На перекрёстке, практически на самом въезде в город, наблюдалось небольшое, но шумное столпотворение: порядка пятидесяти-шестидесяти человек обоих полов, разодетых пёстро и весело, с большими дорожными сумками на плечах (или же с разномастными рюкзаками за спинами), окружили тощего бородатого мужичка, влезшего — ради пущего удобства — на высокий придорожный валун.

— Гав, гав, гав — тихонько прокомментировал Клык, мол: — «Я, естественно, оказался прав. Впрочем, как и всегда. Круизное судно, действительно, приставало. То есть, уже пристало, и новая порция безалаберных островных гостей успешно высадилась на берег. Теперь старина Том Хенкс — гид-распорядитель местной туристической компании — проводит с ними первую ознакомительную беседу: о здешних природных красотах, прелестях и достопримечательностях, а также о реалиях, нормах, правилах, уложениях и законах».

А, вот, гавкал Клык неосмотрительно, недальновидно и совершенно напрасно. Сразу несколько туристических дамочек заинтересованно обернулись на эти звуки, после чего оно и началось:

— Ой, собачка! Лохматая такая!

— А хвост-то какой! Бараночкой! Прелесть неописуемая!

— Собачка, давай сфотографируемся с тобой? Ну, пожалуйста!

— Хочешь «Сникерса»? Он сла-а-денький. С орешками дроблёнными…

Клык резко развернулся на девяносто градусов и известил:

— Гав-в, — мол: — «Ты, приятель, как хочешь, а я пошёл в обход. Иначе до смерти замучают. Или же доведут до незапланированного нервного срыва и ничем неприкрытой агрессии. Оно мне надо? Короче говоря, встречаемся у Добрича. Пока…».

— Пока, — буркнул Тим. — До встречи. Постараюсь, понятное дело, не задерживаться.

— Гав, — мол: — «Будь, уж, так добр. А то я уже слегка проголодался. Не забывай, пожалуйста, об этом…».

Пёс скрылся за ближайшим городским строением, и нездоровый ажиотаж, вызванный его появлением, сошёл на нет.

Тим, честно говоря, с удовольствием последовал бы примеру лохматого друга, но должностные обязанности, будь они неладны, мешали. Он, в соответствии со строгими начальственными указаниями чиновников из «Фонда по охране дикой природы», должен был эту самую природу не только усердно охранять, но и контролировать, как это делают другие островные службы. В частности, следить за тем, чтобы местные гиды-распорядители, инструктирующие туристов, уделяли природоохранным вопросам должное внимание. Причём, не только следить, но также объяснять, помогать и наставлять.

Следить, объяснять, наставлять, а на непонятливых и нерадивых — усердно стучать? Низкое, как ни крути, занятие. Поэтому Тим, время от времени присутствуя на таких ознакомительных беседах, гидам нравоучений никогда не читал. Просто вставал где-то рядом и прожигал очередного выступающего тяжёлым и мрачным взглядом. Такая тактика всегда срабатывала безотказно. В том смысле, что эффективно. Гиды практически курскими соловьями пели, хрен остановишь…

Вот и сейчас, заметив брутального старшего инспектора, Том Хенкс бойко зачастил:

— Считаю, дамы и господа, все бытовые вопросы, связанные с гостиницами, ресторанами и сувенирными лавками-магазинами, закрытыми. Перехожу к одной из самых главных и животрепещущих тем нашей сегодняшней встречи. То есть, к теме охраны окружающей среды… Какие ещё смешки? Прекратить немедленно! Шпицберген, чтобы вы знали, это настоящая и неповторимая природная жемчужина. Причём — воистину — мирового и планетарного значения. А, между тем, многие из вас выразили жгучее желание — попутешествовать по острову Западный Шпицберген, совершив пешие маршруты различной сложности и протяжённости. Это, знаете ли, не шутки… Сейчас я приведу некоторые статистические сведения, а также расскажу о различных уникальных фактах, произошедших на островах архипелага — как много-много лет тому назад, так и совсем недавно…

Хенкс, войдя в раж, разошёлся уже не на шутку: так и сыпал всякими солидными цифрами (зачастую выдуманными), умело чередуя их с цветасто-наивными байками. Глаза оратора горели фанатично-благородным огнём, а его жиденькая бородёнка бодро развевалась на лёгком утреннем ветерке — словно вымпел головного королевского фрегата, идущего в отчаянную атаку на мерзкую пиратскую эскадру…

