2000. Кира
В Центральном доме художника на Крымском Валу было шумно и весело. Выставка, проходившая тут на этот раз, выбивалась из привычной для ЦДХ строго-академической атмосферы. На небольшой сцене играла молодая фолк-группа – девушка в льняном платье в пол, с венком на распущенных волосах, пела что-то протяжное и лирическое. Сам зал тоже был оформлен в стиле южнославянского сельского жилища. Под потолком висели пучки душистых трав. На стенах – какие-то деревянные поделки, рябиновые бусы, ленты, беленые холсты. Тут и пахло как-то особенно, совсем не по-выставочному – теплом, летом, цветущим лугом, речной водой.
Публика пришла самая разношерстная – были тут и строгие искусствоведы, суховатые дамы в крахмальных блузках и траченные молью дядьки в плохо сидящих костюмах. Шаталась между стеллажей и неформальная молодежь – кто едва передвигал тонкие ноги, обутые в тяжеленные ботинки, кто звенел замысловатым пирсингом на лице, кто весело тряс розово-зеленым ирокезом. Попадались и офисные работники, явно заскочившие на выставку в обеденный перерыв, и состоятельные господа, решившие прикупить в подарок какому-нибудь ни в чем не нуждающемуся приятелю или коллеге произведение современного искусства.
Все они расхаживали по залу, замирали то у одного, то у другого стеллажа, говорили вполголоса:
– Ух ты… А вон там, посмотри, какая! А это кто, Питер Пэн?
А на стеллажах, на деревянных полках сидели, лежали, висели, провожая глазами публику, куклы. Самые разные: тряпичные – ватные и пухлые, изящные фарфоровые, с хрупкими запястьями, фольклорные глиняные, современные пластиковые, и такие причудливые, что понять, из чего они сделаны, не представлялось возможным. С одной полки свешивалась, покачивая черными мохнатыми лапами, диковатая женщина-паук, на другой сидел, склонив голову в колпаке с бубенцами, грустный арлекин, с третьей таращила глаза и брезгливо поджимала губы дива двадцатых годов – в серебристом платье и сверкающей диадеме, на четвертой погонял стадо белых меховых овечек белобрысый пастушок с заткнутым за пояс рожком. На пятой трагически заламывала руки роковая красотка в черных шелках.
Кира медленно двигалась по залу, разглядывая представленных на выставке кукол, и задержалась взглядом на одной. Длинные алебастровые руки и ноги, острые коленки, тонкие запястья, белые, отливающие платиновым светом пряди волос, черты лица – странные, тонкие, завораживающие какой-то нездешностью. Не поймешь, юноша это или девушка. Кукла, наряженная в узкие джинсовые шорты до колен и растянутую съезжавшую с плеч футболку, сидела, прислонившись спиной к стенке стеллажа, и смотрела куда-то вверх, запрокинув голову и вздернув решительный подбородок.
Рядом с куклой к полке пришпилен был ярлык с названием работы – «Любовь». Кира усмехнулась и, протянув руку, осторожно погладила куклу по согнутой коленке.
За спиной у нее послышалось какое-то движение, застрекотала камера – этот звук Кира могла узнать и с закрытыми глазами, и бойкая корреспондентка затараторила в микрофон:
– Мы находимся на выставке современного дизайнера, создателя собственной линии аксессуаров и автора кукол Марины Глебовой. Здесь сегодня многолюдно, всем хочется полюбоваться на придуманные Мариной чудесные и такие разные образы. А может быть, если повезет, увезти одну из этих эксклюзивных кукол домой. Давайте же попросим гостей выставки рассказать нам о своих впечатлениях! Извините, пожалуйста, можно задать вам несколько вопросов?
Последняя фраза, видимо, предназначалась конкретно ей. Кира подавила раздраженный вдох и медленно обернулась.
– Что привело вас на выставку?.. – затараторила девчонка.
