Часть одиннадцатая.

На следующее утро в замке царило веселье. Честный люд радовался богатому урожаю и снижению налогов, особым указом королевы. Знатный люд радовался тому, что ему удалось сохранить головы и не придется посылать своих солдат на клятую войну. Знатные рыцари радовались тому, что турнир перенесли на лето, заменив судом над предателями, вознамерившимися свергнуть королеву. Радовалась Софи, как обычно принося своей королеве травяной отвар утром. Радовались испанцы, которые поголовно простыли в клятой Франции и маялись соплями и слезами, пока их королева гостила в замке у сестры. Радовалась королева Маргарита, проболтавшая с сестрой всю ночь. Радовалась и королева Изабелла, к которой снова вернулась жизнь. Радовался сиятельный граф, которого выпустили из тюрьмы и наградили целым котлом отменного жаркого из молоденького ягненка за страдания. Только я почему-то был не весел и грустно смотрел за тем, как сиятельный граф уничтожает уже пятый житный хлеб с жарким.

- Узри, Матье, - бубнил он с набитым ртом. – Видишь ты другого человека.

- Как по мне, так все такой же. Зловонный и пафосный обжора, - сказал я, окинув похудевшего рыцаря ленивым взглядом. – Куда же в тебя все это лезет, старый? Не иначе забьются потом все отхожие ямы твоими карбункулярами.

- Ох, не хватало мне желчи твоей, - улыбнулся он, на миг оторвавшись от жаркого. – И мяса тоже не хватало, и прелестей нагих дев тоже.

- И в чем тогда ты изменился, старый? – спросил я, кивая Джессике, которая присоединилась к нам в задумчивом молчании.

- Во тьме темницы нашел я путь к Богу. И понял я, что вел неправедную жизнь, - ответил сиятельный граф, выпустив благородную отрыжку. – Дев имал, был гневу часто подвержен.

- И смердел, как лепрозная срака.

- И это тоже, Матье. И лгал я вдобавок, разом перечеркнув все добродетели рыцарские. Теперь я другой.

- Неужели? – удивился я. – Не будешь дев имать и соблазнять, и воздух вонью портить? В святые места отправишься молить о прощенье?

- Когда-нибудь, да, - кивнул рыцарь, а Джессика рассмеялась любимой мной жемчужной улыбкой. – Сейчас же я еще немного погрешу, а потом перестану.

- Это называется махровая брехня, старый, - сказал я. – Заканчивай жрать так противно. Тут, между прочим, знатная дама самой испанской королевы сидит.

- Прошу простить, мадемуазель, - обворожительно улыбнулся сиятельный граф и стряхнул капли жира с грязных усов, заставив меня вздохнуть. – Не имел чести быть представлен. Сиятельный граф Арне де Дариан к вашим услугам и к услугам вашей семьи, мадемуазель. Смею заверить, не так я и стар.

- Ты старее принца румынского Воданопуло, коий с искусственным хером и парализованной правой рукой ходит, старый, и ходишь ты только потому, что у тебя вместо крови вино плещется в жилах, - фыркнул я. – Заканчивай соблазнять Джессику. Она к твоим чарам сверхустойчива.

- Истинно так, добрый милорд, - кивнула Джессика, вновь улыбнувшись и заставив моих душевных червей возобновить трапезу. – Моя добродетель другому обещана.

- О, добродетель. Нет в тебе ноток романтики, - покачал головой сиятельный граф, возвращаясь к пожиранию жаркого.

- В тебе они точно есть, - улыбнулся я. – Утром выходят и глаза режут иголками, старый. Ну, что там, Джессика? Уже пора?

- Пора, - кивнула она, задумчиво пробежав пальчиками по моей руке и извинилась. – Прости, Матье.

- Не стоит извинений, - задумчиво ответил я и, проводив девушку взглядом, повернулся к сиятельному графу. – Пошли, старый. Её милость ждать не любит.

- Иду, иду. Еще один кусочек… - я вздохнул и, вцепившись в руку рыцаря, поволок его на буксире в сторону тронного зала.

На этот раз в тронном зале было многолюдно. Здесь была не только французская знать, но и испанская. Все мило улыбались, рассматривали праздничное убранство и мило беседовали друг с другом. Но когда мы с сиятельным графом и Джессикой переступили порог, раздался знакомый мне вой придушенных труб и все глаза уставились на нас. Вздохнув, я поправил расписную жилетку и, сжав руку Джессики, двинулся следом за графом, который сиял, как кобель, обрюхативший дюжину сучек.

