Недавно

Рождество – это такое время, когда надо терпеть родственников, которых ты не выбирал.

– Какой чудесный шарф, – говорит Клэр, встречая нас в коридоре.

Вслед за ней мы с Полом входим в дом. Ничто не напоминает о нашей вчерашней размолвке – мы с сестрой всегда отлично умели притворяться. В то же время мне что-то не верится, что она была бы так спокойна, если бы узнала, что Пол обнаружил ее детские дневники. Она даже не знает, что их видела я. Вообще-то, когда читаешь свою собственную историю глазами другого человека, возникает странное ощущение. Твоя собственная версия истины приобретает несколько иную форму, потому что больше тебе не принадлежит.

Мы попадаем в недавно отремонтированную кухню-столовую с открытой планировкой. Не считая разбросанных повсюду игрушек, она выглядит безупречно. После смерти родителей в доме была проделана огромная работа, и теперь его почти не узнать; впечатляет, особенно если учесть, что я жила здесь с самого рождения. Клэр в нем все полностью переделала, заклеив обоями трещины в нашей семейной истории. Я до сих пор повторяю себе, что у мамы с папой были причины оставить дом Дэвиду и Клэр. Им он нужен больше, чем нам, к тому же рядом находится его гараж, благодаря которому они познакомились.

– Дэвид сейчас спустится, он наверху, переодевает близнецов. Вам что-нибудь налить?

Клэр убрала со своего безупречного лица длинные белокурые волосы и теперь выглядит просто ослепительно. Они, естественно, не всегда были светлые, но после многолетнего умелого использования перекиси водорода этого не скажешь. На ней новое облегающее черное платье. По сравнению с ней я чувствую себя чучелом; не знала, что на семейную вечеринку положено так наряжаться. Я, конечно, старшая, но она выглядит куда моложе меня, если учесть, что мы родились в один день с разницей всего в несколько часов.

– Нет, мне не надо, – говорю я.

– Да не дури ты, это же Рождество! – восклицает Клэр. – Для начала я открою шампанское…

– Звучит недурно, – говорит Пол.

– Ну хорошо, но только один бокал, не больше, – отвечаю я, не сводя глаз с деревянного кухонного шкафа.

На внутренней стороне его дверцы родители каждый год, пока я не стала подростком, отмечали мой рост. Но Клэр все эти пометки закрасила.

Мы садимся на угловой диван, и у меня возникает ощущение, будто я аксессуар на фотографии в одном из интерьерных журналов Клэр. Кухня выглядит так, будто в ней никто ничего никогда не готовил, хотя по ней и разносятся поразительные запахи. Сестра отличная хозяйка, но выглядит так, будто даже не подходит к плите. По лестнице с малышами на руках спускается Дэвид. Он слишком высок и поэтому при ходьбе всегда немного сутулится, будто постоянно страшась удариться обо что-нибудь головой. Линия роста его волос с каждым днем все больше отступает назад, подчеркивая десятилетнюю разницу в возрасте между ним и женой. Когда нам было по шестнадцать лет, он починил папину машину, взял с него, как положено, деньги, а заодно лишил Клэр девственности. Тогда я была потрясена, мне было так противно. Она думала, что я ревную, но ошибалась. От одной мысли о том, что он с ней что-то такое делал, я брезгливо кривилась. Помню, как она стала украдкой бегать к нему на свидания. Нередко я выходила из дома вместе с ней, а потом ждала в одиночестве, стараясь ничего не слышать, пока они там занимались непонятно чем. В один такой вечер мы с Клэр устроились в парке, чтобы немного выпить. Вдвоем, только я и она. Дэвид давно отправился в паб, но нас, несовершеннолетних, туда бы не пустили. Когда пара бутылок сидра, которые он нам оставил, опустели, мы шаткой походкой вышли из тени деревьев, служившей нам убежищем. Время было позднее, железные ворота парка уже стянули толстой цепью и закрыли на висячий замок.

Нас это ничуть не обеспокоило, ведь наши юные тела могли спокойно перелезть через ограду, однако Клэр заявила, что сначала ей хочется отдохнуть, и улеглась на асфальтовую дорожку. Я устроилась рядом с ней, она тут же взяла меня за руку и три раза несильно ее сжала. Моя ладонь ответила ей тем же. Мы лежали в лунном свете, пьяно хохотали – надо всем и ни над чем, но потом она повернулась, подперла голову рукой, устремила взор на меня и перешла на шепот, будто трава и деревья могли нас подслушать. Я не спрашивала, чем они с Дэвидом занимаются, пока я ее жду, но она сама мне все рассказала. Она сказала, что это было приятно. Я была смущена, меня немного тошнило, и при этом я чувствовала себя преданной. Я считала, что она совершает огромную ошибку. Их брак, двое детей и без малого двадцать лет совместной жизни позволяют предположить, что неправа тогда была я, а не она. Ни с одним другим мужчиной Клэр никогда не спала. Не проявляла к ним интереса. Если сестра кого-то полюбит, то это на всю жизнь.

– Вот вы где, – рокочет Дэвид.

У него есть привычка говорить громче, чем надо.

– Если вас не затруднит, сделайте доброе дело, займитесь этой сладкой парочкой.

С этими словами он вручает каждому из нас по ребенку, направляется к холодильнику, а по дороге хватает Клэр за выточенную йогой задницу. Она, похоже, не возражает или просто не замечает.