Теперь Кира смогла ее разглядеть – молоденькая совсем, старательная такая, в очках и с хвостиком на макушке, наверное, вчерашняя студентка. Журналистка меж тем взглянула Кире в лицо и тут же сбилась, осеклась…
– …на выставку… Ма… Ой! – наконец выдала она и замолчала, глядя на Киру во все глаза.
За ее плечом многозначительно покашлял оператор.
– Я вас слушаю, – вежливо сказала Кира, давая девчонке время прийти в себя.
Черт, это уже начинало мешать. Но нельзя же было, в самом деле, являться в ЦДХ в темных очках.
– Не снимай, – прошипела журналистка нервно переминавшемуся с ноги на ногу оператору.
Тот – мужичонка средних лет с пивным брюшком и неопрятной рыжеватой бородой – видимо, не понимал, что происходит и растерянно переводил взгляд с одной женщины на другую.
– О’кей, – протянул он и выключил камеру.
– А это… Это же ваша фотография была на обложке последнего «Вог»? – тут же вцепилась в Киру корреспондентка. – Вы – Кира Кравцова, верно?
– Верно, – кивнула Кира. – Только прошу вас, тише. Не нужно привлекать внимание. Хочу спокойно посмотреть выставку.
– Кравцова? – вдруг встрепенулся оператор. – Это же модель, да? Ой, точно, я вас в «Men’s Health» видел.
– Ой, а расскажите, пожалуйста, что привело вас в Москву? Вы приехали навестить близких? Или по работе? А может быть, решили вернуться на родину? – мгновенно включилась в рабочий режим журналистка.
Кира чуть сдвинула брови и ответила – вежливо, но холодно:
– Девушка, если хотите взять у меня интервью, пришлите официальный запрос по электронной почте, я рассмотрю ваше предложение. Я на этой выставке только гость, а вам, думаю, следует обратить внимание на ее хозяйку. На нее, – и указала рукой на стоявшую поодаль, у сцены, Марину.
Та разговаривала с каким-то мужчиной в приталенном лазурно-голубом пиджаке, на ворот которого ниспадали длинные каштановые кудри, но увидев, что Кира смотрит на нее, улыбнулась и махнула рукой.
– Извините, – пролепетала нахальная журналистка.
И, подхватив под руку оператора, нырнула в толпу гостей. Кира же направилась к Марине, остановилась в паре шагов, дожидаясь, пока этот голубой пиджак от нее отойдет. Мужчина тем временем откинул со лба темно-каштановые волосы, обернулся, и Кира с изумлением узнала в нем своего давнего знакомого Ленчика Шувалова. Да, это определенно был Ленчик – сменивший масть, перекрасивший свои пергидрольные лохмы в теплый каштановый, немного постаревший, но все тот же Ленчик, манерный и томный, как актриса немого кино.
– Боже, какие люди! – простонал он. – Ты откуда здесь, мон анж? Проездом с Недели высокой моды в Париже? Прямиком от Александра Маккуина?
– Это – специальный гость мероприятия, – тут же отозвалась Марина. – Кирка, ну как тебе?
Каждый раз, когда они с Мариной встречались после долгой разлуки, Кира в первые дни чувствовала себя как-то неловко. А Марина то ли интуитивно улавливала это, то ли и сама не могла сразу раскрыться. Так или иначе, в первое время обе они как будто постоянно были настороже и, чтобы не выдать этого, щедро сдабривали общение какими-то шутками, ужимками – этаким безобидным дурачеством. Вот и сейчас Кира отчего-то не смогла просто сказать, как ей понравилась выставка, зачем-то напустила на себя деловитый вид и буркнула, копируя ошивавшихся на мероприятии толстосумов:
– Дорогой автор, мне очень понравилась одна ваша работа. Скажите, за какую сумму ее можно приобрести? Или мне обратиться к менеджеру?
– Ах, как это лестно, – дурашливо отозвалась Марина, поддерживая игру. – А о какой работе вы говорите?
– Как же она называется? Слово еще такое – редкое… – Кира притворно задумалась, постучала себя костяшками пальцев по лбу и выдала наконец. – Ах, да. «Любовь!»