Подойдя к возвышению, на котором стояла Её милость и королева Маргарита, мы преклонили колени и головы, как подобает в торжественных случаях, после чего подняли на Её милость глаза. Я в который раз восхитился королевской красоте, изяществу её прекрасного лица и сладкой лазури её глаз, но покраснел, нарвавшись на пристальный взгляд Джессики, и опустил голову. Не поднял я её даже тогда, когда раздался шорох дорогого платья, и в воздухе запахло еле чувствуемой сладостью, зато вздрогнул, ощутив на своем плече металл.

- Лишь праведный муж, ставящий благо превыше собственной выгоды, способен стать рыцарем, - в тишине раздался голос Её милости, а мое сердце дрогнуло и остановилось. – Он должен быть magnanimus (великодушным), ingenuus (свободнорождённым), largifluus (щедрым), egregius (доблестным), и strenuus (воинственным). Должен положить свою жизнь на алтарь, ради защиты невинного, должен честным быть перед собой и Богом, должен жизнь подвергать опасности за веру, охранять сирых и убогих, и служить почтительно своей королеве. Встань, Матье. Встань, рыцарь де Анжу.

Я поднялся на ноги и с трудом сглотнул тяжкий комочек, застрявший в груди, как рыбная кость. Королева опоясала меня расписным поясом и вложила в руки новенький меч.

- Accingere gladio tuo super femur etc (да будут препоясаны чресла твои мечом), - сказала она на латыни, и я вновь преклонил колени.

- Благодарю, моя королева, - сказал я и сжал зубы, ибо перед глазами побежали красные пятна, и если бы меня не поддержала Джессика, точно бы рухнул осрамленным под ноги Её милости.

- Встань, сиятельный граф Арне де Дариан, - старый рыцарь с трудом поднялся на ноги и резким взмахом стер крошки со своих усов, заставив королеву слабо улыбнуться. – Нашей милостью возвращаем вам титулы ваши, несправедливо отобранные нашим покойным владыкой, и земли, что ранее вам принадлежали.

- Благодарю, Ваша милость, - склонил голову сиятельный граф и негромко кашлянул. – Если Ваше величество позволит, хотел бы я кое-что сказать.

- Позволяю, - удивленно велела королева.

- Я уже стар, Ваше величество, наследников у меня нет. Слуг нет и ничего остального. Оруженосец мой вырос, теперь я один.

- Чего же тогда попросит в награду сиятельный граф?

- Мое желание одно, Ваше величество. Позвольте служить вам, как и раньше. Защищать вас от происков негодяев и коварных клинков. Позвольте жизнь свою положить к вашим ногам, - сказал он, заставив удивиться и меня.

- Ежели таково ваше желание, граф, то так тому и быть, - улыбнулась Её милость и повернулась к Джессике.

- Встаньте, леди Лурье, - я слышал, как у Джессики перехватило дыхание, и немного сместился влево, чтобы она оперлась на меня бедром. – За вашу верность и преданность испанской короне и нашей сестре, примите в дар это колье.

- Хм, хм, - хмыкнул я, мельком бросив взгляд на драгоценность, на которую можно было купить пару замков.

- Отныне и до конца времен, желанный вы гость в нашем доме и приняты будете с почестями, кои лишь благородным дамам позволительны.

- Благодарю, Ваше величество, - тихо ответила Джессика и опустилась на колени.

- Встаньте, - велела королева и, когда мы поднялись, улыбнулась жемчужной улыбкой. – Отныне и с полным правом являетесь вы нашими друзьями.

- Все то, что сказала она, - буркнула королева Маргарита, когда её сестра заняла трон.

- Благодарим, Ваша милость, - откликнулись мы, а я вздрогнул, когда дверь в тронный зал распахнулась, и раздался визгливый голосок, которого я очень давно не слышал.

- Матье!

- Беатрис? – спросил я и повернулся к своей даме, которая нагло перла вперед, не смущаясь и отдавливая ноги не успевающим уйти с её пути. – Истинно, Беатрис.

- Беатрис? – спросил сиятельный граф, скользнув оценивающим взглядом по обширному бюсту Беатрис.

- Беатрис? – процедила Джессика, смотря на меня.

- Беатрис? – удивились королевы такой наглости.

- Беатрис! – сказала Беатрис, опускаясь на колени. – Ваше величество, прошу я вас о милости.

- Эм… о какой, благородная дочь барона де ла Наталя? – растерялась Её милость и пожала плечами на недоуменный взгляд Маргариты.

- Казните этого негодяя! – взвизгнула Беатрис, пылая лицом, как смоляной факел морозной ночью, и указывая на меня пальчиком.

- Чем так не угодил вам сей достославный рыцарь, коий нашей милости люб? – спросила королева и поморщилась, когда Беатрис зашлась в припадке злобы и застучала зубами, как мавр-людоед.