«Талант — офигеть можно. Очень полезная — в планетарно-глобальном понимании — вещь», — мысленно одобрил Тим. — «Если, понятное дело, вовремя направить его в правильном и нужном направлении… Представляю, как прямо сейчас перед внутренними взорами благодарных и восторженных слушателей-слушательниц мелькают — изысканным калейдоскопом — цветные завлекательные картинки. Нежно-нежно-зелёная тундра, покрытая скромными полярными цветами. Бесконечные стада добрых и доверчивых северных оленей, над которыми бестолково перепархивают шустрые белые куропатки. Чёрные прибрежные скалы с кружащимися над ними неисчислимыми стаями чаек-гусей-уток-казарок. Хрустально-прозрачные реки и ручьи, заполненные радужной форелью и пятнистыми гольцами. Серо-бирюзовые морские воды, в которых беззаботно плещутся-резвятся многочисленные и упитанные нерпы, гренландские тюлени, морские зайцы, белухи и огромные киты. И, понятное дело, величественные и слегка нагловатые белые медведи, безраздельно оккупировавшие береговые линии всех — без исключения — островов… Так-с, а это ещё что такое?».

Безусловно, он знал, что фигура независимого и брутального мужчины — всегда и везде — притягивает к себе женские взгляды: заинтересованные, любопытные, игривые, развратно-похотливые, далее — по расширенному списку. Но этот взгляд был особенным — откровенно-насмешливым и вызывающим. А ещё (самое странное!), и однозначно-приветливым. Добрым и лучистым. Что было странно вдвойне. Если не в тройне и не в четверне. Мать его непонятливую…

Тим, не дрогнув ни единым мускулом лица, внимательно и пристально всмотрелся — секунд на семь-восемь — в любопытные тёмно-зелёные девичьи глазищи, а потом, дождавшись, когда эти глаза смущённо вильнут в сторону, мысленно подытожил: — «Долго выдержала, однако. Молодец. Хвалю. Обычно они сдаются гораздо раньше. Дерзкие юные мартышки, имеется в виду, возомнившие чёрт знает что о своей девичьей красоте и неотразимости. Юные и развратные мартышки, понятное дело… Эта? Совершенно ничего особенного, лет двадцати шести-семи. Фигурка, правда, спортивная и плотная. Сразу видно, что в детские и юношеские годы серьёзно занималась спортом. И, отнюдь, не художественной гимнастикой… Чем же тогда? Греблей на байдарках и каноэ-каноэ-каноэ? Или же метанием чугунного ядра? Ну-ну… Что ещё? Рыженькая такая. Вернее, медноволосая, с короткой и необременительной стрижкой-причёской. А лицо — сплошные милые веснушки. Хм… Что-то такое прибалтийское присутствует в её облике. Латышское, я бы даже сказал. И… и… И однозначно знакомое. Впрочем… Впрочем, всё это не имеет никакого значения. Ни малейшего. Очередная ветреная шлюшка, и не более того. Точка».

Хенксу, тем временем, надоело играть роль козла отпущения, и он, набравшись наглости, объявил:

— А теперь, многоуважаемые дамы и господа, перед вами выступит господин Белофф. Самый главный инспектор на островах архипелага, отвечающий за охрану дикой природы. Ну, если и не самый главный, то самый вредный, склочный и суровый… Просим, просим! — после чего спрыгнул на землю и предусмотрительно затерялся среди туристов.

Раздались вежливые, но настойчивые аплодисменты.

Делать было нечего, трибуна, что называется, с нетерпением ждала очередного оратора.

Тим, не снимая с плеч тяжёлого рюкзака, ловко взобрался на придорожный валун и, солидно откашлявшись, толкнул не менее солидную речь:

— Значится так. Поясняю для особо непонятливых. Здешние северные олени — самые маленькие северные олени в мире. Прошу проникнуться этим фактом. Повторяю, самые-самые маленькие. А ещё, к их несчастью, и патологически-доверчивые. Доверчивее, просто-напросто, не бывает…

— Они — дикие? — встряла рыжеволосая девица.

