Глава 21
Мы гуляли вдоль высокого берега, возвращаясь в Обан к воскресному обеду. Я пыталась скрыть, что у меня ноют ноги даже от такой очень легкой нагрузки.
Мы с Кейт шли отдельно от остальных.
– Штучки беременности, – тяжело выдохнула я.
– Зато волосы у тебя изумительные, – заметила она.
– Правда?
– Да. Густые и блестящие.
Я улыбнулась:
– Лучший путь к сердцу девушки – похвалить ее волосы.
Мы миновали башню Мак-Кейга – выходящее на гавань строение, похожее на Колизей, с большими овальными проемами вместо окон. Мы настолько всех опередили, что присели в одном из проемов отдохнуть. Ширина его позволяла сидеть рядом, болтая ногами.
– Должна признать, что Обан симпатичный город, – заметила Кейт.
Дождя не было, но в воздухе висел тончайший туман, возможно, это брызги прибоя. Иногда трудно было сказать – это погодное явление или просто постоянная атмосфера западного побережья. Небо было непроницаемое, белое, и таким оно отражалось в море – бледно-сером, насколько хватал взгляд.
– Маме бы понравилось, – кивнула я.
– Да, – тихо согласилась Кейт, она любила замки и все, с ними связанное. – Помнишь?
Она похлопала по камню.
– Ага. А папа терпеть не мог, когда его по ним таскали.
Сестра ответила не сразу. Горе странная вещь: издалека кажется таким огромным, а вблизи – просто день идет за днем.
– Ты какая-то сама не своя в эти дни, – сказала Кейт.
– Мне уже лучше.
И это была правда. Разговор с Джеком помог.
Будучи высказанной, тревога почти исчезла, будто у меня имелась нехорошая тайна, которую нужно было раскрыть, или болезнь викторианских времен, требующая кровопускания. И сейчас, сидя с Кейт на этих старинных камнях, я и думать не хотела об этих статьях и их обрывках.
Джек бы мне сказал. Он был со мной честен и не стал бы врать.
– Интересно, смогла бы я запустить мяч сквозь эти проемы, – задумчиво сказала Кейт. Это было в ее стиле – мило и очень миролюбиво.
– Если кто и смог бы, так это только ты, – я посмотрела на сестру. На прогулку она надела перчатки с совиной головой. – Ручаюсь, ты уже много лет перчаток не носила.
– Не носила, – кивнула она.
Там, где проводились турниры, было тепло. Она носила шорты круглый год, появлялась в них зимой в неоновом свете ньюксаслского аэропорта.
– Да нет, не выйдет. С меткостью у меня плохо.
– Плохо для теннисиста, но намного лучше, чем у большинства, – возразила я.
Кейт пожала плечами. Она считала свою жизнь провалом, хотя все прочие полагали, что успех был достигнут. Мы обе называли себя неудачницами: попробовали – и не смогли. Папа же был убежден, что его дочери достигли успеха – просто не в том, в чем планировали. Мы с ним не соглашались.
– А что все-таки сделал Мез?
– Повел себя очень самодовольно.
– Как именно?
– Как придурок.
– Не говори так. Вы ведь женаты, – попросила я, будто это что-то значило с моральной точки зрения.
Кейт резко развернулась ко мне:
– И что?
– Ну…
– Он бывает иногда совсем придурком, – сказала она. – Ты не знаешь, даже понятия не имеешь, каким он может быть воинственным. Все связанное с теннисом он совершенно не воспринимает. Сейчас я дома, и теперь все совсем по-другому. Оказывается, вопреки общему мнению, я не стану звездой тенниса. А что это для меня значит – до него не доходит. Талдычит, что я должна жить дальше и мыслить позитивно.
– Не говори так. Вы же с Мезом – это же…
Я не могла согласиться с Кейт. Их брак я считала идеальным и не хотела слышать другого.
– Это же что?
– Патронус – мой защитный образ, – улыбнулась я.
Мы с Кейт любили книги про Гарри Поттера. Коллеге-теннисисту, который ее упрекнул однажды в незрелости, она сказала: «Это очень важная часть моей жизни, понятно?!»
Тут я вспомнила, как Мез в Фейсбуке задирает людей, имеющих иные политические взгляды. Но он мне нравился: принципиален, уверен в себе и всегда поступает правильно.