- Рыцарь?! Ох, я не удивлена совсем. Сей мерзкий плут меня обманом взял когда-то, он обещал на мне жениться, когда рыцарство получит, но сам на посланья страстные не отвечал. На двести сорок восемь писем!

- Двести сорок восемь? – охнул я.

- Истинно так, негодяй, - всхлипнула она. – Ты меня дамой называл и обещал жениться.

- Раз так, то слово рыцаря тверже стали, - хмыкнула Маргарита. – Ежели плевы девственной тебя именно он лишил, конечно.

- Лишил!

- А вот и нет, - ответил я. – То был не я, а Стефан-недоумок.

- Не недоумок он, а знатный муж, - покраснела Беатрис. – Была пьяна я, а Стефана речи так обольстительно прекрасны были.

- Недоумок, Ваше величество, - сказал я, переминаясь с ноги на ногу. – Отвратительный и прегнуснейший недоумок, что имать любил все, что шевелилось. Он даже медведя имал.

- Медведя? – Её милость уже ничего не понимала и растеряно переводила взгляд с меня на Беатрис и обратно.

- Медведя. До смерти заимал несчастного мишку, Ваше величество. И мед у него украл, коий потом себе в уд втер и в улей его засунул. Недоумок же.

- О, ужас, - молвила Её милость.

- Храбрец, - мечтательно сказала королева Маргарита. – Так слово-то Матье давал, что будет рыцарем твоим? И это все бумагой было закреплено?

- Эм… нет, Ваша милость. Отец его дать клятву на крови заставил, - снова покраснела Беатрис, а потом отпрянула, когда ей навстречу выступила Джессика. – А ты что за девица?

- Я друг двух корон и истинная дама милорда де Анжу, - рекла она, а я восхитился её мужественности, ибо Беатрис была выше её на две головы и помясистей. – Он был моим первым, а я была его. И слово мое сомненьям не подлежит, я поклясться могу перед Богом.

- Ну, слава Богу, - устало покачала головой Её милость, снова переглянувшись с сестрой. – Мое решенье таково. Матье, раз первое слово дал леди Лурье, её милордом остается, а она дамой его по праву. Обсуждать я это не буду, ибо терпенье у меня не железное. Никто не смеет принуждать рыцаря к клятве, лишь сам он решает, кому и зачем клятву давать.

- И пусть. Милее есть милорды, - зашипела Беатрис, разбрызгивая слюни. – Стефан меня вчера барал, Матье. Семнадцать раз. Теперь живи ты с этим.

- Спасибо, Стефан, блядин ты кусок печенки, - прошептал я злоебучему недоумку, который спас меня от крикливой Беатрис. А та, поняв, что сказала, пискнула и поспешила сбежать из зала, под громогласный хохот знатного люда.

- На этом все, милорд Эре? – спросила королева нового советника, который стоял рядом.

- Да, Ваша милость, - ответил тот, а я с удовлетворением заметил, что у него нет колючей лобковой бороды, лысины и дряблых щечек. Советник был одет просто, но со вкусом, а взгляд его был спокойным и кротким.

- Отлично. Спасибо, все свободны. Кроме вас, - глаза королевы пристально посмотрели на нас с Джессикой. – Сиятельный граф, пройдите с милордом Эре, он выдаст вам новую одежду и доспехи. А старые немедленно сожгите. Негоже здесь чуму и оспу разводить.

- Да. Ваша милость, - густо покраснел сиятельный граф и, подмигнув мне, направился к выходу вместе с советником.

- Итак. Закончился ваш план успехом, - сказала Её милость, когда мы остались одни, если не считать Софи, с улыбкой смотрящую на похожее колье, что и у Джессики.

- Я почему-то думал, что вы сразу явитесь, Ваша милость, - сказал я, вызвав смех королевы.

- Прости, Матье. Я просто загулялась, - ответила она и нахмурила брови. – Искала одного прохиндея.

- Его величество?

- А ты не глуп, - улыбнулась она и тяжело вздохнула. – Мерзавец Жори мне сдал его планы. Он отравить меня хотел и не хотел делиться властью. Но сам подох, застряв в дупле грязной девки. Нашла я его, и под страхом вечности со мной сей плут мне все и рассказал, как он пытался отравить и как его обольстил предатель.

- А что с изменниками будет, Ваша милость? Костер их ждет или топор? – спросила Джессика.

- О, нет, дитя. Слишком легкое это для них наказанье, - колко ухмыльнулась королева, переглянувшись с сестрой. – Они будут жить, но жизнь им эта Адом покажется.

- Дюже мрачно, Ваша милость, - поморщился я. – Вроде как темные времена на исходе.