— Во-первых, — он напустил на физиономию целый океан брутального презрения, — никогда не рекомендуется перебивать старших. Никогда. Ибо последствия этого неосмотрительного действа могут в дальнейшем носить — сугубо для перебивающих персон — самые негативные и насквозь фатальные вариации. Вплоть до двухнедельного тюремного заключения. Или, там, до откушенного носа. А также выбитого глаза и отрезанного языка. Шутка такая, ясен пень карликовой берёзы. Фирменная, островная, брутальная, и смешная — до слёз горьких, запоздалых.… Во-вторых, местные северные олени, действительно, являются дикими. То есть, не имеют конкретных хозяев, хотя и находятся под неусыпным патронажем соответствующих охранных служб…. Но северных оленей на Шпицбергене очень много, да и охота на них практически запрещена — кроме отдельных лицензий, выдаваемых для отстрела престарелых и больных особей. Отсюда и избыточная оленья доверчивость… Короче говоря. Не надо, милые господа туристы, даже приближаться к северным оленям. А тем более пытаться их кормить всякими мучными и сладкими гадостями. Душевно вас прошу… Особенно сейчас, по весне, когда животные озабочены вопросами, связанными с продолжением рода. Не надо их отвлекать от этого судьбоносного и наиважнейшего процесса. Под страхом неотвратимого наказания, понятное дело. Точка.

— Какого конкретно — наказания?

— Официальный штраф — до пятнадцати тысяч норвежских крон. Но, если нарвётесь на меня, то…

— То — что?

— То самое, о чём вы и подумали. Тундра — закон. Белый медведь — хозяин. А я — хозяин над белыми медведями. Подчёркиваю, над всеми белыми медведями этого архипелага… Могу продолжать?

— Безусловно.

— Спасибо, мадам, — выдержав положенную (на его взгляд), паузу, хмыкнул Тим.

— Мадмуазель, — уточнила — ангельским голоском — медноволосая барышня.

— Сомневаюсь, учитывая раскованность современных женских нравов… Впрочем, всякое бывает — на этом Свете… Итак, вторая порция строгих правил и запретов. Птичьи базары, расположенные на прибрежных скалах здешних фьордов. Ну, не надо к ним даже приближаться. Не надо. У здешних птичек и без вас имеется достаточное количество серьёзных и кровожадных врагов. Более хищные птицы. Вечно-голодные песцы. Те же белые медведи, готовые — в голодные годы — жрать всё, что под лапу подвернётся, включая птичьи яйца. Не надо — беспокоить бедных и затюканных птах… А ещё наши северные берега иногда посещают совершенно-отвязанные туристы, играющие в странные и легкомысленно-злые игры. Мол: — «Никаких продовольственных припасов мы с собой принципиально не берём, а на маршруте будем питаться лишь подножным кормом…». Если узнаю, что кто-либо из вас баловался яичницей, приготовленной из гусиных или же утиных яиц — со Света сживу. В том плане, что организую целый букет незабываемых и изощрённых неприятностей… Запрещено также охотиться на песцов и белых куропаток. Штраф — за незаконный отстрел — составляет до двенадцати тысяч норвежских крон за одну добытую голову… Теперь поговорим, как и водится, об обратной стороне медали. Дикую природу надо не только беречь и охранять, но и уметь оберегаться от неё, родимой, но порой жёсткой. В данном конкретном случае, я имею в виду белых медведей. После трагических событий 1995-96-го годов, когда от медвежьих клыков и когтей погибло несколько туристов, островные Власти приняли закон, согласно которому запрещено отправляться в пешие походы без огнестрельного оружия. На группу из пяти человек — полагается один ствол калибром не менее семи миллиметров. Оружие можно (и нужно!), взять напрокат в одной из профильных компаний Лонгьира… Если же поход запланирован на несколько суток, то туристическая группа — в обязательном порядке — должна быть оснащена парочкой Camp Alarm. Это такие классические армейские растяжки американского производства, предназначенные для установки вокруг лагеря на случай незапланированного ночного визита белого медведя…

Минут через десять-двенадцать, закончив полагавшийся инструктаж, он соскочил с валуна и, показав на прощание Тому Хенксу кулак, отправился в город. Вернее, к маленькой семейной гостинице «Балканы», принадлежавшей пожилому сербу Милану Добричу, где останавливался всякий раз, посещая Лонгьир.

