7
Можно было подумать, Данстен женился на моем муже, так он говорил. Он знал все секреты Коротышки, больше, чем я. Он был главным, ясно? Он запретил мне идти за Вилли, когда тот пропал в ночи. Меня изнасилуют, сказал он, хватая меня за запястье. Разрубят топором. Он набросился на меня, а затем бежал от последствий. «Ждите здесь», – сказал он.
Не знаю, что случилось, только весь бар отвернулся от моего доброго друга и члена команды. Они были глупы и злы, как компания в старшей школе Джилонга. «Ты с нами. Ты нет. Ты нам не друг». Время было почти перед закрытием. Я ждала Данстена, пока тот общался с двумя полицейскими, но затем он поднял бокал, этот ублюдок.
Очевидно, я предоставлена сама себе. Протиснулась между шестичасовыми пьянчугами, когда они вывалились на улицу, прямо на свет фар изможденных водителей «Редекса», подъезжающих к гостинице, чтобы переночевать. Побежала через государственный газон к морю, нашла желтую песчаную тропу, змеившуюся в зарослях чайных деревьев.
– Айрин, – позвал Данстен.
Что ж, мне полегчало. Позади меня был он. Лучше поздно, чем никогда. Он присмотрит за мной, думала я, но нет – он вручил мне чертов фонарь.
– Смотрите под ноги, – сказал он. – Тут битое стекло.
Да, я боялась чернокожих. Не понимала, что означал полицейский фонарь для тех, кто появится в его белом луче.
Покружила возле кустарника. Наконец, нашла аборигенов, как фотографии из «ЛАЙФ»: другая раса, пойманная в момент задумчивости. Но увидев Вилли, я не узнала его, да и как я могла? Белый человек с обнаженной грудью, скрученный, как морской конек, высохший на песке.
Я подумала, он умер. Возможно, я закричала. Тут же меня окружили шепоты: «Не плачь. Не плачь. Они присматривать за парнем». Все взялись поднимать белого человека на ноги, объясняя мне аккуратно, но крайне серьезно:
– Он рехнуться. Он пить.
Чем еще это объяснить?
Все это время волны нежно плескались о берег. Дым был сладким, а воздух мягким и пах дешевым вином, но они «приглядывать за белой леди», которой, как до меня постепенно доходило, была я. Итак, нас сопроводили, подталкивая и подбадривая весь путь до дороги, а затем вежливо до гостиницы. То есть до цементного водостока на противоположной стороне дороги. Асфальт был ничейной землей. На дальнем берегу стоял белый усатый человек, которому сто лет назад стоило сообщить, что ему не идут шорты.
– Вы выезжаете в четыре утра, – сказал Данстен.
Спасибо, что сообщили мне о моей работе.
Теперь он последовал за мной без приглашения, и хотя не сказал ни слова, его т-с-с звенело за мной, как насекомое в ночи. С чего это он взял, что он главный?
Я знала дорогу без его подсказки: вверх по пожарной лестнице, потом по сетчатому полу площадки высоко над спрятанным под листвой двором, где среди перепачканных грязью машин «Редекса» тяжело блевал какой-то одиночка. Данстен последовал за мной внутрь и выбрал одну из кроватей.
Я сказала ему убираться. Это был номер для команды.
– Айрин, будь разумной.
В туалете, в унитазе, я обнаружила еще одну огромную зеленую жабу. Смыть ее не получилось. Я вернулась и обнаружила, что Данстен переместился в мою постель, руки на картофельных коленях, пялится на человека, лежащего напротив.
– Ты чиста, – сказал он зло. – Ты это знаешь? Все остальные потеряли баллы.
– Как же мне не знать?
– Ты просто не можешь сидеть за рулем еще двадцать восемь часов. Я запрещаю.
– Это мне решать.
– Нет, не тебе. Я встречу тебя у того старого аэродрома, когда ты пройдешь контрольный пункт. У ручья Берри. Мы вместе поедем в Брум.
– Нас дисквалифицируют.
– Только если узнают. Не узнают. Коротышка приземлится в Бруме за час до нашего прибытия. Вреда не будет.
– Нет.
– И там твой штурман оставит гонку.
– Это не вам решать.
Вилли смотрел на Данстена безо всякого выражения.