Марина же вдруг вспыхнула. Киру всегда поражала эта ее способность краснеть сразу и щеками, и шеей, и висками – как девчонка-школьница, честное слово. Раскрасневшаяся Марина заулыбалась и отозвалась:
– Эта работа не продается.
– Почему? – не отставала Кира.
– Потому что она сделана в подарок. Для одного очень дорогого мне человека, – и убедившись, что никто на них не смотрит, даже Ленчик стоит вполоборота, провожая глазами какого-то парня с фигурой микеланджеловского Давида, шепнула: – Для тебя!
Кира всякий раз странно себя чувствовала, приезжая в Москву. Она рвалась сюда постоянно, как только удавалось выкроить время между съемками, фотосессиями, мероприятиями, на которых необходимо было ее присутствие. Заказывала билеты, быстро забрасывала в чемодан минимум вещей и летела, думая только о том, что скоро увидит Марину. А потом оказывалась в родном городе и… Все здесь за прошедшие годы стало для нее слишком далеким, чужим. И Марина, хоть и радовавшаяся каждый раз ее приезду, казалась чужой. Взрослой, самостоятельной, живущей своей жизнью, в которой Кире уже не было места. Нет, Кира радовалась этому – тому, что за Марину больше не нужно бояться, что не надо срываться по звонку, вызволять ее из очередной наркокомпании и укладывать в клинику. Но под ложечкой неприятно ныло, казалось, что Марине она давно уже не нужна, та только не знает, как ей об этом сказать.
В первые годы после отъезда было особенно тяжело. Кира, никому еще не известная, не способная диктовать свои условия, отдавалась работе без остатка. Жизнь в Токио оказалась очень дорогой, и первые месяцы Кира сидела на жесткой диете – на полноценное питание просто не хватало, а о такой роскоши, как такси, она могла только мечтать. Именно в те месяцы она похудела до истощенности и многие годы так и не могла набрать вес. Обреталась она в крохотной клетушке на 21-м этаже высотного здания, где стены были сделаны как будто из картона, и от звуков жизнедеятельности многочисленных соседей некуда было деваться ни днем, ни ночью. Жилье за городом, конечно, обошлось бы дешевле, но позволить себе переехать в менее центральный район Кира не могла. Помимо съемок для каталога Ямамото ей приходилось еще успевать на шесть-семь кастингов в день, куда ее отправляло международное модельное агентство «Ellite». В общем, жизнь здесь нисколько не походила на ее московское бытие.
Огромный город, некогда бывший рыбацкой деревушкой под названием Эдо, с его небоскребами, толпами, разноязыкой речью, мерцающими неоновыми вывесками, казалось, мог свести с ума кого угодно. Кира далеко не сразу освоилась в нем, научилась находить тихие уголки с зелеными лужайками, традиционными пагодами, аккуратными прудиками и благоуханными садами, где однажды впервые любовалась таким чудом природы, как цветение сакуры. Но, привыкнув, прониклась его атмосферой и самобытным ритмом.
И все же каждый раз, звоня Марине в Москву, Кира цепенела от страха – что, если та не ответит, что, если у нее что-то не сложилось с Ленчиком, она снова сорвалась, лежит сейчас в каком-нибудь наркоманском притоне в невменяемом состоянии. Как Кира сможет помочь ей – отсюда? О том, чтобы хоть на пару дней смотаться домой, нечего было и думать. На такие порывы у Киры не было ни денег, ни времени.
Но время шло, а Марина вроде бы держалась. Рассказывала Кире о работе у Шувалова, делилась какими-то идеями, говорила, что продолжает делать кукол – та, первая, что сидела теперь на тумбочке в Кириной съемной квартире в Токио, кажется, дала Марине творческий толчок, побудила продолжать действовать в этом же направлении. Во время этих телефонных разговоров Кире иногда начинало казаться, что она живет какой-то не своей жизнью. Ходит по улицам чужого города, среди высоченных строений из стекла и бетона, часами выстаивает перед камерой, примеряет одежду от великого дизайнера – все эти хлопковые мешковатые брюки и блузы, улыбается в объектив. Но всем сердцем, всеми своими мыслями остается в Москве. И по-настоящему живет только во время этих вечерних телефонных разговоров.