Вообще-то, отелей и гостиниц в городе хватало, туристический центр, как-никак. Но крупные, входящие во всякие там международные сети, Тима никогда не привлекали — суета, толкучка, любопытные приставучие туристы. А практически все мини-гостиницы Лонгьира (за исключением «Балкан»), принадлежали одиноким незамужним дамочкам, что делало пребывание в них сущим адом. Кроме всего прочего, Тим ничего не имел против сербской кухни, которая ему нравилась гораздо больше норвежской, шведской, французской, испанской и итальянской. А единственный в городке русский ресторанчик закрылся, не выдержав жёсткой капиталистической конкуренции, ещё несколько лет назад…

Пройдя по улице — мимо многочисленных сувенирных лавочек и ресторанчиков — метров триста пятьдесят, он свернул в нужный проулок и буквально-таки нос к носу столкнулся с рыжеволосой девчонкой. Ну, с той самой, которая совсем недавно пыталась играть с ним «в гляделки», а потом упорно досаждала каверзными уточняющими вопросами.

— Тимофей? Мне надо — говорить вам, — на ломанном русском неожиданно заявила девица. — Мало-мало. Дела и бизнес. Болтовня. Говорить.

— Не коверкай, пожалуйста, великого языка, — попросил Тим. — Обращайся ко мне на английском, без выкрутасов.

— Окей, договорились.

— Итак. Что надо?

— Меня зовут — «Лиз».

— Не имеет значения. Что надо?

— Вы всегда такой…

— Терпеть ненавижу, когда мне «выкают».

— Ты всегда такой грубый? — слегка нахмурилась девушка.

— В основном, только тогда, когда общаюсь с женщинами определённого статуса.

— И какие…э-э-э, женские статусы и группы ты выделяешь? Сколько их — по твоему мнению — всего?

— Не так, уж, и много, — презрительно сплюнул под ноги, Тим. — В первую группу входят женщины, которых я, безусловно, уважаю: моя мать, сестрёнка, несколько более дальних родственниц и одна престарелая, но очень умная и правильная норвежка. Вторая группа — это старинные знакомые: одноклассницы, сокурсницы по Университету, коллеги по работе, жёны друзей. Третья — проститутки, которых я — время от времени — усердно пользую. Чётвёртая — все прочие женщины этого Мира. Потенциальные шлюхи, короче говоря, которые — все, без исключений — притворяются приличными и высокоморальными. Иногда я с ними вынужден общаться и, естественно, грубить. Так сказать, в плане моральной компенсации за это вынужденное и, безусловно, неприятное общение. Точка.

— То есть, со мной ты общаться не хочешь?

— А разве для этого имеется хоть один маломальский повод? Может, ты — прожжённая и умелая проститутка? Это обстоятельство, честное слово, сделало бы меня более разговорчивым и приветливым…

— Напыщенный, упёртый и самовлюблённый дурак! Брутальный, грубый и упрямый идиот! — разозлилась Лиз. — Я, чтобы ты знал, являюсь корреспонденткой медиа-холдинга — «На Краю Земли», который специализируется на подготовке различных материалов (письменных, видео— и аудио), о…м-м-м, о глухих, необычных и экзотических местах нашей планеты.

— То есть, о так называемых «медвежьих углах»?

— Ну, да. Меня и откомандировали сюда именно для этих целей. Чтобы как можно больше землян узнало об архипелаге Шпицберген и о его незабываемых природных красотах… А поговорить с тобой мне порекомендовал наш главный редактор, который много слышал от своих знакомых, работающих в ЮНЕСКО, о некоем — «Бруте». И не только поговорить, но и подготовить отдельный развёрнутый материал — о суровых буднях старшего инспектора по защите дикой природы… Так как, будем сотрудничать?

— Нет, не будем, — надменно и зло усмехнулся Тим. — Не повезло тебе, пигалица, со мной. Редактор будет недоволен, разозлится и даже, в гости по утрам не ходи, лишит полугодового бонуса.

— Но почему — не будем?

— По кочану. Разговор закончен. Точка.

