Обен хранил молчание, не зная, с чего начать. Даже не притронувшись к разложенным перед ним двум листочкам бумаги, он издали прочитал то, что на них было написано:

— Я собирался тебе позвонить.

— Уже нет необходимости, я приехал.

Матиас встал и направился к старому предмету обстановки, заключавшему в себе домашний бар крепких напитков. Взял два стакана, настолько маленькие, что их можно было смело наполнить неразбавленной водкой.

— Лора хотела подать на развод… — Он залпом опустошил свой стакан. — Я не пытаюсь извиниться за все, что сделал, но она, безусловно, хотела уйти, забрав Габриэля.

— Я здесь не для того, чтобы арестовать тебя, а для того, чтобы понять. Представляю себе, почему ты ввязался в это дерьмо, но что это за дерьмо, пока не могу ухватить.

— Два года назад меня вызвали прямо к Гальенну, заместителю директора уголовной полиции. Это он оказывал давление на комиссара Стевенена, чтобы меня назначили руководителем SALVAC в уголовке девяносто третьего. Он пообещал мне перевод в Анси в течение года, если я окажу им несколько услуг. В конечном итоге на это потребовалось вдвое больше времени.

— Услуги какого рода?

— Отложить в сторону определенные случаи. Только убийства и только «невидимок».

— Уточни, что значит «невидимки».

— Нарики, шлюхи, беспаспортные, бродяги, бессемейные… наконец, обнаруженные недостаточно близко к нашим границам или вовсе не на той территории, чтобы заявлять о трупе.

Получив два анонимных послания, Кост приготовился к достаточно некрасивой и, без сомнения, запутанной истории. Но слышать ее было совсем другое дело.

— И как ты этим занимался?

— Разумеется, благодаря SALVAC. Под предлогом, что компьютер якобы нашел совпадения между случаями, я забираю дело, звоню постоянному судье и объясняю ему, что подобными делами уже занимается другая полицейская служба в другом департаменте. Тот дает разрешение передать им их все, я закрываю дело, и оно исчезает с нашего баланса.

— Подожди, а документы?

— Я помещаю экземпляр досье в наши бумажные архивы на тот случай, если дело каким-то образом вернется, и уничтожаю остальные три экземпляра. У полицейского, который изначально передал мне это дело, вопросов не возникает. Так все и происходит.

— Но судья?..

— Судья никогда не дает себе труда связаться с коллегой из отдела, куда дело якобы ушло. Ты видел кабинет судьи? Они там окружены более чем двухметровыми стопками — неужели ты думаешь, что они будут беспокоиться из-за дел, от которых им удалось избавиться?

— А как же аналитики по уголовным делам из SALVAC?

— Я никогда не общался с ними напрямую. Я лишь заявляю, что нашел сходство оперативных процедур, но их не предупреждаю. Все делается и остается в моем кабинете.

— В нашем кабинете.

— Да, я, конечно, ждал момента, когда ты был на отдыхе или на выезде.

— Ты говоришь, что все уходит с нашего баланса, однако оно зарегистрировано в государственной системе обработки выявленных преступлений, которую ты не можешь изменить.

— Государственная система обработки выявленных преступлений — звучит внушительно, но, по сути, это обычный кабинет, где некий служащий контролирует и регистрирует информацию. Предоставляю тебе возможность задействовать свое воображение. Для меня стимулом была семья, которая разлетелась бы вдребезги, если б мой перевод не состоялся в самое ближайшее время. Может быть, дела падали на бедного администратора, у которого ребенок-инвалид и проблемы с алкоголем. Или уж не знаю, каким было средство давления, которое нашли, чтобы заставить его нажать на клавишу «удалить» своей клавиатуры и стереть из системы дела, которые мне удалось похоронить. Сокрытие убийств требует тщательной организации, но есть только двое, на кого давят: тот, у кого в руках дело, и тот, кто его регистрирует.

Кост покачал головой, как если б хотел отрицать все разом:

— Черт, это не может быть настолько легко.

— Проще простого, Кост… проще простого.

— Но зачем? Процент убийств у нас выше, чем где бы то ни было, пусть так; но из-за этого прятать мертвецов — извращение какое-то…

— Не так уж и выше, есть и другие случаи. Слышал о полицейских начальниках, которые просили свои комиссариаты придержать цифры до конца месяца, чтобы те остались благоприятными, и прятали остаток преступлений под сукно? Был период, когда не регистрировали примерно четверть легких правонарушений. В результате уровень преступности остается прежним, а министр продолжает сидеть в кресле, не попадая в зону турбулентности. Он поздравляет префекта, который борется за место под солнцем. Префект же в свою очередь хвалит начальника полиции департамента, который уже видит себя в его кресле. Последний обеспечивает существенную премию своему комиссару, и тот оставляет ее себе, не делясь с обычными полицейскими, а этим только и остается, что заткнуться и вернуться к работе. Эти преступления-призраки были спрятаны в скрытой строке учета, называемой «код S». Прятать магазинные кражи или малолетних потребителей гашиша на самом деле не так уж и сложно — это никого не заботит. Но прятать трупы — это уже другая структура. Поэтому пришлось найти новое название. «Код девяносто три».

— По крайней мере, довольно прозрачно, — усмехнулся Кост.

— Когда умышленно замалчивают убийства, руководствуются любыми соображениями. И если это работает, то дает пространство для других попыток. Марсель, например, вполне мог бы иметь свой «код тринадцать», если б достиг в этом деле привлекающих внимание масштабов.

В первый раз Кост поднес стакан к губам. Речи его друга были гладкими, ясными, будто тот рассказывал выученное наизусть. Можно подумать, он долго готовился себя защищать. Не перед правосудием, а перед кем-то куда более бескомпромиссным. Перед ним.

— А «невидимки» — сколько ты их стер?

Матиас хотел было снова наполнить стаканы, но Кост удержал его, положив руку на предплечье:

— Не надо, сейчас Лора вернется. Сколько, Матиас?

Тот колебался, хотя знал, отлично знал число. Когда счетчик километров показывал число, оканчивающее на 23, оно буквально прыгало ему в лицо, когда его часы показывали 23, когда на уличном термометре было 23 градуса, это бросал его в дрожь.

— Двадцать три.

Закрыв глаза, Кост ущипнул переносицу двумя пальцами, как в фильмах Лотнера, когда преступник готовится раздавать всем сестрам по серьгам.

— У меня не получается представить себе такую организацию — и такое значительное количество жертв, которых «исчезают» просто для хорошей статистики. Слишком оно большое. Где деньги во всей этой истории?

— Как ты пришел к такому выводу?

— Мир крутится вокруг денег и секса, остальное — исключения. В этом конкретном случае места для исключения я не вижу.

— Точно. Я задался теми же самыми вопросами, и почти тут же мне дали понять, что в моих интересах знать как можно меньше.

— И все же — двадцать три.

— Черт, Виктор, я никого не убил, я просто…

— Заткнись. Сейчас для тебя самое лучшее — заткнуться. Кто-то еще в курсе?

— Да.

— Издеваешься? Кто?

— Марк Фарель.

— Превосходно. Вот уж выбрал, так выбрал — худший из журналистов…

— Но не создает проблем.

— Это начинает слегка напоминать беседу двух мафиози… Ладно, расскажи, как, по-твоему, заставить замолчать такого писаку, как он?

У Матиаса не было другого выбора, как рассказать все с самого начала. А начало было положено в конце 2011 года…