51

– Ну что, Тео, как дела в школе?

Полин ответила с кухни раньше своего сына:

– Лучше поговорите с ним о голоде, царящем в мире, или о черной дыре, поглощающей галактику, потому что… Тео подошел к доктору и тихо признался:

– Я нагрубил учительнице…

– Порыв страстей или имелись веские основания?

– Я очень расстроился, потому что она заставила нас играть в футбол с мелюзгой.

– Значит, порыв страстей. Это до добра не доводит. А кто для тебя мелюзга?

– Подготовительная группа. Они даже не могут вести мяч, кривоногие.

– Понятно. Значит, кривоногие – это оскорбление.

– Ну да. Эти подготовишки ползают еле-еле, улитки несчастные.

– Но ты сам недавно был подготовишкой.

– Да, но я не был таким.

– На самом деле?

– Конечно! Я быстрее их бегал. У меня как будто крылья были!

– У бабочки вырастают крылья, когда она перестает быть гусеницей, а не улиткой.

– Значит, подготовишки еще гусеницы.

– Ты делаешь успехи.

– Бабочка или улитка, какая разница, в футбол и с гусеницами не играют.

Появилась Полин с тарелкой для Тео на подносе. – Что вы тут замышляете оба? Думаете, я ничего не слышу?

Тео подмигнул доктору, пока его мать усаживалась рядом.

– Страшно подумать, сколько раз я обедала тут одна… Тоска зеленая! Да еще все эти нарисованные зверушки таращатся на тебя. Глаза выпученные, улыбки застывшие, а эти термоядерные цвета даже с годами не тускнеют… Просто жуть. Вот этот бобр явно под кислотой, он меня больше всего пугает, а вас?

Доктор бросил взгляд через плечо.

– А меня – скорее этот ежик. У него лицемерный вид.

– Что значит «лицеверный»? – поинтересовался Тео.

– Лицемерный. Это значит неискренний. Ему не хочется доверять. Но настоящие ежики очень милые.

– Вы прекрасный педагог, доктор, – развеселилась Полин. – Так ненавязчиво затронули тему антропоморфизма в искусстве. Если бы вы еще сумели в двух словах рассказать ему о вреде пальмового масла, содержащегося в его шоколадном печенье, вы бы здорово мне помогли.

– Я уверен, что он в состоянии это понять.

– Разумеется. Просто я, видимо, делаю что-то не так. А вы, с вашими воспитательными талантами, попробуйте, пожалуйста, объяснить этому ребенку, почему он не должен огрызаться учительнице.

В дверях гостиной появился Франсис. – Я вам не помешаю?

– Конечно нет. Заходите.

– Вы еще не перешли к кофе?

– Мы убирались наверху, – ответила Полин. – Садитесь, кофе сейчас будет.

Месье Ланзак устроился рядом с доктором и с необычной для него робостью спросил:

– Вы не возражаете, если я буду иногда с вами обедать? Телевизор меня больше не вдохновляет.

Тома насмешливо улыбнулся:

– Еж вашу медь, я же вам сам ровно это и предлагал!

– Ну, молодец, нашли как выражаться при ребенке! – возмутилась Полин.

– Ничего, ему как раз пора узнать суровую правду жизни, – заметил Франсис.

Тео тут же спросил:

– Месье, а что такое тампакс?

Полин поперхнулась:

– Ну давайте, поведайте ему суровую правду жизни! В это время раздался звонок, избавив месье Ланзака от необходимости распространяться на тему, которую он точно никогда не затрагивал перед своими новобранцами.

Тома бросил взгляд на часы и переглянулся с медсестрой.

– Еще слишком рано, вряд ли это он.

– Возможно, дочь мадам Тремельо замучила совесть, и она привезла матери букет цветов?

Полин встала, чтобы пойти к двери, но, едва переступив порог гостиной, тут же примчалась назад с безумным видом.

– Доктор, мне кажется, это Ромен!

Тома вскочил со стула, к великому удивлению Тео и Франсиса.

– Уже? Вот черт…

Полин пристально его оглядела, словно Тома предстояло выходить на сцену. Поправила ему воротник и даже пригладила прядь волос.

– Дышите ровно, все пройдет хорошо. Сохраняйте спокойствие. Главное, не думайте о конечной цели.

– Черт, я об этом не думал. А теперь думаю.

– О, простите. Выглядите замечательно. Улыбайтесь, не торопите его, а главное, не забывайте – вы видите его впервые и ничего о нем не знаете. Ну, вперед!