— А можно — чуть поподробней? — просительно улыбнулась девушка. — Ну, пожалуйста, брутальный мистер. Так сказать, в виде исключения…

— Хорошо, иду навстречу. Госпожа рыжая липучка… Нет ответной колючей реплики? Ладно, поощрю за понятливость, так и быть… Зачем Шпицбергену — дополнительная и развёрнутая реклама?

— Чтобы сюда приезжало ещё больше туристов. Как можно больше. Дополнительные рабочие места в сфере малого и среднего бизнеса. Постоянно-растущие поступления-отчисления в местный бюджет. Благоприятный климат для серьёзных иностранных инвесторов…

— Полная и законченная ерунда, — закурив сигарету, тоном, не терпящим возражений, известил Тим. — Норвегия — страна богатая и щедрая. Архипелаг прекрасно проживёт и без стороннего финансирования. Тем более что и ЮНЕСКО вкладывает сюда определённые финансы. А эти туристы… Ну, и какой от них прок? Какая — польза? Мусорят, шумят, животных и птиц беспокоят, тундру безжалостно вытаптывают. Так и норовят — практически постоянно — нарушить установленные правила… Не, чем этой беспокойной и безбашенной публики на островах будет меньше, тем будет лучше. Для дикой и первозданной природы, я имею в виду… Что же касается меня лично. Для чего, спрашивается, мне сдалась эта общемировая известность, обещанная тобой? А? Чтобы на меня — например, в том же славном Амстердаме — все прохожие показывали пальцем? Чтобы завидовали? Не, пока как-то не тянет — записываться в закоренелые грешники.

— Причём же здесь — грешники? — удивилась Лиз.

— Притом… Какой грех — с точки зрения официальных церковных деятелей — считается самым страшным?

— М-м-м… Кажется, гордыня?

— Правильно, зеленоглазая — якобы — мадмуазель. А в чём она, то бишь, гордыня заключается?

— Э-э-э…

— Согласен, у этого философского термина, действительно, имеется целая куча разноплановых значений. В том смысле, что каждый разумный индивидуум это понимает по-своему… Я же трактую данное понятие следующим образом. Гордыня — это очень-очень-очень сильное желание — чтобы тебе завидовали. И даже не важно — чему. Богатству, шикарной яхте, парку супермодных машин, загородному дому-замку, жене-фотомодели. Или же просто тому факту, что тебя постоянно показывают по телевизионным каналам и поют восторженные дифирамбы…

— А как же культовые голливудские актёры? Популярные политики? Знаменитые писатели, драматурги и спортсмены? Звёзды эстрады, в конце-то концов?

— Никак, если зрить в корень. Откровенно хреновасто у них всех — со счастьем человеческим, — подытожил Тим. — То грабят их, бедных. То сплошные разводы преследуют. То фанатичные фанаты стреляют на поражение. То передозировка наркотических веществ… Грехи, они наказуемы. Рано или поздно. Как ни крути… Наслаждался всеобщей завистью? Наслаждался и млел. Делал — всякое и разное — чтобы эта зависть неуклонно и планомерно возрастала-расширялась? Делал. Вот, бродяга неразумный, получи и распишись. Оплачено, как говорится в одном старинном анекдоте… Всё, барышня. Прощаемся и расходимся в разные стороны. Как белоснежные туристические лайнеры — в бескрайних и лазоревых океанских водах. Всех благ, липучка…

Дальше день, избавившись от досадных и неприятных случайностей, пошёл в полном соответствии с заранее разработанным планом. По крайней мере, так показалось. То есть, поначалу…

Первым делом, они встретились — в условленном месте — с Клыком. Потом прошли внутрь «Балкан» и, коротко пообщавшись с уважаемым Миланом Добричем, заселились в уже знакомый номер, расположенный на третьем этаже, непосредственно под крышей. Затем пёс с интересом уставился в телевизионный экран, по которому передавали очередную развлекательную передачу о различных и мутных аномальных явлениях, а Тим отправился в душ. После этого был ещё час, проведённый в Интернете, несколько дежурных телефонных звонков и минут тридцать-сорок, проведённых в густом табачном дыму и напряжённых раздумьях.

— Гав, гав-в-в! — не выдержал Клык, мол: — «Жрать хочу! Кишки уже морским узлом завязались! Пошли-ка, братец, на обед…».

— Пошли, — покладисто согласился Тим.

