Глава двадцать девятая: Кай

Даниэла просто скользит вверх-вниз по моим пальцам и зажигается медленным направленным фейерверком прямо мне в душу. И губы все сплошь в красных ранках, шевелятся, говорят мне так много и так мало. Это было «да»? Этот взгляд в тумане?

Беру ее за подбородок и оттягиваю большим пальцем нижнюю губу, а она тут же всасывает его в рот, прикусывая фалангу зубами, так, что импульс отдает прямо в мошонку. Ни одна женщина с моим членом во рту не выглядела так охуенно возбуждающе, как Даниэла, просто посасывающая мой палец. Член прижимается в ширинке от того, как она лижет языком шершавую кожу. Она словно невинная монашка в постели Сатаны за мгновение до грехопадения.

— Это да? – У меня почти судороги.

— Это «да», - отвечает она.

И вздрагивает, когда расстегиваю ремень и тяну вниз «молнию». Мы смотрим другу-другу в глаза, когда я обхватываю ее бедра, вдавливая пальцы чуть не до самых костей. Пусть на этой безупречной коже останутся следы, пусть врет, выдумывает мужу, почему не может раздеться, пусть носит меня на себе.

— Я трахну тебя так, что ты сидеть не сможешь, - обещаю я, прижимаясь к ее входу напряженным членом. – Каждый шаг будет напоминать обо мне, каждый след от моих зубов будет гореть.

— Хочу… - стонет она, пытаясь поймать мой поцелуй, но вместо этого я только шире развожу ее бедра, открываю для себя, словно райские врата.

Я должен быть осторожнее, аккуратнее. Должен быть другим с ней, но у меня ни хера не получается. И она словно нарочно тянется бедрами, немного вздрагивая, когда понимает, что справиться со мной будет непросто. Что, Принцесса, никогда не было большого парня?

— Все будет хорошо? – без страха, но с почти детской наивностью и осторожностью спрашивает она.

Я цепляюсь зубами ей в ухо, заставляя в ответ крепче обхватить меня руками и ногами.

Что ей сказать? Что я хочу выебать ее до красных звезд в глазах? Хочу трахать до конца своих дней? Что да, она наверняка будет чувствовать дискомфорт? Что я хочу забыть об осторожности и взять ее так глубоко, чтобы каждым толчком рвать легкие стоном удовольствия?

Но мы должны быть аккуратнее, поэтому я просто медленно, как будто зверь на титановой цепи, веду бедрами вверх, проникая в нее без остатка. И это больно и невыносимо охуенно. Словно играть с ножом, словно идти через стену огня.

Ее живот непроизвольно втягивается, когда я чуть подаюсь назад – и снова в нее, теперь уже грубее, жестче.

— Прости, Принцесса, никакого ванильного секса, - пытаюсь оправдаться я, и она так развратно подмахивает бедрами мне навстречу, насаживаясь вся сразу, разрывая мои барабанные перепонки хриплым стоном. – Давай, сделай так еще раз, мне пиздец, как нравится.

Даниэла заводится, упирается пятками мне в талию и двигается взад-вперед. Я чувствую, как она пытается контролировать каждый сантиметр меня, пробует, как далеко может зайти, и я подсказываю, погружаясь весь, до влажного удара.

Она сжимает бедра сильнее, сдавливая меня так сильно, что это почти больно. И насаживается сама, развратно и откровенно, с моим именем на губах. Я развожу ее бедра и не спеша толкаюсь снова, до самого конца, до дрожи в каждой мышце. Нужно держать себя в руках, нужно что-то сделать с мыслями о том, какая она мокрая, охуено тугая, словно кулак, и пульсирует вокруг меня острой потребностью выдоить всего.

Я чувствую, что ей немного больно, и в последнем проблеске сознания нахожу силы, чтобы оторваться от нее. Возможно, для первого раза достаточно? Может быть, я не рехнусь, если кончу не в нее?

— Нет! – выкрикивает моя Принцесса, когда пытаюсь осуществить задуманное. – Просто… медленнее.

Просто… медленнее.

Просто, блядь, медленнее…

Я сгорю, трахая ее.

И это будет прекрасно.

Она тяжело дышит с каждым моим движением, закрывает глаза, и на ресницах блестят слезинки. Здесь, сейчас, только со мной она теряется свою долбаную маску безразличия и спокойствия, забывает об этих шести годах разницы и отдается, словно в первый раз: жадно, алчно, сжимая своим телом, буквально умоляя дать ей себя. Она такая настоящая, что больно смотреть. Страстная, безумная, бесконтрольная. Теряюсь в ней, переступаю за грань, где нет ничего, только ее судорожные стоны:

— Да, да… еще… Кай… еще. Сейчас, сейчас!