Ситуация немного изменилась после того, как вышел каталог от Ямамото. Киру заметили, запомнили, стали спрашивать в модельном агентстве именно ее. Понемногу у нее стали появляться деньги, возможность выбирать, на какие предложения соглашаться, иногда даже – чудо из чудес – краткие моменты отдыха.
Как только у Киры появилось несколько свободных дней и деньги на билет, она тут же рванула в Москву.
Потом было многое. Кира стала лицом нового аромата от Ямамото, подписала новый контракт – на два года. Фотографии ее стали появляться на обложках журналов, билбордах, в телевизионных рекламных роликах. Предложения по работе поступали ей отовсюду. И когда контракт с Ямамото закончился, Кира поняла, что вернуться в Москву она не может – это значило бы похерить все с таким трудом завоеванные карьерные высоты. Сейчас, пока лицо ее было на виду, она всем нужна, все хотят заполучить ее в качестве наглядной рекламы своей новой линии одежды, парфюма и даже модели автомобиля. Но исчезни она хотя бы на полгода – и не факт, что после этого кто-то захочет с ней связываться. К тому же и возраст у нее был уже не самый выигрышный. Модельный мир жесток – выпадешь из обоймы, и никто о тебе не вспомнит, никто никуда не позовет. Так и вышло, что после окончания контракта с великим японцем Кира перебралась в Париж. Сотрудничала с разными брендами, снималась в клипах прославленных музыкантов, сыграла даже небольшую роль в кино. За пару лет она вошла в топ-50 моделей мира, предложения все еще сыпались на нее как из рога изобилия, а суммы на контрактах становились все больше и больше.
Все это время Кира не забывала об их с Мариной договоре. О том, что однажды, когда обстоятельства сложатся в их пользу, они снова поселятся вместе. Но позвать Марину к себе на постоянной основе пока не могла – профессия требовала от нее оставаться мобильной, легкой на подъем. Сегодня ты работаешь в Париже, завтра на пару месяцев летишь в Милан, а летом у тебя съемки на Кикладах. Марине же, как считала Кира, нужна стабильность, нужен дом, уверенность в завтрашнем дне. Нельзя было просить ее сорваться из Москвы и ездить за Кирой по всему миру в качестве бесплатного приложения. Без точки опоры она обязательно сорвется.
Да и сама Марина за эти годы тоже прошла долгий путь. В конце концов, ушла из Ленчиковых подмастерьев, начала, как и мечтала всегда, создавать что-то свое. Поначалу оформляла квартиры, кафе, рестораны, мастерила кукол и аксессуары для интерьера, продавала их в художественных салонах. И вот, наконец, после стольких лет могла уже похвастаться собственным узнаваемым брендом, персональной выставкой, признанным в околокультурных кругах именем.
Все это произошло именно в тот момент, когда и у Киры наконец нашлось что предложить. Понадобилось каких-то шесть лет, чтобы ее положение в Европе стало прочным и устойчивым. Теперь у нее была своя квартира в центре Милана – за нее, правда, еще предстояло выплатить остатки кредита, но так или иначе наличие недвижимости означало, что обратно в Россию Киру уже никто не выдворит. И сумма в банке за время работы у нее скопилась достаточная, чтобы безбедно прожить несколько лет, даже если предложения о съемках перестанут ей поступать. Месяц назад у Киры закончился очередной контракт, новый она пока ни с кем еще не подписала. Хотелось для начала поговорить с Мариной. Объявить ей, что то, чего они так долго ждали, свершилось, что Кира наконец встала на ноги в Европе и теперь зовет ее уехать с собой. Именно ради такого разговора она и прилетела в Москву. Но теперь, глядя на Марину, наслаждавшуюся своей персональной выставкой, отвечавшую на вопросы журналистов и поклонников ее творчества, не знала, как ей подступиться к этому разговору. Ей всегда казалось, что она, как более сильная, более решительная в их союзе, выстроит для них с Мариной какую-то базу, а той останется лишь приехаться к ней и наслаждаться жизнью. И как-то не учла, что и Марина за эти годы уйдет далеко вперед, и предложение переехать к ней в Европу вдруг автоматически начнет означать предложение пожертвовать своим положением здесь, в России.
