Это было в уик-энд, когда наши семьи знакомились. Мы поехали в пятницу. Папа и Кейт должны были приехать на следующий день и остаться до вторника, чтобы съездить на север.

За первую часть дороги я не сказала практически ни слова. Джек сидел с холодным видом, скрестив руки на груди. Не помню у него привычки к такой позе. Автомобильные поездки в Обан всегда занимают много времени. В замкнутом пространстве машины время тянулось вяло и медленно, в голове не было никаких мыслей.

После пары часов молчания я в сотый раз вспомнила рассказ Меза, как Джек на кого-то орал, и решила прояснить этот вопрос.

– Мез кое-что про тебя сказал, – начала я.

– Вот как?

– Да, когда мы грибы поливали.

– И чего? – Джек крутил радио, пытаясь найти новую станцию вместо потерянного сигнала. – Будем в итоге слушать прогноз погоды, – буркнул он.

– Сказал, что видел, как ты орал на кого-то.

Джек посмотрел на меня почти с веселым удивлением:

– Орал?

– Да. Он видел тебя в центре города, и ты на кого-то орал.

– Я? – Веселое удивление сменилось откровенной улыбкой до ушей. – Не знаю, случалось ли мне вообще за всю жизнь на кого-нибудь орать.

– Никогда?

– Тебя беспокоит, что я терроризирую население? Может, это было, когда не работал Твиттер, и я сошел с ума.

– Не надо шутить. Он же тебя на самом деле видел.

– Когда это было?

– Две-три недели назад.

– Честно, не представляю… что я вообще делал на позапрошлой неделе? – Джек задумался. – У меня была срочная работа, я практически в город не выходил.

Я тоже вспомнила. Он жил на тостах и кофе, в постоянном стрекоте клавиатуры.

– Не выходил, – согласилась я.

– Орал… – повторил Джек.

Я вспомнила Бена, как начала его обвинять. Это было сразу после мамы, после того, как бросила медицину. Он сперва фыркал, отмахивался презрительно. Совсем не так, как Джек. Не воспринимал всерьез. А Джек воспринял.

Но это же не значит, что Джек врет, подумала я, глядя на него. Он тоже меня рассматривал, поглядывая искоса.

Я подумала о поданной вчера заявке по «закону Клэр». Рано еще надеяться, что ее уже рассмотрели.

Лил октябрьский дождь. Когда мы выезжали, ветровое стекло было засыпано листьями. Но потом остался один, безжалостно мотаемый туда-сюда, едва не улизнувший из-под дворника, но снова прилипший к стеклу. В конце концов, он порвался пополам, и одна половина улетела, дрожа на ветру.

Было субботнее утро, ясный и солнечный осенний день, и это было странно.

Мы лежали в постели, «закон Клэр» был забыт.

– Знаешь, о чем я первым делом утром думаю? – спросил он.

– О чем?

Сама я размышляла о том, что субботнее утро – возможно лучший момент целой недели.

– Я думаю: «О чем сегодня надо побеспокоиться?» – ответил Джек.

– Это твоя первая мысль?

– Ага. И как только что-нибудь придумаю, я снова доволен.

– Это ненормально. И даже грустно почему-то, – заметила я, хотя сердце у меня пело. – Мне не хотелось, чтобы ты всегда был встревожен. Хотя и люблю узнавать про тебя такие мелочи.

Он посмотрел на стенные часы:

– Ой, скоро все приедут. И решат, что мы разгильдяи.

– Мы и есть разгильдяи.

– Это у нас семейное. Потому-то я всегда опаздываю.

– Да уж.

Мне приходилось много раз ему угрожать, что уеду без него, когда я уже сидела в машине с включенным двигателем, а он все еще собирался.

– Я об этом читал. Опаздывающие забывают учесть время, которое проходит между основными задачами. И потому мы думаем, что выйти из дому или пройти от станции до кафе – это ноль минут.

– Я про это уже читала в твоем Твиттере.

– Следишь за мной? – Джек попытался приподнять бровь, но не смог удержаться от смеха. – Не умею флиртовать. Я грубиян.

Конечно, сейчас, в постели, мои подозрения были за тысячи миль отсюда. Родителей Джека не было дома – они ушли за покупками: сыр, конфеты, вино. Мы могли бы пойти вместе, но Джек хотел оказаться в доме раньше их. Он всегда стремился получить как можно больше свободного времени в Обане.

В конце концов, Джек встал и пошел в душ, а я еще несколько минут лежала в теплой постели, слушая его. Он мылся молча, никогда не пел – слишком стеснялся.

Я встала, ежась от холода, и пошла делать кофе. Усталость окутывала меня туманом, я опять недостаточно спала. Может быть, беременность готовила меня к материнству. Я радовалась при мысли, как буду держать сонного новорожденного. Нашего.

– Извини, взяла твой халат, – сообщила я в дверь ванной, откуда доносился запах мяты, как из парилки.

– Наверняка тебе он идет больше, – откликнулся Джек. – Когда они приедут?

– Через час или раньше.

Хотя я была довольна, но о предстоящей встрече думать не хотелось, и напоминание вызвало нервную дрожь. Как будто в животе клубок змей. И эти змеи в лучшем случае просто тянули меня вниз, а в худшем – проснулись, задергались, переплетаясь, и вызывали тошноту. Трудно сказать, что именно вызвало их к жизни. Может быть, предвосхищение семейной встречи, неловкая натянутость, постоянное напряжение, поддержание разговора, идеальное дипломатическое поведение, никто себе не может позволить даже легкого подшучивания. Вероятно, все это из-за различия наших семей. Возможно, я боялась, что папа начнет громко рассуждать про последнюю акцию в супермаркете, пока отец Джека будет переливать в графин дорогой виски. Трудно сказать.

Я пошла в ванную и смотрела, как Джек намыливает руки.

– Меня ночью Моцарт разбудил, – сказал он. – Пришел и голову положил мне на грудь. Я подумал, что у меня инфаркт.

Я засмеялась, закрыла за собой дверь ванной и спустилась вниз.

Время было самое подходящее. Спускаясь на последнюю ступень, услышала, как стукнул почтовый ящик. Дэйви был у себя в комнате. Я была одна.

За секунду я оказалась у входной двери, ощутив босыми ногами колючий коврик, и забрала почту. Руки замерли прежде, чем мозг осознал, что не так.

В адресе жирным шрифтом: «Дж. Дуглас».

Меня будто током дернуло: Дуглас, Дуглас, Дуглас.