Глава тридцать вторая: Кай

Я люблю летать. Всю жизнь, даже когда был ребенком, любил валяться в траве и смотреть на самолеты и на белые полосы в небе. Даже одно время мечтал стать пилотом, но, когда вымахал так, что в десятом классе обогнал в росте всех своих учителей, стало понятно, что с мечтой о карьере пилота лучше распрощаться. Тем более – военного пилота.

А теперь, когда моя жизнь сделала крутой вираж, я летаю минимум пару раз в месяц и никогда не сплю в дороге, а как ребенок, разглядываю облака в иллюминатор. Даже несколько часов подряд, и мне не надоедает.

Но в этот раз мне ни хрена не интересно лететь одному. Потому что голова то и дело поворачивается в сторону соседки – почтенной дамы средних лет – а в мозгу колом торчит единственная мысль: «Даниэла должна быть рядом, сидеть здесь, а я должен держать ее за руку и знать, что даже если случится херня и самолет упадет или взорвется – мы исчезнем вместе».

Я двинут на ней окончательно, потому что собственными руками слил тормозную жидкость.

Мы с Даниэлой все продумали и спланировали, как настоящие шпионы. И от этого тошнит неимоверно, и не помогает ни газировка, ни кофе.

Я прилетаю на сутки раньше: в Лос-Анджелесе тепло, но не жарко. Я бы сказал – просто пиздато, именно то, что нужно для отдыха вдвоем. Днем - на конференции, вечером – на совещании. И все время смотрю на часы так очевидно часто, что даже редко сующий нос в дела сотрудников Бессонов спрашивает, куда я опаздываю.

Они здесь всем составом: с женами, с детьми. Мужики, на которых хочется равняться, хоть где они, а где я. Но я им так завидую, что хочется плюнуть в себя самого. Потому что тоже хочу вот так: рядом со своей Принцессой, даже если это деловая поездка. Просто знать, что она здесь, рядом, носится по магазинам, скупая всякий женский хлам, и время от времени шлет сообщения с фотографии какой-то фигни, покупке которой рада, как детсадовка.

А вместо этого отшучиваюсь, что просто чем-то траванулся и нужно принимать таблетки по часам. Так себе отмазка, но у нас не принято лезть туда, куда не приглашают. Что-то типа корпоративной этики.

Я заканчиваю только после десяти: на улице уже темень, но бар ресторана забит людьми так, что яблоку негде упасть. Даниэла прилетела два часа назад – написала мне сообщение, и только тогда я выдохнул с облегчением, теперь точно зная, что ее самолет не потеряется за облаками, как в долбаном «Заклятье долины змей». Но встретить себя в аэропорту она запретила. Сказала, что подождет в баре гостиницы, и я несусь туда очертя голову. Ищу взглядом знакомую фигуру, но она ускользает от меня, словно призрак. За столиком ее нет, и там, на диванах, тоже. И вряд ли она среди той шумной компании мулатов, которая то и дело взрывается гоготом на весь бар.

И когда в груди начинает ковырять паника, я чувствую ее взгляд.

Она сидит за барной стойкой, в простых джинсовых шортах и какой-то цветастой легкой рубашке, с волосами, собранными на затылке забавной заколкой с бантом. И эти ее серьги: длинные ряды маленьких серебряных ракушек и колечек, которые легко шевелятся от каждого движения.

Я стою на расстоянии пары шагов, но оттягиваю момент поцелуя, полностью, на хер, совершенно точно, окончательно, убитый ее красотой.

Понятия не имею, сколько времени проходит, прежде чем на меня начинают коситься. Может, всего минута, может, целая вечность. Да и срать. Главное, что Даниэла сидит там, смотрит на меня своими охуенными серебряно-голубыми глазами и улыбается только мне одному. И от этой улыбки пробирает до самого нутра. И я просто чертов счастливчик, потому что здесь – и вообще на всей планете – нет женщины красивее ее.

И здесь, в окружении чужих людей, чужой страны, мы можем просто притвориться, что нет никаких колец, нет никаких оков и людей, которые нам не нужны, а существует только эта реальность, где мы принадлежим друг другу и можем делать совершенно сопливо-романтичные вещи, как например держаться за руки и обниматься на виду у всех.

