Часть третья
Почему?

Я постучала в дверь Меза. Я шаталась, как призрак, не в силах оставаться в своей клаустрофобной квартире, нуждалась в обществе, в отвлекающей болтовне.

Кейт сегодня была в теннисном клубе. В субботу вечером там всегда проходил матч юниоров.

– Грибы! – донесся голос Меза.

Я невольно улыбнулась. Открыла дверь, прошла по деревянному полу коридора в гараж. Там было довольно темно, грибы стали больше, их белые круги казались в полутьме глазами каких-то тварей.

– Привет, – сказал он.

После разрыва с Джеком прошло два дня. Весь первый день меня тошнило, я беспрерывно вспоминала нашу весну и лето, все сделанные нами глупости. На следующий день от всей души жалела, что вообще увидела то первое письмо, узнала об этом, что из-за медицины была так одержима мыслью изучить его историю. И если бы мама не умерла, я бы не узнала, что человек не всегда тот, кем кажется. Может, я бы еще оставалась с Беном и была в счастливом неведении.

И о потерях Джека я тоже думала. Он мог бы избежать этого, усадив меня возле Монумента и все рассказав. Я бы тогда сама составила мнение, или потом, когда я впервые спросила, или даже во второй раз.

А если уж желать поменять прошлое, то Джек мог вообще всего этого избежать, переехав, сменив дом. Или быть настойчивее с полицией и не сидеть дома в тот вечер, не хранить ружье. Да вообще как угодно.

Мне очень многого не хватало связанного с ним: как он прикрывал рот, когда смеялся, будто делал что-то неприличное, глупых селфи, Говарда.

И будущее я тоже оплакивала. Уолли не сможет встречать Рождество с обоими родителями, наряженный как Санта-Клаус или как рождественский пудинг. Никогда не придется ему раздраженно уворачиваться от поцелуев родителей на детской площадке. Дни рождения будут распределяться между нами поочередно, или мы оба будем чувствовать себя неловко. Все события, все, что случалось в школе, Уолли придется рассказывать два раза, и одному из нас достанется сокращенный пересказ. Он почувствует себя независимым существенно раньше, чем его сверстники, осознает неустойчивость эмоций одно из родителей в присутствии другого.

Уолли никогда не будет чувствовать себя маленьким и защищенным, когда мы оба рядом. Я подумала, что и сама многого лишусь, если опеку поделить между нами: половины первого шага, первого смеха…

Глаза переполнились слезами, и я стала задыхаться. Боль была двойная: я любила Джека. И Уолли его любил.

И это было хуже всего.

– Ты в порядке? – спросил Мез, высовываясь из-за грибной грядки.

Его северный певучий акцент так напоминал Джека, что я снова всхлипнула открыто и громко.

Мез обнял меня. От него шел родной, семейный запах: стиральный порошок Кейт и знакомый запах дома, освежитель воздуха в холле, свеча в ванной комнате. Он был в кофте с длинными рукавами, которые, как всегда, оказались коротковаты.

– Мы с Джеком разошлись.

– Я знаю. Знаю.

Тут я зарыдала еще сильнее. Конечно, все знали. Мы с самого начала были обречены.

– Он сделал кое-что, и мы не смогли этого преодолеть.

– Очень тебе сочувствую, – пробормотал Мез.

– Я загубила жизнь Уолли, – всхлипнула я.

– Нет, нет. Не надо крайностей. Пусть Джек был неудачный бойфренд – это мое предположение, – но, в общем, человек он не плохой.

– Да? – произнесла я.

– Ну, сама смотри: например, ты знаешь, что твой отец тебя любит и хочет тебе лучшего, но также порой он бывает педантичным идиотом. – Мез отступил от меня на шаг, его рука дружески коснулась моего плеча, потом он снова взял лейку. – Но ты не волнуйся, Джеку все равно можно доверять. Не в том смысле, как бойфренду – что он тебе не будет врать или изменять, – но как отцу своего ребенка. Можешь верить, что он будет поступать, как лучше для Уолли. Понимаешь? Это же целый спектр возможностей – где можно доверять, где нет.

– Нет, – ответила я, не до конца понимая, о чем он, – все кажется совсем неправильным.

– У нас с Кейт сейчас тоже не ладно, – вздохнул Мез.

Он со стуком поставил лейку и стал возиться со скользкими мешочками удобрений.

– Знаю.

– Я перешел черту. Она меня не простила. Это было… наверное, со смертью вашей мамы стало тяжело.

– Знаю. Это очень непросто. Смерть все усложняет.

– Это точно.

– Так какую черту ты перешел?

– Она говорит, что я на нее поднял руку.

Я слышала в его голосе сомнение. Так вот почему она его не простила.