Но этим его поведение не ограничивалось: он возмущался, искал поводы для спора. Я почти всегда с ним соглашалась, но, возможно, это было не так важно. Наверняка дело обстояло по-другому, когда он видел Джека на улице. Сейчас об этом как-то даже думать смешно, казалось мне. Зачем бы Джеку на кого-то орать? Разве я слышала, чтобы он на кого-нибудь повышал голос?
– Это не так, – вздохнула Кейт.
После этих слов, когда я узнала, что и они иногда несчастливы, недотягивают до совершенства… в общем, все стало как-то сразу чуть хуже.
– Поругались, обсуждая, какое образование давать гипотетическому ребенку, – пояснила сестра.
Она нащупала на стене мох и стала гладить его пальцем. Интересно, как он там вырос.
– И кто чего хотел?
Кейт махнула рукой:
– Не важно. Важно лишь, что он на меня накинулся.
– Прям накинулся?
– Да нет, просто орал. – Она глянула на меня. – Я знаю, тебе Мез нравится. Но он вел себя как глупый мальчишка, нарывающийся на драку. Ходил за мной, орал про свое чертово мнение.
Последнее слово было пропитано отвращением. Я подумала, что оно часто употребляется у них дома – для объяснения и защиты его поведения. Мез всегда защищался, ссылаясь на свое мнение. Вот почему он мне так нравился: я это могла понять. Мне каждый свой рабочий день приходилось иметь мнение по разным вопросам: что делать дальше, инфекция или нет у пациента на койке С, назначить радиотерапию локальную или облучение всего мозга?
Но, похоже, даже мой любимец Мез оказался с червоточинкой. «Он на меня накинулся».
– Да, – сказала я, – это ужасно.
Я подтянула колени к груди, сидела, свернувшись, как улитка, рядом с Кейт на холодной каменной стене. Было сыро, но мне было все равно. Джек бы никогда со мной так не поступил, думала я. Не стал за мной ходить с такой агрессией.
– И что ты будешь делать?
– Ничего. Не знаю. Я его люблю, – ответила она.
– Мне он тоже нравится. Он моя слабость.
Мы какое-то время сидели в молчании. Что мы могли сделать? Все мы ради любви идем на компромиссы.
– Терпеть не могу эти чертовы грибы, – заявила Кейт секунду спустя.
Я засмеялась.
Она обернулась ко мне с улыбкой, глаза у нее светились.
– Я их даже есть не люблю.
– В этом поздно признаваться.
Но до меня дошло: что значит любить. Когда человек становится любимым.
С Беном я думала, что любовь – это значит жить вместе и с удовольствием. Мне нравилась его внешность, поведение, и доставляло удовольствие то, что он говорил. И мы строили совместную жизнь, словно танец, движениям которого необходимо следовать.
Но потом в моей жизни появился Джек, и все переменилось. В первые недели меня охватила любовная горячка. Это был восторг, но напряженный, как когда наблюдаешь за родами или опасной операцией. В те первые дни не было ничего лучше, чем перечитывать сообщения от Джека, или выключать свет, но не спать, а снова и снова переживать все наши поцелуи. Они были так же сладки, те фантазии, тот период моей жизни. Вопреки всему, что случилось перед этим. Навеки запомню это время.
– Я понимаю, – сказала я. – Ты на меня посмотри – залетевшую.
Кейт вздохнула:
– Я мирюсь с его безобразиями, потому что люблю его. Все просто. Хотя и грустно.
Я вспомнила, когда она познакомилась с Мезом.
«Я тут с одним мальчиком познакомилась», – объявила Кейт на следующий день после чьей-то свадьбы. Она была загорелая, счастливая, слегка самодовольная. Он объявился на следующий день и стал ездить с ней на все турниры.
– Понимаю.
Я действительно понимала, что ради этого чувства мы готовы на все, мы обе. Мы все.
Я закинула голову и посмотрела на небо. Если бы пару недель назад меня спросили об их отношениях, я бы сказала, что это то, о чем можно мечтать, это полное совершенство. Забавно, как меняются вещи, если на них посмотреть в новом ракурсе, словно возникают оптические иллюзии. Всякий свою собственную историю рассматривает не так, как другие.