А она словно нарочно: берет со стойки бокал с соком, прихватывает зубами трубочку, на которую нанизана мишура, и втягивает ее между губ, и все это – глаза в глаза. Я правда очень стараюсь держать свою пошлость на привязи, но, когда она делает это, яйца непроизвольно сжимаются, а джинсы вдруг становится слишком узкими, и стояк болезненно упирается в твердую молнию. Даниэла скользит по мне взглядом, задерживается на пуговицах простой рубашки, ниже и ниже, до пояса, продолжая вытворять такое своими порочными губами, что я готов вспомнить заветы предков и как пещерный человек взвалить ее на плечо и запереться в ближайшем туалете.

Ноги сами несут к ней, буквально в пару шагов – я уже рядом. Принцесса хочет вынуть трубочку, но я качаю головой, и она снова собирает губы в тугое кольцо.

— Ты меня до инфаркта доводишь, – говорю шепотом, поглаживая ямочку у нее на щеке.

— Соскучилась, - говорит она, слизывая сок с губ.

Наклоняюсь, чтобы поймать ее язык, но она подставляет губы, и мы просто осторожно целуемся, посасываем друг друга, словно чумовые леденцы. Она пьет сок из манго, и этот вкус вперемешку с ее дыханием просто самый умопомрачительный на свете. Так бы и напился им до отвала башки.

— Погуляем? – предлагаю я.

Мы этого не обсуждаем, но ее беременность никуда не делась, и я догадываюсь, чего ей стоило решиться на перелет. И если она устала и хочет просто поваляться в кровати, я составлю ей компанию.

Но Даниэла улыбается еще шире и, возвращая стакан на стойку, говорит:

— Хочу целоваться с тобой под звездами. – Прикусывает губу как развратная школьница и добавляет: - И обязательно на пляже.

Теперь я знаю, как чувствует себя вор, укравший из музея не яйцо Фаберже и не оригинал Модильяни, а просто маленький осколок прилетевшего из космоса камня. Так же, как я сейчас: у меня в ладони ее рука, и стоимость этого невозможно переложить на денежные знаки.

Мы выходим из гостиницы в теплую ночь, наполненную ленивым ветром и криками чаек: пляж совсем рядом, но бы бредем к нему очень медленно, и все время останавливаемся, чтобы просто прижаться друг к другу. Мне так чертовски тяжело все время сдерживать себя, чтобы не обнять ее слишком крепко, не причинить случайную боль. Небо здесь такое огромное, какое-то нереально фиолетовое и я, как пацан на первом свидании, начинаю рассказывать ей про звезды.

— Ты в этом хорошо разбираешься, - говорит Даниэла, разглядывая меня так, будто я доказал теорему Ферма.

— Думала, совсем идиот? – не могу не поддеть я.

Она преграждает мне путь, прижимается животом и запускает обе ладони в задние карманы моих брюк. И я рычу, натурально, как пес на свою самку, потому что мне нравится этот собственнический жест. И еще потому, что проходящая мимо кучка мужиков пялится на мою женщину, и я испытываю дикое желание затолкать их глаза глубоко им в задницы.

— Всегда знала, что ты не можешь быть простым и очень хорошо маскируешься, - отвечает она и поднимается на носочки, как балерина, чтобы потереться об мою щетину.

Похоже, моя Принцесса прется от того, что мои колючки оставляют следы на ее нежной коже. Кто я такой, чтобы отказывать ей в такой малости?

По пути на пляж я покупаю нам мороженное и делаю мысленную заметку, что прямо здесь же есть хорошая роликовая дорожка, и завтра вечером, когда освобожусь после конференции, мы точно здесь покатаемся. Вернее, будет кататься она, потому что на мой размер ноги вряд ли делают ролики.

Я поздно соображаю, что Даниэла хихикает не просто так, а потому что я проговариваю свои планы вслух.

— Никогда не каталась на роликах, - говорит таким тоном, что я просто посылаю на хер все спокойствие и кладу ладони ей на задницу. Смешно, наверное, выгляжу, учитывая нашу разницу в росте.

— Всегда хотел это сделать, - говорю в ответ на ее вскинутую бровь.

На самом деле это почти самое невинное из всего, что я бы хотел с ней сделать, но пока приберегу свои откровения, иначе тормоза откажут прямо здесь, и тогда останется только молиться, чтобы хватило терпения дотащить ее до пляжной кабинки для переодевания.

А потом мы уже на длинном пирсе, и доски потихоньку скрипят под нашими босыми ступнями, когда идем на самый край, садимся и болтаем ногами, скармливая друг другу кусочки фруктов из картонных коробочек.

У умиротворения, покоя и гармонии вкус манго. И чертовых бананов.