– А ты поднял?

– Нет. Мы просто ссорились. По поводу школ, политики. Глупо это было. Я, наверное, был слишком самодовольным.

– Так что же ты сделал?

– Не знаю. Кричал много.

– Гм.

Однажды «Скорая» привезла женщину, избитую своим партнером. Она посмотрела на меня – один глаз заплыл начинающимся кровоподтеком, и сказала: «Мужчины не понимают, каково это – все время находиться в присутствии человека, которого боишься».

– Крик тоже можно считать насилием, – сказала я. – Особенно когда кричит только один и другого не слушает.

Мез пожал плечами.

Мне бы тоже невозможно было так жить, подумала я. Может, я глупая или много из себя строю. Слишком высокие стандарты.

– Мы женаты, – заметил он кратко.

Странно было узнать, что мой зять так вспыльчив. Он не слышал и не понимал, что нельзя кричать на женщину. И Кейт тоже не без недостатков. Она его дразнила, провоцировала ссоры – я сама это видела. Они не были идеальной парой, между ними имелись трещины. И кто мог знать, долго ли это партнерство продлится? Умеем ли мы вообще успешно общаться? Вряд ли. Я поежилась как от холода, в гараже стоял запах почвы для грибов. У всех у нас все наперекосяк.

– Дай ей передохнуть, – предложила я. – Она только что рассталась с делом всей своей жизни.

– У нее отлично получилось. Она радоваться должна, что так хорошо вышло.

Я только посмотрела на него. Тут скрипнула дверная ручка.

Это вернулась Кейт, она сегодня пришла пораньше. На ней была спортивная форма, на голове пропотевшая повязка. Вот такой она для меня всегда и останется. В обычной одежде и с распущенными волосами Кейт выглядела непривычно – как балерина в выходной день.

– Выиграла? – спросила я.

Кейт снова стала энергичнее с виду. Тренерская работа, видимо, ей подходила.

– Да, мои девочки выиграли.

Кейт прошла мимо Меза, не сказав ни слова, и встала рядом со мной. Протянув руку, пощупала гриб.

– Скоро урожай будем снимать. Тебе придется помочь. Только учти – у них корешки похожи на медузу.

– Нет уж, спасибо, – буркнула я.

Кейт мне улыбнулась.

– Чем намерена заниматься?

– Ныть. Скучаю без Джека.

– Знаю. – Ее неоново-розовая повязка светилась в темноте. Какое-то время Кейт помолчала. – Это же провал, правда? При всем различии отношений получилось то же самое.

– Для меня – нет. Не провал, а разбитое сердце.

– И это хуже всего, – тихо ответила Кейт.

Она сглотнула, глянув на Меза.

И тут я увидела, что, как бы ни злились они сейчас друг на друга, под их отношениями есть основа. Мез лучше других знал, как тяжело переживает Кейт свою неудачу в теннисе, хотя сам был рад окончанию ее карьеры.

У нас с Джеком этого не было. Никогда. Он ничего не знал про больного мальчика – мой самый крупный провал.

Мы не знали друг друга.

И каково это было для Кейт – признать поражение и вернуться домой? Осознать, что ей надо заняться чем-то другим. Передать эстафету и тренировать других вместо того, чтобы играть самой. Это было очень сурово для ее самооценки – как удар гильотины.

– Мой тренер по поводу неудач говорил, что просто нужно играть следующий мяч, и следующий, и следующий, пока не будет получаться лучше. Мама то же самое сказала бы. Роди ребенка, вернись в медицину – просто продолжай.

Я посмотрела на Меза, поливающего грядки, и мысленно вернулась к моменту ухода Джека.

– Уолли будет из разбитой семьи, – прошептала я.

В гараже стало так тихо, что слышно было, как вода просачивается через слои почвы, все тише и тише, потом стихает совсем.

– Разбитая семья – это какая? – спросил Мез. – В которой родители все время ругаются и никак не разойдутся? Или где мама с папой вместе никогда не жили, но оба счастливы, пусть даже с другими? Что тут разбитого?

Может быть, он прав и у Уолли все будет хорошо.

Но у меня не будет. Никогда.

Приехав домой, я сразу легла спать, хотя было еще рано. Его отсутствие – это боль, тяжесть в груди. Проверила телефон – ничего. И тут на секунду сердце сдавила тоска по маме.

Всхлипывая, я набрала сообщение «Все хреново» и отправила отцу.

«Бери пример с меня, – написал он тут же. – Научился находить в жизни положительные стороны даже в этом вашем двадцать первом веке».

Я в ответ на это слабо улыбнулась и заснула, чувствуя, как Уолли во мне крутит сальто. Мое единственное утешение – я не одинока.