Глава четырнадцатая: Кай

Простой. Механический. Секс.

Так я называю обычный перепихон с красивой девочкой без комплексов. Это не для души и не для мозгов, это для члена. Экологически безопасное снотворное, чтобы вырубиться до утра и не думать обо всякой херне вроде того, в какой позе Даниэла легла под своего мужа и сколько раз дала ему себя трахнуть.

Но это ни хрена не помогает. Утром я в хлам вымученный какими-то порнографическими снами, в которых делаю с ней все, что захочу, а она выгибается, облизывает свои сочные губы и просит еще. И эти образы преследуют меня все утро и весь день. Я словно игрушечный солдатик: машинально переставляю руки и ноги, делаю свою работу, но мой внутренний сигнал не настроен на прием из внешнего мира. Я весь в себе, с дотошностью рабочей осы перебираю в памяти все детали вчерашнего вечера и задаюсь одним и тем же вопросом: какого хуя я ее не трахнул? Мне бы точно полегчало. Наверное. Ведь должно было полегчать?

— Спасибо за машину, - слышу голос и поворачиваюсь. – Я думал «гелик» надолго в стойле застрянет.

Это владелец «Гелендвагена», того самого красавца, с которым я позавчера провозился весь день. Чего-то думал, что он старше, а нет – молодой мужик, до тридцати точно. Мы с ним одного роста и почти одинаковой комплекции, и взгляд у этого мужика ухватистый, и сам он весь какой-то собранный, тугой, готовый в любую минуту ввалить, с какой бы стороны не прилетело. Не раскисший папик с пузом, которое висит над ремнем, как опара, и не слащавый сынок богатеев.

— Там ерунда была, - пожимаю плечами.

Его вроде Онегин зовут? Фамилия кажется смутно знакомой.

— Вот, держи. – Он отсчитывает приличную сумму и молча смотрит, как я прячу деньги в карман рубашки. – А с рожей что?

Машинально провожу по свежему шраму на лбу, вдруг вспоминая, что забыл налепить свежий пластырь.

— Кое-кому не понравилось, что я умею огрызаться, - говорю уклончиво.

— И хорошо огрызнулся? – Онегин прячет руки в карманы брюк, как бы между прочим изучая мои сбитые костяшки.

— Нос сломал, челюсть, руку, - перечисляю без намека на хвастовство. На самом деле, я мог бы уделать всех троих, если бы не пропущенный удар в голову. Ладно, несколько ударов. Ну и ребята тоже были не гопота с улицы, а явно обученные церберы. Прямо, блядь, хоть гордись, что для разборок с простым автомехаником старый козел потратился на спецов.

Понятия не имею, к чему были все эти вопросы, но Онегин смазано кивает и идет к машине. А потом, уже открыв дверь, задерживает меня окриком:

— Что закончил?

— Прикладная математика и информатика, МГУ.

— Знакомый факультет, - хмыкает он.

Мне прямо чешется сказать, что я поступал сам, своими мозгами, прошел впереди всех зажратых папашиных сыночков, но, кажется, этот мужик, хоть и гоняет на крутой тачке, все равно не в их числе.

— Мозги на месте? – уже без улыбки, серьезно и цепко спрашивает Онегин.

— Ну тачку же тебе починил, - пожимаю плечами я. И, подумав, добавляю: - Год недоучился.

Он почему-то кивает, как будто ожидал услышать что-то подобное.

— Где Белая башня знаешь?

Еще бы не знал: модный офис в центре. Там, кажется, засели какие-то айтиншники и…

— Приезжай в понедельник к одиннадцати, скажешь, что к Тимуру Бессонову от Онегина. Я предупрежу. Посмотрим, откуда у тебя руки растут и в каком месте мозги.

И только мысль о предстоящем собеседовании на, возможно, первую крутую работу в моей жизни, не дает мне слететь с катушек. Потому что Принцесса не появляется ни в этот вечер, ни в следующий. И сколько бы я ни убеждал себя, что мне в общем плевать на нее, злость выжирает меня огромной ложкой. Я на хрен выбрасываю зачем-то купленные дорогущие конфеты и шампанское, и букет роз, которые она бы так или иначе все равно не забрала домой. Это просто полный отстой: отдавать полный отчет в нелогичности происходящего и все равно делать это дерьмо с упорством барана. А я и есть баран, потому что вдруг размечтался, что тот вечер сидит в ней занозой точно так же, как и во мне.

«Спустись с неба на землю, долбоеб, - плюется внутренний голос. – Где ты, а где она. Мало ли, что потекла и хотела ноги расставить».

Утро понедельника распечатывает пятый день без Даниэлы. Я собираюсь на собеседование и по такому случаю одеваю простые черные джинсы и единственную бесцветную серую футболку. В моем гардеробе нет ни одного костюма и галстука, потому что жизнь просто не подкидывала ситуаций, куда бы приходилось наряжаться, как в гроб.

