Недавно

Придя в себя, я чувствую в голове пульсирующую боль и не могу понять, ни где оказалась, ни что со мной произошло. Последнее, что врезалось в память, это наш с Эдвардом разговор в пабе. Я сажусь. От резкого движения комната начинает раскачиваться, будто я сижу в лодке посреди бурного моря. Но я не в лодке, а на кровати. В комнате темно, шторы на окнах задернуты. Тусклое освещение, окружающие меня запахи пота и несвежего белья совершенно не знакомы. Я все еще не знаю, где нахожусь, но вдруг понимаю, что сижу совершенно голая.

Время на миг замирает, когда я опускаю глаза и смотрю на свое бледное, белое тело. Каждая его частичка, обычно прикрытая и спрятанная от чужих глаз, теперь на виду.

В одночасье в голове с громовым хлопком взрывается сноп мыслей. Это не моя спальня. Я смотрю на незнакомые темно-синие простыни, слышу вдали журчание воды в душе и никак не могу определить странный привкус во рту. Оглядываюсь по сторонам в поисках одежды и вижу ее на полу. Но я же ведь даже не пила, только лимонад. И ничего не делала, я бы не стала этого делать.

Тело пытается сдвинуться с места и оторвать себя от кровати. Предпринимая попытки встать, я чувствую себя как в замедленной съемке. Комната опять раскачивается и пускается в пляс. Я словно шарик ртути в игрушечном лабиринте. Невзирая на все усилия, двигаться в нужном направлении не удается. Я тянусь вперед, стараясь заставить организм реагировать на команды мозга, но чем ниже наклоняюсь, тем больше боюсь упасть. В отдалении насвистывает мужчина, хотя этот звук заглушают тугие струи воды, вырывающиеся из душа. Меня тошнит. Этого не может быть. Я не из тех, кто позволяет себе что-то подобное.

Когда тело по моему приказу все же встает, между ног вспыхивает боль. Не могу с точностью сказать, что это – реальность или плод моего воображения. Пытаясь отогнать от себя все мысли и ощущения, делаю шаг в сторону кучки одежды, которая, кажется, принадлежит мне. Комната опять приходит в движение, грозя сбить меня с ног. Опускаю глаза на голые ноги и вижу, что колени покрыты татуировками синяков. Со мной случилось что-то очень и очень плохое.

Мозг бегло пролистывает папку последних воспоминаний, но файлы в ней заканчиваются на встрече в пабе. Я уверена, что пила только лимонад. Отошла в туалет, вернулась и собралась было уходить. Но потом… пустота.

Глаза опять оглядывают комнату. Я вижу фотографию в рамке на стене рядом с кроватью, и у меня перехватывает дыхание. На меня смотрит мое собственное молодое лицо и хохочет над моей непроходимой тупостью. Молодой Эдвард обнимает меня за плечи, слишком близко прижимая к себе, хотя я, похоже, совсем не возражаю. Я помню, как нас фотографировали. Это вечеринка выпускников. А незадолго до этого я с ним порвала. Не хотела, но пришлось. Он все это время хранил этот снимок. Парень с фотографии повзрослел и превратился в мужчину, которого я совсем не знаю. В мужчину, которого я теперь очень боюсь. И каким-то образом я оказалась в его квартире, а моя одежда валяется на полу.

Я не хочу ничего вспоминать.

Так нельзя. Я должна отсюда уйти, хотя даже не знаю, где оказалась. Какая же я дура. Я на мгновение преодолеваю отвращение к себе и оглядываюсь по сторонам. Повсюду грязь и запущенность. На полу разбросаны газеты, нераспечатанное письмо, давно не стиранная одежда, грязные тарелки, на ковре – открытая коробка с недоеденной пиццей. Воздух затхл и душен, все покрыто толстым слоем пыли. В углу громоздится какой-то аппарат. Сначала я не могу понять, что это, но потом узнаю очертания старомодного солярия. Бред какой-то.

Я снова нахожу взглядом свои вещи, валяющиеся на грязном ковре. Все тело ломит и настойчиво протестует, когда я натягиваю на себя одежду, которую мне удается найти. Обойдусь без остального. Увидев свою сумочку, хватаю ее и ищу телефон, но его там нет. Вместо него нахожу нераспечатанный тест на беременность, и к горлу снова подкатывает тошнота. Я вновь окидываю взором комнату, всматриваясь в развалины совершенно незнакомой мне жизни, и в этот момент замечаю на столе свой телефон. Проверяю время и дату – все еще пятница. Журчание душа стихает, у меня внутри все холодеет. Ноги переключаются в режим автопилота, приходят в движение и неуверенно несут меня к единственной в комнате двери.

Я поворачиваю ручку, тяну створку на себя и вижу длинный, узкий коридор. На противоположном его конца виднеется еще одна дверь, из-за которой доносится его свист. Грязный коричневый ковер почти не виден под слоем старых газет, в нос бьет затхлый запах. Я вижу на стене две большие пробковые доски и тут же их узнаю – они висели в его комнате, когда он учился в университете. Тогда их сплошь покрывали наши совместные фотографии. Они и сейчас там висят, но только теперь к ним добавились новые, на которых запечатлена только я. Вот я выхожу с работы, вот читаю в метро газету, вот неделю назад пью кофе в кафе недалеко от дома – я узнаю свое совсем недавно купленное пальто. Снимков больше сотни, и с каждого на меня смотрит мое собственное лицо. Я заставляю себя отвести взгляд. Надо уходить. Срочно.

Между дверью комнаты, где пришлось оказаться мне, и другой, за которой находится он, располагается еще одна, по виду входная. Понимая, что мое время на исходе, я бреду к ней вдоль стены, лавируя между кучами мусора. Чтобы унять дрожь в руках, снять цепочку и выйти в еще более непроглядный мрак, требуются титанические усилия. Вот я уже за порогом, но все еще под воздействием дурмана. Передо мной аллейка большого многоквартирного дома. Быстро бросаю взгляд через плечо, чтобы запомнить номер на темно-синей двери, и поспешно ухожу, даже не задержавшись, чтобы ее закрыть. Я с наслаждением приветствую резкий болезненный удар холодного воздуха, я чувствую, как он заползает мне в рукава, под блузку и юбку. Я смахиваю непрошеные слезы. Я не заслуживаю жалости, даже своей собственной.