Эти мысли не давали Кире покоя, и она все откладывала и откладывала предстоящий разговор. Понимала, что срок отъезда все ближе, а они с Мариной все так же, как и раньше, деликатничают друг с другом, обходят стороной опасные вопросы и делают все, чтобы не омрачать короткую встречу.
Выставка закрывалась поздно, в районе одиннадцати вечера, и Марина, конечно, хотела присутствовать до конца. Кире едва удалось утащить ее из ЦДХ около девяти.
– Ты же на ногах не держишься, – строго выговаривала она, пока они с Мариной шли по набережной в направлении Крымского моста.
Стояла осень, и прохладный воздух неуловимо отдавал жженой листвой, горчил на губах. Из-за ограды парка Горького доносилась музыка, в темной речной воде бликовали, отражаясь, разноцветные городские огни. Город этот был совершенно не похож на ту голодную, замызганную Москву начала девяностых, из которой Кира когда-то бежала за лучшей жизнью. И в душе поднималась горечь – да, она приехала за Мариной, но опоздала. Та выкарабкалась и без нее, стала теперь новой, незнакомой, сильной, уверенной в себе – такой же, как этот незнакомый теперь Кире живущий своей жизнью город.
– Да наплевать, – отмахнулась Марина. – Я так ждала этого дня. Знаешь, все-таки работать на Шувалова и делать на досуге кукол – это одно. А вот так вот прийти на собственную выставку – совсем другое. У меня ведь даже и раньше их заказывали, да я и сама продавала некоторые модели через Интернет и частным магазинам. Но вот так сразу, по-взрослому… Тебе смешно, наверное? – улыбнулась она, обернувшись через плечо к Кире.
– Вовсе нет, – коротко отозвалась та.
– Слушай, ты какая-то странная, – подступила к ней Марина.
Ухватив Киру за руку, удержала ее на месте, взяла лицо в ладони, развернула к себе и заглянула в глаза.
– Эй, ты поосторожнее, – криво усмехнулась Кира. – Тут тебе не ночные Лужники. Еще побьют пуритане.
– Пф, – фыркнула Марина. – Ты совсем, я смотрю, отстала от московской жизни. У нас же здесь не Дубаи все-таки, Европа. Камнями точно не закидают.
– Я отстала от московской жизни, это точно, – призналась Кира.
– Ты поэтому такая? – Марина, ласкаясь, боднула ее лбом в плечо. – Напряженная, чужая… Ну я же вижу, что тебя гложет что-то. Говори уж!
Кира мягко перехватила ее руку и пошла вперед, увлекая Марину за собой. Откуда ни возьмись налетел вдруг ветер, швырнул в лицо охапку опавших листьев, загудел в ветвях деревьев. И от этого на душе стало еще тревожнее, тоскливее.
– Я купила квартиру, в Милане, – произнесла наконец Кира, не глядя на Марину, все так же шагая вперед.
– Ого! – изумленно ахнула та. – Кирка, как классно! Это же значит – конец скитаниям, так?
И вдруг осеклась, замолчала, сообразив, видимо, что мучило Киру все эти дни.
– Ты… ты насчет того, о чем мы когда-то договаривались? – осторожно продолжила она. – Насчет того, что, когда у тебя появится свое жилье и уверенность в будущем, я к тебе перееду?
– Насчет этого, да, – кивнула Кира. И, помолчав, добавила: – Марин, я же все понимаю. Когда мы об этом говорили, у тебя здесь не было ничего и никого. Вопрос был только в том, чтобы дождаться, когда появится возможность. Но теперь все изменилось.
– Что изменилось? – спросила Марина и как-то нехорошо покосилась на Киру. – Ты передумала? Слушай, ты не темни, пожалуйста, говори прямо. Я ведь тоже не дура, я не стану настаивать, чтобы ты сдержала какое-то там выданное сто лет назад на эмоциях обещание.
