Жилище Жордана Полена. Четыре часа утра. Считается идеальным временем. Чуть раньше рискуешь столкнуться с гуляками-«совами», чуть позже — с полусонными пассажирами городского транспорта. Люка выровнял последний красный флакон в ряду остальных в холодильнике, который предварительно освободил от всей еды и оставил его открытым — так, что комнату освещала лишь его лампочка. С каждым новым сценарием он оттачивал мастерство, искал совершенства не в самом преступлении, а в его подаче. Его личность пожиралась местью: теперь он был не более чем ее орудием; в Сультье жил другой человек — тот, которого он сам вряд ли бы узнал.

Люка снял полиэтиленовые перчатки, в последний раз осмотрел квартиру и направился к стереопроигрывателю. Включил его на полную громкость, не беспокоясь, что может оставить отпечатки пальцев, и поставил лазерный диск, не поинтересовавшись ни названием, ни исполнителем. «Продиджи», «Voodoo People». Это ничего не дало: он не соображал в электронной музыке. На двенадцатой секунде битовый проигрыш буквально разодрал уши, заставив барабанные перепонки вибрировать в ритме последнего крика акустической системы. Люка вышел, оставив дверь в квартиру широко распахнутой. Низкие инфразвуки музыки техно распространились по всему дому, сопровождая его до лифта и еще звуча у него в ушах, когда он выходил из холла, чтобы сесть в машину, взятую в прокате. С некоторых пор Люка привык к запахам виски и пота. Он тихонько тронулся с потушенными фарами: вокруг окна квартиры полуночника начали зажигаться уличные фонари.

Первый сосед, заглянувший в квартиру, вышел оттуда мертвенно-бледным. Он поднялся по ступенькам, перешагивая через одну, и набрал 17 — номер дежурного полицейского. Шесть минут спустя приехал наряд. Офицер, который вошел к Полену, тоже выглядел не лучшим образом. Звонок в отделение уголовной полиции комиссариата Бобиньи, затем дежурному следователю, чтобы ровно в пять часов три минуты начальник уголовки 93-го Дамиани вслепую искала свой мобильник в складках простыни. Она в свою очередь разбудила капитана Лару Жеврик из следственной группы 02, а та объявила тревогу своей команде и ночной группе криминалистов. Быстро организовалась цепочка, но еще быстрее оказались журналисты, встретившие полицию дождем фотовспышек. Репортеров у здания находилось столько же, сколько и полицейских; здесь было столько же машин с мигалками на крыше, сколько с развернутыми параболическими антеннами.

Если Дамиани удалось притвориться, то Лара Жеврик злилась на пробуждение под фанфары. Ее лицо производило впечатление мятого белья с пятнами косметики в духе неудавшейся картины Пикассо.

— Не понимаю, комиссар, почему не Кост с его командой…

— Он будет занят в другом месте.

— Подождите, но мне сказали, это похоже на другие убийства, так?

Дамиани не скрывала своего ожесточения. Она была заранее предупреждена об операции отдела внутренних расследований в отношении Коста и не купилась на попытки скормить ей историю, будто тот оказался запачкан в примитивном деле с наркотиками. Дамиани верила в это так мало, что предпочла все оставить как есть, надеясь, что с первых же часов расследования обвинения окажутся несостоятельными. Перед тем как выйти из квартиры, она поговорила по телефону со своим непосредственным начальником, комиссаром Стевененом. Раздраженный, что 93-й захлестнула эпидемия миграции, превысившей все нормы, тот приказал связаться с набережной Орфевр, чтобы спихнуть дело на них.

— Лара, детка, все будет хорошо. Я скоро сделаю так, что это дело возьмет отдел убийств тридцать шестого округа. Расследование принимает неуправляемый характер, а у Коста кишка тонка. Вы со своей группой делайте осмотр места происшествия и ожидайте, что вас повысят. Справитесь, верно?

Жеврик не выносила Коста. Она ненавидела его спокойствие. Она замечала, с каким уважением относится к нему его команда и с какой безмятежностью он решает любое дело, в то время как ее бросает в пот при малейшем телефонном звонке. Однако больше всего она ненавидела то, что он держит ее за дуру, так как, к сожалению, понимала, что если кто-то и заточен для работы в таком бардаке, — это Кост.

— Здравствуйте, капитан.

Жеврик обернулась и поприветствовала Леа Маркван, проснувшуюся среди ночи по тому же случаю. В своем узком пальто из черной шерсти она отважилась, несмотря на холод, надеть легкую короткую юбку, чтобы быть на высоте на встрече, которую считала своим первым свиданием в городе с Виктором Костом. Жеврик снова спросила себя, что делают женщины, чтобы выглядеть свежими, будто проспали всю ночь, — причем женщины не первой молодости. Даже голос доктора был чистым и нежным.

— Я думала найти Коста, — продолжила патологоанатом.

— Уверяю вас, я тоже. Кстати, я бы предпочла, чтобы здесь был он.

— Одна из ваших машин подбросила меня сюда четверть часа назад, но на место преступления меня не пустили.

