Тирания моды. Павел I

В известном кинофильме «Тот самый Мюнхгаузен» (автор сценария Григорий Горин, режиссер Марк Захаров) перед нами предстает герцог (его играет актер Л. Броневой), озабоченный прежде всего одеждой подданных. «Как вы думаете, где мы будем делать талию? – вопрошает этот титулованный модельер. – Два ряда вытачек слева, половина справа. Я не разрешу опускать талию на бедра. В конце концов, мы – центр Европы… Рукав вшивной… Лацканы широкие». Справедливости ради отметим, что обостренное, гипертрофированное внимание к костюму – это не просто карикатурная черта незадачливого правителя.

В российской истории XVIII века по крайней мере два монарха – Петр Великий и Павел I, стремившиеся регламентировать все стороны жизни государства, строго предписывали подданным, какое платье им следовало носить. Оба императора присвоили себе право вводить, разрешать или запрещать ту или иную моду на одежду и прическу. Однако, по словам Александра Каменского, «в повышенном внимании к регламентации внешнего вида у Петра стояло стремление к европеизации, то есть к изменению, новации, в то время как у Павла – к унификации, единообразию».

Мы говорили уже о том, что некоторые виды одежды (русское платье, «гишпанские камзолы» и панталоны) категорически запрещались Петром. И эта практика объявлять те или иные виды костюма вне закона была продолжена преемниками российского императора. Своего апогея она достигла у его правнука – Павла I.

провозглашал Николай Карамзин в подносной оде 1796 года Павлу I. И действительно, Петр I был для Павла Петровича идеалом человека и монарха: подражанию великому прадеду его учили с детства. Своеобразный памятник этому подражанию – воздвигнутая по приказу Павла конная скульптура Петра работы Бартоломео Карло Растрелли (перед фасадом Михайловского замка) с лаконичной надписью на пьедестале – «Прадеду правнук». Показательно, что Василий Ключевский назвал Павла Петровича «маленьким Петром Великим». Поистине в петровском духе Павел неуклонно трудился на царстве: наряду с реформами государственного управления, армии, законодательства он осуществил революционные изменения и в одежде подданных.

Один из современников писал, что история не знает перемены более резкой, более внезапной, чем та, которая совершилась по воцарении Павла I. Все изменилось менее чем за сутки: одежда, прически, походка, выражение лиц. Прежде всего императором были категорически запрещены детали костюма, даже в отдаленной степени напоминавшие моды Французской революции и Директории (существенно повлиявшие, как говорит американский ученый Квентин Белл, на развитие мирового костюма). Историки, помимо знаменитых красных колпаков, включают в эти моды панталоны и жилеты (часто трехцветные), фраки причудливого фасона, куртки, едва доходящие до поясницы, круглые шляпы и высокие цилиндры, высокие сапоги с цветными отворотами, башмаки со шнуровкой вместо пряжек.

Гонение Павла на подобную одежду тем понятнее, что именно революционную Францию он считал наиболее опасной для такого «устроенного государства», как Россия. Граф Федор Головкин вспомнил впоследствии: «Французская революция произвела на него сильнейшее впечатление: он был от нее в ужасе. Однажды он мне сказал: “Я думаю о ней лихорадочно и говорю о ней с возмущением”».

Павел, воспитанный с детства в духе охватившего тогда русское общество пристрастия ко всему французскому, в совершенстве знал французский язык и литературу, а нравы и вкусы этой страны «воспринял в свои привычки». Но страшная смерть Людовика XVI и Марии Антуанетты, которые еще недавно, в 1782 году, торжественно и весело принимали его, тогда еще великого князя, в Париже, оставили в душе Павла Петровича неизгладимое впечатление. К тому же хлынувшая в Россию толпа французских эмигрантов, ищущих покровительства и средств на жизнь, проповедовала реакцию и абсолютизм. Во всем видел Павел революционный дух, везде чудились ему якобинцы.

Вот лишь некоторые указы того времени о недопустимости ношения того или иного вида одежды.

13 января 1797 года – запрещение носить круглые шляпы.

1 октября 1798 года – запрещение не служащим носить шинели с разноцветными и отложистыми воротниками.

25 декабря 1798 года – запрещение офицерам носить шубы и муфты.

2 апреля 1799 года – запрещение мужчинам носить тупей (взбитый хохол на голове).

6 мая 1799 года – запрещение дамам носить через плечо разноцветные ленты.

17 мая 1799 года – запрещение мужчинам носить широкие букли.

12 августа 1799 года – запрещение носить бакенбарды.

28 ноября 1799 года – запрещение дамам носить синие сюртуки с кроеным воротником и белой юбкой.