Это удовольствие разрезает меня пополам, словно циркулярная пила. Я должен глотнуть свою Принцессу, потому что легкие превратились в один сплошной стон. И она безошибочно угадывает мою потребность – бешено целует, лижет языком мои стиснутые зубы, пока я накачиваю ее собой. Пусть берет всего. Пусть идет со мной внутри, пусть я буду в ней, сохранюсь глубоко между ног.

Мы вздрагиваем почти одновременно, и несколько следующих толчков – это просто невыносимо приятные судороги, от которых я на миг теряю зрение и слух, и падаю во что-то безупречное, почему-то со вкусом перца на губах. Словно залпом выпил нирвану.

И целуемся, как школьники: несмело и нежно.

Впервые в жизни после секса у меня отказывают ноги. Я прижимаю Даниэлу к стене, пытаюсь немного отдышаться, потому что голова идет кругом и в груди набухает что-то такое огромное, теплое, отчего хочется просто целоваться с моей Принцессой. Целоваться всю оставшуюся жизнь. И я чуть не говорю ей об этом, но вовремя прикусываю язык. Что ей сказать? Чтобы бросала мужа и уходила ко мне? С его ребенком? Ко мне, у кого как раз висит огромная проблема по имени Ляля? Сказать – и увидеть, как Даниэла отводит взгляд? Придумывает какие-то необидные слова для отказа, пытается выкрутиться, избавиться от моего почти по-детски наивного желания завладеть ею после первого же секса?

Вряд ли она поймет, ведь я и сам с трудом понимаю, что уже сейчас моя кожа пропиталась ею так глубоко, что это уже не вывести, даже если я перетрахаю всех женщин мира.

Я кое-как справляюсь с приступом слабости, беру Принцессу на руки и отношу в постель. Укладываюсь рядом, и она тут же прижимается ко мне: такая маленькая, совершенно беззащитная. И мне до печенок пробирает страх: а что если Никольский о нас узнает? Кто защитит ее от него?

— Почему ты на ней женился? – вдруг спрашивает Даниэла.

— Потому что хотел сделать им всем назло. – Этот ответ меня не красит, но с Принцессой я никогда не буду лукавить.

Незаметно для себя рассказываю, как мамаша Ляли пришла в мастерскую, как предлагала мне кучу денег, лишь бы отстал от ее доченьки, опускаю только поносные слова, которые она в тот день вылила мне на голову.

— Ты не любишь ее? – Я едва понимаю, о чем она говорит.

— Конечно, нет. И разведусь с ней, даже если придется тащить ее в ЗАГС силой.

Даниэла вздыхает, возиться с блузкой и переворачивается на бок, так, что теперь мы смотрим друг другу в глаза.

— Будь с ней осторожнее, Кай.

— С ней или с ее папашей?

Принцесса просто тянется, обнимает меня за шею и целует в уголок рта, в колючую щеку, прокладывает дорожку невесомых поцелуев до челюсти. А я прижимаю ее голову к себе, вдыхаю запах волос и пытаюсь приказать своему сердцу не грохотать так громко.

— Может, наконец, дашь мне свой телефон? – задаю вопрос, который вынашивал все время до нашей сегодняшней встречи.

Она сомневается, и я прекрасно понимаю, почему. Телефон – это зацепка, повод думать, что мы с ней можем общаться не только из-за Ляли. Повод для Никольского и Ляли, если им захочется покопаться в наших телефонах. Но я просто не отпущу ее - и сам не смогу уйти, пока не найду возможность хотя бы узнавать, что случилось, если Даниэла снова надолго исчезнет из моей жизни.

Даже сейчас, когда мы так крепко обнимем друг друга, что трещат ребра, меня всего ломает от мысли, что через пару минут придется ее опустить. Уйти в эту дверь, снова в неизвестность. Снова ждать, когда судьба надумает повернуться к нам задницей, чтобы украсть еще один поцелуй или целую встречу. Я никогда в жизни ничего не крал, даже не таскал мелочь у матери из кошелька, хоть так делали почти все мои друзья. Но сейчас чувствую себя вором. И тошно от того, что Принцесса наверняка чувствует себя так же.

Уже в дверях мы, словно на первом свидании, обмениваемся телефонами, набираем друг друга и пересекаемся взглядами, когда оба же притормаживаем над выбором имени. Я записываю ее – «Принцесса», а Даниэла осторожно, в последний раз, целует меня в пятнышко ожога на крыле татуировки и пишет в телефоне – «Ангел».

Мы не договариваемся ни о чем, потому что боимся, что Судьба подслушает наши планы. И попытается им помешать.