— Идите за мной, я вас туда проведу. Держите руки в карманах, это поможет вам ни к чему не притрагиваться.

Женщины пробили себе проход сквозь журналистов, фотоаппараты и видеокамеры, которые повернулись в их сторону под шквалом острых вопросов в самой разной тональности.

— Вы подтверждаете, что это убийство? Связано ли оно с предыдущими? Кто этот вампир? Подтверждаете ли вы существование серийного убийцы?

На вызовах полицейские никогда не пользуются лифтом — подростки могут намеренно вывести их из строя, и можно запросто застрять, не имея возможности выбраться без посторонней помощи. Так или иначе, будет досадно потерять время или провалить операцию из-за того, что оказалось лень подняться ножками на три лестничных пролета. Полицейские никогда не пользуются лифтом, за исключением Жеврик. В тесной шумной кабине, которая поднимала их на четвертый этаж, Леа Маркван захотела удостовериться в том, что она слышала.

— Тот тип внизу, журналист, он действительно произнес слово «вампир», да?

— К несчастью, да.

— То есть?

— Терпение.

Холодильник был оставлен открытым, и патологоанатом получила разрешение заглянуть туда, даже притронуться — благо она была в перчатках и хирургической маске, чтобы не забрызгать место преступления своей ДНК при каждом произнесенном слове. Только все нужно класть на место. Маркван подумала: неужели она единственная считает высокохудожественной эту вереницу банок, наполненных красной жидкостью на холодном белом фоне? Сотрудник бригады криминалистов, не сводивший глаз с Леа поверх густой бороды, утвердительно кивнул, разрешая взять в руки одну из банок.

— Цвет, вязкость… могу ошибиться, но склоняюсь к тому, что это кровь.

Пальцем, как сопровождающие уточняют количество детей на школьной экскурсии, Маркван посчитала банки. Привычная к любым цифрам, она прошептала себе под нос:

— Две банки по семьсот пятьдесят миллилитров, три по пятьсот и четыре по двести пятьдесят. Ровно четыре литра. В теле содержится пять. Даже если учесть то, что еще остается в венах и внутренних органах, не хватает по крайней мере литра. Где находится тело?

Периодически коридор, продолжающий гостиную, освещался ослепительно-белым светом, когда кто-то из сотрудников криминалистической лаборатории фотографировал сцену преступления под всевозможными углами. В сопровождении Жеврик доктор направилась на свет вспышек и оказалась в ванной. Снова ее приятно поразило то же сочетание цветов. Чтобы оставить место эстетике в такого рода ситуации, надо повидать много шокирующего. Белизна плитки на стене и ванна, резко контрастирующая из-за крови, которой нарисованы арабески; их размах и толщина уменьшались по мере того, как они удалялись от верхнего края.

— Вот и недостающий литр крови, — сделала вывод Леа.

Зеркало в ванной было разбито по центру, будто кто-то в ярости хватил по нему кулаком; лицо Леа отражалось в нем раздробленным, искаженным. Мысленно, для себя самой, она заметила, что несколькими часами раньше убийца, должно быть, смотрел на свое отражение в этом же самом зеркале, и почувствовала себя ближе к нему, чем обычно, даже слишком близко.

— Рискну повториться, но где же тело?

Мужчина с фотоаппаратом сделал ей знак следовать за ним в заднюю часть коридора. Леа подумала о «Божественной комедии», о девяти кругах ада и схождении Данте. «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

В комнате с окнами, закрытыми тканью, и освещенной единственной голой лампочкой, свисающей с потолка, возлежал Жордан Полен. Раздетый, тело мертвенно-бледное, ноги соединены, руки разведены в стороны, а на уровне сердца глубоко воткнута в грудь треснувшая рукоятка от черной бейсбольной биты. На мгновение Леа была сбита с толку телевизором, который торжественно стоял на хлипком предмете мебели, в тишине извергая психоделические картинки сквозь разбитый внешний рассеивающий экран. Леа Маркван уступила место криминалисту.

— Недостаточно крови вокруг раны, особенно на этом уровне. Судя по всему, «смертельный удар» был нанесен уже после смерти.

На боковой стороне шеи четко просматривались два маленьких прокола размером с зубчики фуршетной вилки или острые клыки.

— Даже если в этом нас, похоже, хотят убедить, кровь вытекла не отсюда.

Ее взгляд привлекла красная полоска на уровне паха. Рукой в перчатке она слегка отодвинула мягкое бедро.

— Широкий разрез бедренной артерии, вот что самое вероятное. Скорее всего, его полностью опустошили за период времени от четырех до семи минут. Полная бледность кожи, отсутствие цианоза.

За ней в комнату последовал начальник бригады криминалистов.

— Слово, которое сейчас сорвется с вашего языка, — гиповолемия, или обескровливание.

Заинтригованная, Леа повернулась к нему и бесхитростно улыбнулась:

— Нет, я собиралась сказать «вампиризм», как и все.

Снаружи здания, еще не известная журналистам, Маркван смогла пробиться сквозь них, чтобы отойти подальше и во второй раз отправить послание на автоответчик Коста, находившегося с самого ее прибытия вне зоны доступа.