У меня на руках Кэти, у Пола – Джеймс. Они хоть и родные, но все равно кажутся чужими. Вот Пол умеет обращаться с детьми, вероятно, именно поэтому ему всегда хотелось иметь своих собственных. В разговоре с ними он всегда находит правильный тон и настрой. Мне приходится прилагать больше усилий, и все равно не всегда получается удачно. Я пытаюсь обратиться к Кэти нежным голосом и спрашиваю, приезжал ли уже Санта-Клаус. Клэр в этом году переборщила с подарками и украшениями, говорит, что все это ради малышей, как будто они могут что-то запомнить. Кэти хватает мой шарф и тянет на себя. Я аккуратно пытаюсь вытащить ткань из ее крохотного кулачка – она должна оставаться на месте, скрывая синий отпечаток пальцев на моей шее. Девочке это совсем не нравится, и она начинает плакать. Поскольку я с ней сладить не могу, Пол предлагает отдать Кэти ему, а мне взять Джеймса. Я беру мальчика на руки, а девочка, оказавшись у него, тут же перестает плакать. Неотрывно смотрит на меня, словно в чем-то меня подозревает и знает больше, чем ей положено. Я поправляю шарф, желая убедиться, что он по-прежнему на месте.

Пол будет замечательным отцом. Сегодня вечером я ему все скажу. Это будет мой подарок ему, ведь я не могу дать ему ничего другого, чего у него бы еще не было. Я рада, что ничего еще не сказала, он не удержался бы и обязательно растрезвонил обо всем Клэр, а мне пока не хочется, чтобы она что-то знала. Эти слова он услышит от меня дома, когда мы с ним останемся наедине.

Время тянется бесконечно – выпивка, слишком много еды, бессмысленная болтовня, истории из жизни, которые давно всем надоели. Я представляю себе точно такую же сцену в тысячах домов по всей стране. Я много часов подряд играю многочисленные отведенные мне роли: заботливой сестры, любящей жены и обожающей племянников тети. Я пью вино крохотными глотками, чтобы мне не подливали. Когда Клэр встает и отправляется на кухню, я пользуюсь долгожданной возможностью и предлагаю ей помочь. Пол бросает на меня убийственный взгляд, потому что очень не любит оставаться наедине с Дэвидом, утверждая, что у них нет точек пересечения. И их действительно нет.

– У нас тут кое-что произошло, – шепчу я, как только мы уединяемся на кухне.

– Что? – спрашивает Клэр, не глядя на меня.

– Кое-что нехорошее.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она, складывая тарелки в посудомоечную машину.

Моя смелость дает сбой.

– Нет, ничего. Ерунда, я сама во всем разберусь.

Закончив, она поворачивается ко мне.

– Эмбер, с тобой все в порядке?

Это мой шанс. Если рассказать ей про Эдварда, она обязательно поможет. Я вглядываюсь в ее лицо. Я очень хочу рассказать хоть кому-нибудь, как мне страшно, но не могу найти нужных слов. Сейчас далеко не самый подходящий момент, к тому же я вспоминаю, что Клэр я тоже боюсь. Она может заставить меня заявить в полицию. Может рассказать Полу. Может сделать что-нибудь еще хуже.

– Да все нормально, – теперь уже ее очередь ко мне присмотреться, ведь она прекрасно знает, что я лгу. Надо добавить что-нибудь еще. – Я просто устала, мне надо немного отдохнуть, только и всего.

– Мне тоже так кажется. Ты слишком переживаешь из-за пустяков.

Остаток вечера проходит как в тумане. Близнецы едят, спят, играют, плачут – и так по кругу. Взрослые втайне жалеют, что не могут делать то же самое. Мама с папой всегда заставляли нас ждать до вечера, чтобы получить подарки, и мы, по всей видимости, стали продолжателями этой скверной традиции.

Мы наблюдаем, как близнецы разворачивают красивые упаковки – разумеется, обертка их интересует гораздо больше, чем содержимое. Затем уже взрослые обмениваются подарками в красивых коробочках. Я открываю подарок Пола и не сразу понимаю, с чего вдруг он мне это дарит. Потом благодарю его и тут же собираюсь перейти к следующему.

– Погоди-ка, а это что такое? – спрашивает Клэр.

Ей очень нравится рассматривать подарки по очереди, чтобы каждый мог увидеть, что кому подарили.

– Дневник, – отвечаю я.

– Дневник? Ты что, Анна Франк? – хохочет Дэвид.

Я вижу, что Пол смущен.

– Мне подумалось, Эмбер он понравится. Особенно после того как…

– Мне и правда нравится, – отвечаю я, не давая ему закончить фразу, и целую его в щеку.

– В свое время я тоже вела дневник, – говорит Клэр, – это своего рода лекарство. Я читала, что если описывать все свои переживания, это помогает справиться с тревогой. Так что тебе, Эмбер, надо обязательно попробовать.

Когда нам до смерти надоедает изображать из себя счастливую семью, я помогаю Дэвиду уложить близнецов спать. Потом читаю им сказку, которую они уже слышали от меня раньше, и восхищаюсь оттого, что они почти сразу уснули. Выходя из комнаты, вижу железку в виде малиновки, удерживающую дверь в приоткрытом положении. Когда-то он принадлежал Бусе, бабушке Клэр. Она даже сейчас его хранит – единственную старую вещь в обновленном ею доме. Спускаясь вниз, я вижу, что Пол и Клэр спокойно беседуют на кухне, но, увидев меня, тут же умолкают. Потом муж мне улыбается – на секунду позже, чем надо.