концертным залом внутри.

В фойе было пусто. По широкой лестнице спустились в гардероб. Тёмные пролёты, голоса невидимых уборщиц и латышская музыка в трансляции. Классический ужас. Собственные силуэты в зеркалах казались чужими и опасными. Пока нашли уборную, натерпелись страху. «А потом, – рассказывает Маша, – Ляля вошла в кабинку и тут же выскочила с визгом».

Там стоял унитаз с датчиком тёплой попы. Автоматический кошмар, вполне соответствующий духу латышских госучреждений. Он начинал смывать заранее, не дожидаясь, пока дети разбегутся. Теперь Ляля боится ещё и официальных зданий.

Её не переубедить. У девочки марсианская логика. Ляля хочет работать охранником в ночном клубе, чтобы драться каждый день и указывать людям, что носить. Ещё ей нравится варить карамель. Ещё у неё твёрдая голова и богатое воображение.

Дети даны нам в радость, хоть и не всегда это очевидно. Сражаясь за расчёску или джинсы, они орут и требуют справедливого суда. Я не разбираюсь в их костюмах, обещаю всё порубить на равные части, если немедленно не прекратят. Они никогда не прекращают. Но тут же рассказывают, как, взявшись за руки, бежали по Дому Конгрессов и визжали в терцию. И снова всё прекрасно.