– Нет, ты именно что дура, – возмутилась Кира. – Дело не во мне, все мои слова до сих пор в силе. Дело в тебе – я не могу требовать, чтобы ты бросила все теперь, когда у тебя только начало складываться, и ехала черт-те куда, где тебя никто не знает. К тому же я… Пойми, Марин, мне уже за тридцать. Сколько еще я буду востребованной моделью – неизвестно. Мне, возможно, и самой очень скоро придется искать себе новый источник заработка. Я думала о собственной линии одежды, косметики, и у меня даже накоплен небольшой стартовый капитал, но…
– Но что? – взвилась Марина. В прозрачных глазах ее вспыхивали и гасли блики разноцветных огней гирлянд, которыми была увита ограда парка. – Но жертвовать чем-то, по-твоему, можно только тебе? А я должна только брать, брать и брать? Кир, скажи уж честно, ты боишься, что, если я останусь без своего дела, я опять сорвусь, начну торчать и отравлять тебе жизнь? А там, в чужой стране, тебе уже совсем некуда будет от меня деться?
– Да пошла ты! – не выдержав, рявкнула Кира. – Да, я боюсь – но не потому, что мне некуда будет от тебя деться. За тебя боюсь! Ты вспомни, что ты мне говорила, когда я уезжала. Что любовь не должна быть жертвой, что я тебе не прощу, если плюну на свое будущее ради тебя. А теперь, значит, я должна принять эту жертву от тебя?
– Я – не ты! – заорала ей в лицо Марина.
– Ах да, ты – не я! Ты благородная самоотверженная натура. Бессребреница такая. Очень, знаешь ли, удобная позиция. Позволяет чувствовать свое превосходство над простыми смертными.
– Знаешь что, иди ты к черту! – выкрикнула Марина. – Разберись сначала со своими тараканами! Это с ними у тебя проблемы, а не со мной.
Она вдруг развернулась и рванула прочь. Кира видела, как мелькает в сумерках ее маленькая худенькая фигурка. Такая хрупкая, такая одинокая. Хотелось броситься за ней следом, догнать, обнять, утешить. Пообещать, что все будет хорошо, что, конечно же, они будут вместе. Но сделать это означало бы все же пусть и невольно, но надавить на Марину, заставить ее пойти на явно невыгодные для нее условия. А так, пока она злится на Киру, пока считает, что та сама передумала звать ее с собой и лишь ищет себе оправдания, возможно, она сможет принять правильное решение.
Кира не знала, представить себе боялась, что с ней будет, если Марина отныне не захочет ее больше видеть. Если Марины не станет в ее жизни. Человек по натуре резкий, закрытый, за все эти годы она так и не сблизилась с кем-то за границей. Нет, знакомых, приятелей, коллег у нее было полно – в самых разных кругах. Но по-настоящему близкими ей оставались школьные подруги – Влада и Таня. И Марина. Марина, по сути, была вообще всем – и любовницей, и женой, и другом, и наперсницей, и непутевой младшей сестрой.
Если ее не будет… К чему тогда стремиться, к чему идти, чего ждать? Ради кого жить? И все же, все же, даже несмотря на это, нельзя было тащить Марину с собой, заставлять бросить свое дело, которое она так любовно создавала. Кира знала, что не простит себе этого. Если хоть раз она вернется со съемок и увидит, как Марина лежит на полу и стеклянными глазами пялится в потолок, она будет знать – это из-за нее. Если на Марину снова навалится эта ее страшная, не дающая дышать апатия, это тоже будет из-за нее. Нет, лишать Марину ее занятия было эгоистично и жестоко. Значит, так тому и быть. Она, Кира, сильная, не зря же Шувалов дразнил ее железной леди. Она выберется как-нибудь, справится. Это ничего, ничего. Лишь бы Марине было хорошо.