В дверь звонят и на миг кажется, что это может быть моя Принцесса, но вряд ли у суки-судьбы завалялись для меня такие царские подарки. Так и есть: на пороге стоит Ляля и без приглашения заходит внутрь. Уже вся разодетая, в макияже, в облаке кислых духов. Что ж, похоже, последние дни она не бухала, а вела почти целомудренный образ жизни. Неужели папаша правда перестал спонсировать загулы?

— Наряжаешься? – спрашивает она, присаживаясь в кресло, и тут же достает сигарету. – На свидание что ли? При живой жене?

— Зачем пришла? – Я не буду поддаваться на провокации, не дам расшатать себя до психов и не проебу свой, возможно, единственный настоящий шанс в жизни.

— Мы же муж и жена, забочусь о твоем здоровье. Ты на звонки не отвечаешь.

— Мы решили, что разводимся, - напоминаю я, облокачиваясь бедром на тумбочку.

— Не мы, а ты. – Если Ляля в чем-то и сильна, так это в умении корчить дуру. – А я пришла раскурить трубку мира.

Она поднимаемся, прилипает ко мне, и я еле уворачиваюсь от влажного поцелуя. Беру ее за руки и отодвигаю, словно мебель.

— Что, деньги кончились? Любимый папочка поставил непослушную доченьку в угол на горох?

Она фыркает, глубоко затягивается и выпускает дым мне в лицо. Корчит этакую фирменную стерву, а на деле выглядит скорее не по делу зарвавшейся блядью с кольцевой.

— Да он уже и думать забыл о нас с тобой. Забрал свою молодую женушку и укатил с ней за океан. У них еще типа медовый месяц, так что вообще не до нас.

Эта правда упруго лупит под ребра и ковыряет до самых печенок.

Так вот почему Даниэла не пришла. Так вот где она все эти сраные четыре дня: развлекает старого козла, пока я чуть не подыхаю, думая о ней. Ложится под него, как последняя…

Бля, она его жена! Конечно, она с ним трахается!

— И надолго ты без присмотра? - спрашиваю стеклянными голосом.

— Я не спрашивала, - фыркает Ляля. – До конца недели, кажется.

Предполагать, что она со своим мужем – это одно. Да, это пиздец, как наивно и тупо, но я придумал себе идеальную женщину, которая не захочет другого мужика, даже если он ее муж. Я нарисовал чертову красавицу, на которую был готов молиться, а теперь вижу, что ничего сказочного в ней нет. И что у нас ничего нет. Нас нет! А тот вечер был просто химерой. Даниэла приехала за разовым сексом и, не получив его, просто забила на меня большой толстый болт.

Реальность покрывается красной дымкой бешенства. Мозг болит от моих попыток вырезать Принцессу из воспоминаний тупым скальпелем. Едва ли соображаю, что делаю, когда хватаю Лялю за горло и толкаю вниз, чтобы встала на колени. Она улыбается своими блядскими глазами и берется за ремень.

— Хочешь мириться – соси, - зло смеюсь я.

На хер все. Это была просто еще одна случайная сучка в моей жизни, не стоящая даже разового перепихона.

Она справляется быстро: у меня просто отказывают мозги, работают чистые инстинкты, и на них одних я позволяю себе тупо оторваться. Кончить, спустить пар, можно называть, как угодно, но суть от этого не изменится – я, как кипящий чайник, с которого сорвало крышку. Только это и спасает, чтобы не взорваться, не разнести к херовой матери все вокруг.

Мне становится легче, но только физически. А душа в клочья. В хлам. И в башке шумит, как с бодуна, потому что напихал туда всякого дерьма, лишь бы не думать о ней.

— Кай, - Ляля вытирает губы, тянется для поцелуя, но мой максимум для нее: посредственная попытка спрятать отвращение. И конечно, Ляля это прекрасно понимает. – Блядь, ты придурок!

Она пытается дать мне пощечину, но я легко угадываю ее намерения и за руку вытаскиваю за дверь.

— Я говорил, чтобы больше не приходила? – Да, я сукин сын, ублюдок и тварь, но она дала – а я взял. – Говорил, что развод?

— Ты просто больной! Ненавижу тебя! – Ляля показывает мне средний палец, а потом ядовито предостерегает: - Еще приползешь. Сам приползешь.

— Все, пошла отсюда.

Я с грохотом захлопываю дверь, сдираю с себя одежду и иду в ледяной душ. Мне нужно смыть с себя ее запах, избавиться от грязи, в которой продолжаю барахтаться и, самое обидное, совершенно добровольно.

Хорошее в этом долбаном дне только одно: я успеваю на собеседование - и работа у меня в кармане.