19 марта 1800 года – запрещение мужчинам носить жилеты, куртки, панталоны, фраки, толстые галстуки.

Запретительные указы Павла подражают установлениям Петра I о бритье бород и запрещении долгополых одежд. Добавим к названным и указ об испанском костюме: эта одежда, культивирующая праздность, была столь же неприемлема для динамичной эпохи Петра, как круглые шляпы, фраки, жилеты и другие якобинские жупелы были органически чужды режиму Павла. По мысли последнего, подражание в безделицах – свидетельство готовности подражать в деле: поэтому он так немилосердно гнал из России новейшие французские моды. Якобинство в костюме трактовалось им как намерение последовать французам в «свободе, равенстве, братстве». (Кстати, сами эти слова, наряду с такими как «гражданин», «отечество», «представитель» были им категорически запрещены.)

Наказание для ослушников царских повелений было весьма суровым. «Достаточно было императору где-нибудь на улице заприметить жилет, – вспоминает Дарья Ливен, – тотчас его злосчастный обладатель попадал на гауптвахту». Нередки были случаи, когда новоявленных «якобинцев» лишали чинов и ссылали в Сибирь. Ретивые полицейские бесцеремонно срывали круглые шляпы, а всякого, кто воспротивится, было приказано бить по голове; затем проштрафившегося доставляли в участок. Виновному полагалось 100 палок за такое преступление. За ношение круглой шляпы из России в декабре 1796 года был даже выслан поверенный в делах Сардинии. Рвали в клочья и другую «неуказную» одежду – фраки, куртки, жилеты и т. д. И никакие объяснения в расчет не принимались. Рассказывали (как образчик гуманности Павла), что однажды, увидев офицера в неуставной шубе, он не стал примерно наказывать нарушителя, а ограничился лишь тем, что отдал его шубу местному будочнику…

Меры Павла по борьбе с «безбожными правилами» якобинцев нельзя не назвать крутыми. Это особенно бросается в глаза, если сравнить его способы борьбы с теми, которые были предприняты его матерью – императрицей Екатериной II, которая так же, как Павел, воспринимала революционные моды как покушение на государственные устои России.

Историк-эмигрант Николай Потоцкий, издавший в 1957 году в Буэнос-Айресе монографию о Павле, видел в крутых мерах императора «проявления его мудрой отеческой заботливости о сохранении духовной чистоты народа», начинавшего утрачивать «после своего русского обличия и свой русский дух». Однако, хваля самодержца за то, что он не допускал «жалкого обезьянничанья» французских мод, Потоцкий забывает, что Павел ориентировался не на русский, а исключительно на прусский костюм. Император запретил, в частности, разъезжать в экипажах с русской упряжью; приказал переодеть кучеров в немецкое платье и сбрить стародавние бороды. Показательно, что фельдмаршал, великий Александр Суворов как раз порвал с Павлом Петровичем из-за забвения последним русских традиций и преклонения перед Пруссией. «Русские всегда били пруссаков, – говорил Суворов. – Так чего же тут перенимать?» А когда фельдмаршал получил от Павла палочки для измерения солдатских кос и буклей, то сказал: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак».

Однобортные кафтаны со стоячим воротником, треугольные шляпы, камзолы, короткое нижнее платье, напудренные волосы, связанные в косу или сетку, бриджи или чулки, ботфорты – старым формам прусского костюма отдавалось предпочтение над новыми. Не случайно герцогиня Саксен-Кобургская, мать супруги великого князя Константина Павловича, говорила о Павле, что «около него все устроено на прусский лад и еще по старинным образцам прусским… Солдаты русские, обращенные в пруссаков… одеты по старинной форме Фридриха Вильгельма I» (то есть первой половины XVIII века. – Л. Б.). Именно в Пруссии Павел заимствует преувеличенный интерес к муштре, военному строю, регламентации, форме и даже таким ее элементам, как размер косицы и ее направление по шву.

Император проводит полную унификацию чиновничьей одежды. В 1797 году был введен единый статский мундир для всех губерний. Для всех был определен кафтан темно-зеленого сукна «с наблюдением в воротниках и обшлагах тех цветов, какие заключаются в губернских гербах». Мундир наглядно демонстрировал положение человека в обществе, его сословную принадлежность, говорил о роде службы и ранге. Новый мундир по прусскому образцу, а также штиблеты и парик с буклями и косой получили также гвардия и армия.

Любые мелочи в одежде были для Павла делом государственной важности. Реформы коснулись цвета кокарды на шапке, окраски плюмажа, высоты сапог, пуговиц на гетрах и т. д. Подчас для того, чтобы выслужиться перед царем, достаточно было явиться на вахтпарад с теми новшествами в форме, которые Павел ввел днем раньше. Готовность исполнить малейший каприз самодержца награждалась орденом и производством в следующий чин.