Они спустились вниз и прошли в крохотное (всего-то на четыре столика), помещение гостиничной столовой.

— Вам, брутальные господа, как и всегда? — непринуждённо поинтересовался седоусый Милан, который был не только владельцем мини-отеля, но также выполнял обязанности-функции директора, бухгалтера и шеф-повара. — Молодцы, уважаю прожжённых и упёртых консерваторов. Подождите, пожалуйста, минут семь-десять… За «пожалуйста», Брут, приношу отдельное извинение. Не хмурься. Редко видимся, вот, и подзабыл об упрямых и настойчивых тараканах, проживающих в твоей брутальной голове…

Клыку была выставлена — на пол, рядом со столом — широкая эмалированная миска, заполненная крупно-нарезанными кусками ярко-красной говядины (аргентинский импорт, понятное дело). А Тим развернулся по полной программе: салат из кукурузы, огурцов и помидоров, хлебные клёцки с овощами, классический фасолевый суп с ветчиной, сербская мясная плескавица. И, конечно же, две литровые банки крепкого австралийского пива — вместо кофе, ликёров и десерта.

Со стороны входной двери ненавязчиво прошелестели лёгкие шаги, после чего звонкий девичий голос произнёс:

— Продуктовый набор назывался — «Брутальный джентльмен на отдыхе». Что же, заслуживает определённого уважения.

— Рыжая липучка, — повернув голову на голос, поморщился Тим. — Никакого тебе покоя…

— А ещё и зеленоглазая, — невозмутимо дополнила Лиз. — Характерная и железобетонная примета всех потомственных прибалтийских ведьм… Господин шеф-повар, примите, пожалуйста, заказ. Я устроюсь за соседним столиком.

— Весь во внимании, госпожа новая постоялица, — расплылся в широченной улыбке Милан. — Заказывайте.

— Мне, пожалуйста, то же самое, что и этому брутальному типу. Только пива — будет достаточно и одной банки.

— Оно крепкое, — предупредил серб. — Двенадцать с половиной пивных оборотов.

— Ничего страшного. И я — крепкая. Железобетон отдыхает… Давайте баночку сразу. Глотну — чисто для поднятия аппетита… Спасибо.

— Пшик! — радостно пропела вскрытая банка.

— Буль-буль-буль…

— Гав-в-в! — искренне восхитился Клык, мол: — «Ну, и сильна, бикса рыженькая! Как бойко булькает-то. Причём, с ярко-выраженным и неподдельным удовольствием… Занятная такая барышня. Отвязанная, дерзкая и лихая. Своя в доску, короче говоря…».

— Прикидывается, — проворчал Тим. — Плавали — знаем. Точка.

— Гав!

— Не спорь. Мне лучше знать.

— Ничего и не прикидываюсь, — поставив полупустую банку на столешницу, возразила девица. — Действительно, отвязанная, дерзкая, лихая и своя в доску… Как зовут тебя, брутальный пёс?

— Гав!

— Приятно познакомиться, Клык. А я — Лиз. Вернее, если полностью — Илзе… Кстати, Брут, переведи-ка меня — в срочном порядке — из четвёртого статусного разряда во второй. То бишь, в группу — «старинные друзья, приятели и знакомые — только женского пола».

— С чего бы это, вдруг?

— Ну, ты и тормознутый… Ладно, представлюсь ещё раз. Илзе Вылкаст. Она же — «Илзе из клана рыжих прибалтийских волков», — как ты сам меня и называл когда-то. Вспоминай, давай, деятель склеротический…

И Тим вспомнил. Его семья, выехав из России, восемь с половиной месяцев, дожидаясь получения из Канады официальных документов на ПМЖ, провела в Латвии — в симпатичном приморском городке Юрмала. Тёмно-жёлтые песчаные дюны, приземистые кривобокие сосны, серая морская гладь, разноцветная каменная галька, шустрые чёрные стрижи…

Беловы тогда снимали две комнаты в старинном деревянном доме, который был построен ещё в девятнадцатом веке. Тиму было четырнадцать, хозяйской дочке Илзе — почти тринадцать.

Взаимная симпатия, дружба, постепенно перерастающая в нечто большее. Первый робкий поцелуй. Обещанье, данное при расставании: — «Я обязательно вернусь к тебе. Жди…».