– Какие у тебя чувства по поводу того, что ты станешь мамой? – спросила Кейт негромко.
Я задумалась. Ветер Обана растрепал мои волосы, разметал их по лицу. Они пахли шампунем Джека, которым я их мыла. Дешевый шампунь с яблочным ароматизатором. Мне он нравился.
– Тревожные.
– У нас была не лучшая ролевая модель.
– Да, – кивнула я. – Не сама материнская. Хотя мне и неприятно такое говорить, – созналась я, поднося руку к лицу, чтобы убрать перепутанные волосы.
– Сложно все. Идеальной она не была.
– Я думаю, что буду либо слишком отстраненной, как она, либо чересчур опекающей. Такое чувство, что как-то надо будет это преодолеть. Будто я немножко тронулась.
– Тронулась?
– Ага. Все время что-то подозреваю. Как тогда с Беном.
– Я знаю, это, наверное, из-за мамы. – Ее ответ был едва различим из-за ветра.
– Может. Так все перепутано… мне кажется, я себе воображаю всякое.
– Про Джека?
– Да…
Я рассказала о его фамилии, рассказала про исчезнувшие статьи и что я не знаю, связаны ли они с ним.
– Так надо попробовать Wayback Machine, – небрежно предложила сестра.
– Что?
– Wayback Machine. Я этим сервисом часто пользовалась. Или же Даркнет.
– Даркнет?
– Да. Теннисисты им пользуются. Для покупки наркотиков. Нужен специальный браузер – «Тор» называется. И тогда можешь искать то, чего на поисковиках нет. Глубокая нелегальная сеть. Только пять процентов Интернета, который мы видим на Гугле, это реальный Интернет. А остальное – теневой, подполье.
– Ни черта себе.
– Я им не пользовалась. Но Wayback Machine попробуй в любом случае. Это вполне законно, – засмеялась Кейт.
– А для чего оно тебе было нужно?
– Посмотреть старые протоколы тренировок моих соперниц, – призналась она, смутившись. – И их удаленные твиты.
– Так что это все-таки такое?
– Твои статьи удалены, да?
– Да.
– Так это как корзина всего Интернета. Снимок Интернета до удаления информации.
Она ввела адрес в телефоне и передала его мне.
ДОКУМЕНТ 8
Wayback Machine: Советы по применению.
Wayback Machine – средство Интернета, дающее вам доступ к неприглядному теневому миру Сети. Большинство сайтов периодически архивируются. Перейдите на главную страницу Wayback Machine и введите URL пропавшей страницы. После этого можете ввести дату, по состоянию на которую вы бы хотели увидеть данную страницу.
Сайт, который вы создали в 14 лет? Доступен. Старые записи из сетевого дневника, которые вы удалили? Тоже можно. Все, что было удалено из Интернета – удалено навсегда, – на самом деле никуда не делось. Все здесь, вы можете это посмотреть – и совершенно бесплатно.
– Так что вводи адреса этих статей, – сказала Кейт. – Архив с какой-нибудь из них там будет.
Кейт не знала подробностей, и ее спокойствие передалось мне. Под открытым небом Обана, когда Джек дал клятву, глядя мне в глаза, текст этих статей перестал иметь значение.
– В любом случае не впадай в паранойю, – продолжала Кейт. – Наверняка это все из-за мамы и той истории. Мне тоже тяжело. Без тенниса. И без нее.
– Ага. В горле защипало при мысли о том, как мама звонила мне каждый понедельник, пусть даже ей нечего было сказать.
– Из тебя получится отличная мамочка, можешь мне поверить. Ты очень сознательна, работала в больнице. Это дело трудное.
Я кивнула. Не сказав ей при этом, что была недостаточно хороша в своей работе.
Иногда я думала о ребенке во мне, как о том мальчике в больнице. Возможно, мне придется заплатить за то, что сделала. Быть наказанной. Мне придется искупить вину своим ребенком.
Сердце заколотилось при этой мысли. Вот я сомневаюсь по поводу Джека, желаю узнать о нем больше, а в глубине наших отношений имеется огромная тайна, о которой он не догадывается.
Джек даже не знает, что есть какая-то тайна. Совершенно ни о чем не подозревает.