Внедрение прусских форм производилось столь активно, что вызвало неодобрение именно прусского посла, генерала Брюля: «Император не нашел ничего лучшего, как взять за модель прусский образец и слепо ему следовать без предварительного серьезного размышления о необходимых приспособлениях этого образца к месту, климату, нравам, обычаю, национальному характеру». Брюль находит, что прежняя екатерининская форма, удобная и соответствующая национальному вкусу, теперь заменена менее удобной и неразумной: «Гренадерская шапка, штиблеты, тесная форма – все это мешает, стесняет солдата!»

Прусский посол был не одинок – многие роптали на старинную прусскую форму. Среди недовольных нашелся один балагур, дворянин Алексей Копьев, решивший сыграть над Павлом дерзкую шутку. Он заказал все в преувеличенном, карикатурном виде: ботфорты, перчатки с раструбами, прицепил уродливые косу и букли и в этом шутовском наряде явился к Павлу. Император посадил шутника под арест на сутки, а потом велел отправить его в драгунский полк в Финляндию.

Другой пример куража над прусскими порядками Павла I представил князь Александр Порюс-Визанпурский. Он надел внушительных размеров напудренный парик, треугольную шляпу, напомадил свои длинные, черные усы и закрутил их вверх на прусский манер. Узкий мундир сжимал его корпус; живот был подтянут широким поясом, на котором висела длинная шпага. Перчатки по локоть, ботфорты, в которых исчезали его тощие ноги, и тамбур-мажорская палка довершали эту странную карикатуру. В таком виде явился он на парад, умышленно утрируя быструю и мерную походку солдат Фридриха.

– Хотели, чтоб я был пруссаком, – громко сказал он, – ну вот!

Шутка не понравилась Павлу. Сильно оскорбленный такою насмешкою, государь отправил виновника сначала в крепость, а затем предал военному суду. И только благодаря тому, что князь притворился сумасшедшим во время суда, ему удалось избежать сурового наказания.

И все-таки в реформе одежды, осуществленной Павлом I, было од-но явное достоинство, роднящее ее с преобразованиями Петра I, о чем проницательно сказал Андрей Болотов: «Гонитель на всякую роскошь, он (Павел. – Л. Б.) отменно любил простоту». И действительно, Павел Петрович, говоря словами Болотова, нанес «чувствительный удар нашему мотовству, пышности и роскоши, достигшей высочайшей уже степени, и о уменьшении которой он равномерно вознамеривался стараться». Достаточно сказать, что павловский мундир стоил всего 22 рубля, в то время как екатерининский 122!

Однако в истории одежды эпоху Павла называют периодом безвременья. От поклонения моде все были удерживаемы полицейскими мерами. Монарх бросал вызов мужской и женской элегантности. Именно поэтому павловские запреты не могли действовать долго. Характерно, что на следующий же день после трагической смерти Павла 11 марта 1801 года в столицах, как по мановению волшебной палочки, появились прежде опальные круглые шляпы, фраки, жилеты и панталоны – французская мода снова властно внедрилась в русский дворянский быт…

Но вернемся к фильму «Тот самый Мюнхгаузен». Герцог восклицает там: «Форма одежды летняя, парадная. Синие двубортные мундиры с золотой оторочкой – в однобортном сейчас никто не воюет. Талия на десять сантиметров ниже, чем в мирное время. Люди непременно должны знать, что надевать – нарядный сюртук или деловой камзол! – и добавляет, обращаясь уже непосредственно к барону. – Я всегда уважал ваш образ мысли, свободную линию плеча, зауженные панталоны. Вы могли бы стать примером для нашей молодежи».

Замечательно то, что одежда здесь – такая же добродетель, как душевные, интеллектуальные, моральные качества человека. Такая завышенная оценка внешнего облика свойственна всему русскому XVIII веку. Комедийная и журнальная сатира того времени бичевала щеголей-петиметров, для которых следование моде было одним из главных пристрастий. Но наряду с непосредственными заимствованиями европейской моды россиянами (из путешествий за границу, журналов мод, общения с иноземцами и т. д.), немалую, а в некоторые периоды и определяющую роль в этом деле играл монарший диктат. И здесь особое место занимают Петр I с его настойчивым введением французского костюма и Павел I с не менее насильственным переодеванием подданных в старинное прусское платье. И хотя преобразования Петра в этой сфере определили дальнейшее развитие одежды в России, а новации Павла оказались исторически бесперспективными и не получили какого-либо продолжения, оба императора смело могут быть названы костюмерами своей эпохи и своей страны.