Именно так Кира рассуждала, бродя в тот вечер по осенней Москве под начинающим накрапывать дождем. Смотрела на подернутые мягким теплым светом витрины, на кофейни, за окнами которых сидели, уютно устроившись, пары, на мигающие ярким вывески магазинов, разглядела даже собственное лицо на обложке одного из журналов в газетном киоске. И отчего-то поморщилась, отвернулась от глянцевого изображения.
Она ведь не врала Марине, действительно неизвестно было, как долго еще ее будут приглашать на съемки. Нужно было начинать искать какой-то тыл, другой источник дохода. Линия одежды или элитной косметики, или свой парфюм… Чем там обычно занимались отошедшие от дел модели? Конечно, до этого еще было далеко, пока что она была вполне востребована, но начинать думать в эту сторону следовало уже сейчас. Нельзя класть все яйца в одну корзину, как когда-то говорила мать. Что ж, вот этим она и займется, чтобы заткнуть ужасающую пустоту, которая непременно образуется в ее жизни, когда из нее исчезнет Марина. Решено.
Кира взмахнула рукой, подзывая такси. Так или иначе, нужно было все-таки помириться с Мариной, провести хотя бы эти несколько дней вместе – напоследок. Или лучше не проводить, не отрубать хвост по частям? Ладно, это она определит на месте. В конце концов, может, Марина вообще ее выставит – после такого.
Когда Кира вошла в квартиру, Марина сидела на полу и увлеченно чертила что-то на большом листе ватмана. Кира даже не сразу поняла, что это. Какие-то сплетенные причудливым узором острые зигзаги.
– Это что? – спросила она, сбросив мокрый плащ и подходя ближе.
– Это? – обернулась к ней Марина.
А потом вдруг, вместо того чтобы подняться на ноги, подползла к Кире поближе и вскинула вверх руки, стоя на коленях.
– Дорогая Кира, – произнесла очень серьезно, даже торжественно. Но в глазах ее, Кира заметила, плясали бесенята. – Мы с тобой знакомы уже много лет, думаю, можно с уверенностью сказать, что чувства наши прошли проверку временем. И пришла пора перевести наши отношения, так сказать, на более высокий уровень…
– Что ты несешь? – невольно рассмеялась Кира. – К чему такая высокопарщина?
– Да заткнись ты! – оборвала ее Марина. – Не видишь, я делаю тебе предложение.
– Что? – охнула Кира и приложила руку к Маринкиному лбу. – Ты бредишь, что ли? Мы вообще-то не в Голландии.
Марина потерлась лбом о ее ладонь и уточнила лукаво:
– Деловое предложение.
– О чем ты? – сдвинула брови Кира. – И что это за абстрактная живопись?
И Марина тогда ухватила ее за руку, потянула вниз, заставляя тоже опуститься на пол и, наконец с помпой провозгласила:
– Это первый эскиз логотипа фирмы «Кир энд Мар» – нового бренда элитных аксессуаров, дизайнерских украшений, предметов интерьера и авторских кукол. С головным офисом в Милане. Как тебе такое?
– Я ничего не понимаю, – пробормотала Кира.
Но где-то внутри уже начинало подниматься смутное радостное чувство. Господи, Маринка все же гений! Неужели ей удалось придумать выход из этой чертовой ситуации? Тот, при котором ни одна из них ничего не потеряет, а наоборот, только приобретет?
– Ты же сама говорила, что хотела бы открыть свое дело. И даже про стартовый капитал что-то упоминала, – непринужденно объяснила Марина. – Ну вот, если ты действительно решила этим заняться, тебе все равно придется искать дизайнера. А лучшего, чем я, во всем мире нет, надеюсь, хоть с этим ты спорить не будешь?
– Не буду, – покачала головой Кира и тут же потянулась к Маринке – схватить в охапку, обнять, прижать к себе, зарыться лицом в волосы.
Марина же чуть отстранилась, придержав Киру за плечи, заглянула ей в лицо, смеющаяся, счастливо сияющая глазами, и спросила:
– Так я не поняла? Вы согласны, партнер?
Вместо ответа Кира все же справилась с ней, притянула к себе и поцеловала.