– Ради бога, – сказал ему Данстен, – проявите благородство. Айрин, ты слышишь меня?
– Для вас я миссис Бобс.
– Вы можете победить, если все не испортите. Ваш бизнес прославится. Ваша жизнь переменится навсегда. Я помогу вам вести машину до Брума. Когда Коротышка приземлится, вы пройдете контроль. Тогда, миссис Бобс, я потребую, чтобы этот парень ушел.
– Он штурман.
– Он чертова помеха.
Я подумала: «Этот бумагомаратель желает исключить самого талантливого члена команды».
– Мистер Данстен, ваше начальство понимает, что вы предлагаете?
– Начальство? Какое еще начальство? Эта машина интересна людям поважнее «Дженерал Моторс». Если вы придете первой, ею заинтересуются другие лица. – Его усы и открытый рот были похожи на ухмылку актинии. – Айрин, – сказал он, – у вас были весьма неравные шансы, когда вы покинули Сидней. Вы оказались великолепным вложением.
– Коротышка поставил мои деньги?
– Не стоит говорить Коротышке, что я вам сказал. Сейчас у нас проблемы похуже. Надень чертову рубашку, мужик.
Вилли широко открыл рот и оттянул нижние веки ногтями.
– Он бросил своего черного сына. Возможно, он сам черный.
Мой штурман громко застонал, дважды перевернулся и сел прямо, глядя на меня.
– Айрин, – сказал Данстен. – Вы понимаете, что случилось в пабе?
– Миссис Бобс.
– Он полукровка, миссис Бобс, вы не понимаете? Его разыскивают за неуплату алиментов, он известный прелюбодей.
– Ха-ха, – вскричал штурман и застучал босыми ногами по линолеумному полу.
– Он якшался с преступными элементами в Дарвине. Полиция знает, кто он. Он полукровка, или квартерон, или окторон, или макарон, мне плевать. Будь вы спонсором «Редекса», вы бы хотели, чтобы он представлял вас?
– На двухшиллинговой марке изображен чернокожий. Его зовут Джимми-Фунт.
– О, черт, приди в себя, Айрин. Тебе осталось спать семь часов.
– Я думала, это «Настоящий австралийский автомобиль»? Тогда абориген – как нельзя кстати. В любом случае вам лучше уйти.
– Хочешь, чтобы я сообщил твоему мужу, что ты собираешься сделать?
Я подумала: «Данстен – это стыдная болезнь, данная мне в наказание за неверность».
– Да, – сказала я. – Да, хочу.
Он захлопнул за собой дверь, его новенькие каблуки застучали по площадке.
– Я не черный, – сказал мой штурман. – Это невозможно.
Он сидел, обернув плечи простыней, густые светлые волосы стояли дыбом, словно его ударили током. Я подумала: «Да кому какое дело, что тут думают в Дарвине?»
– Я знаю своего отца, мать, дедушку с бабушкой. Я похож на отца. Я его сын, понимаете. Почему все пытаются свести меня с ума?
– Конечно, ты не черный. Мне это не важно.
– Думаете, мне это не важно?
Теперь я взглянула на него и увидела глубокую тревогу на его лбу, собравшиеся в гофру морщины – такие же я видела у пьяниц на пляже.
– Будь ты черным, ты все равно лучший штурман на Испытании «Редекс».
Он заплакал: медленно, мягко, оставляя грязные разводы на перепачкавшихся в дороге щеках. А затем, честно, не оставалось ничего, кроме как выключить свет и обнять его.
– Ну же, – сказала я. – Залезай.
– От Дарвина до Рождественского ручья, – сказал он.
Он имел в виду завтрашний кошмар.
– Знаю.
– Шестьсот шестьдесят девять миль. Холлз-Крик, Мардоварра, Брум, Порт-Хедленд.
– Я бы доверила тебе свою жизнь.
– Я вас не подведу, – сказал он, и я бы не подвела его тоже.
Я крепко прижалась к его спине и стала массировать его голову, шею, напряженные плечи. Я его убаюкала.
Тихо-тихо снова вернулась в ванную, сняла занавеску душа и наконец-то подобрала ею жабу. Должно быть, она решила, что настал ее смертный час, но я вынесла ее наружу и оставила искать свою свободу.
Закрыла дверь на два оборота и легла рядом со своим дорогим штурманом. Я была измучена.