- О, нет, Матье, - покачала она головой. – Не жалей ты их убогие души. Не скорби по ним ночами. Не знаешь ты и сотой доли того, что знаю я. Я десять лет жила под страхом страшной смерти. Я не могла кусочек хлеба съесть спокойно, вину успокоительный отвар предпочитая. Везде я чувствовала сладкий запах. Он тленом отдавал и сырой землей. И не было у меня друзей верных, кому я могла поведать горести или спросить совета. Лишь Софи, что с детства при мне, я доверяла. Ей и поверила, когда она поведала безумный ваш план. Ежели я бы не вернулась с того света, то светлейший герцог, да совьют чумные мухи в его заду гниющее гнездо, стал бы королем.

- Королем? – удивился я. – Да в нем же нет и грамма королевской стати? Он как дебил, но слюни с ветром контролировать умеет.

- А, - махнула рукой Её милость. – В каком-то колене он с моим блудливым мужем был кровью связан и на трон имел призрачную власть. Отсюда и берут начало его грязные игры, Матье. Он многих потравил и многих обманул, искусно вплетая в сахар слов своих отборный яд. Ты думаешь, что это финал, Матье? Отнюдь. Это начало.

- Отдайте только слово и я займу место у ваших ног, как раньше.

- О, юность, - улыбнулись королевы, а Её милость продолжила. – Так трогательна, чиста и непорочна, аж слезы в глазах блестят. Естественно, что я на вас теперь буду опираться. И не так страшно мне теперь. Сестра мне тоже руку помощи протянет.

- Не сомневайся ни минуты, - ответила испанка, рассматривая маникюр. – Мы жрать-то будем, Изабелла? Устала я и под ложечкой сосет от голода. Дела делами, но и о себе потребно думать.

- Мы вас оставим? – тихо спросила Джессика, сжав мою руку. – Нам тоже обсудить потребно много.

- Ступайте, но не надолго. Отныне ваше место рядом с нами, - сказала Её милость, и в её глазах я увидел то, чего не видел ранее. Надежду на хороший исход.

Epilogue.

Мы с Джессикой сидели молча уже добрый час, но так и не решились произнести хоть слово. Сидели мы на замковой стене, выходящей на лес, и смотрели на бирюзовое небо, по которому плыли пушистые, белые барашки облаков, на маленькую речушку, впадающую в ров, и на колышущиеся кроны древних деревьев.

Джессика держала меня за руку и хмурила густые брови, а я покусывал губу и не знал с чего начать.

- Матье, - тихо сказала она, и голос её слабо дрожал.

- Да?

- Ты глупый и скудоумный дурак, достойный лишь прогнивших потрохов слепой мышицы, - сказала она, заставив меня улыбнуться. – Не улыбайся. Я серьезна. Ты хитрый плут и обольститель глупых баронских дочек, которых имают недоумки по семнадцать раз на дню.

- Да, я такой, - честно ответил я, решив не начинать свое рыцарство со лжи. – Скудоумный и вырвижопный дурак, достойный лишь отрыжки своего господина.

- Правда? – она заглянула мне в глаза и кивнула. – Вижу, что правда.

- Я должен был найти тебя, - сказал я, вздохнув. Не так-то просто делиться чем-то, что очень тщательно всегда хранил в душе и обойтись при этом без ненужных вульгарностей. – Должен был бежать за телегой, на которой ты уезжала, и стереть ноги в кровь, но догнать.

- Да. Должен был, - ответила она, прижавшись. Её волосы щекотали мне нос и губы, но я не шевелился. Я наслаждался этим. Наслаждался тяжестью её черных волос, лежащих на моем плече. Она отстранилась на миг и снова посмотрела мне в глаза. – И много дев ты переимал в странствиях, подцепив гадкие болезни?

- Немного, - ответил я, решив, что для правды хватит. – Болезней не было вообще. Мой Джулиус кристально чист, как непорочный гриб, что ночью дождливой из-под земли вылазит.

- Ты их любил? – и воздух зазвенел от этого вопроса. Я улыбнулся и покачал головой.

- Мне было грустно, Джессика. О какой любви ты говоришь? Я уехал из дома в расстроенных чувствах, мерз под снегом и мок под дождем, вдыхая заразные ветры своего господина, жрущего клятый свиной рубец. Мне хотелось тепла. Твоего и только. Искал я его везде, но так и не нашел. Немного их было, Джессика, но ни одна не приблизилась хоть чем-то к тебе.

- А Беатрис? – пытливо спросила она.

- Меня её отец поймал. Почти как нас с тобой твой папа-хмырь.

- Мой отец не хмырь.

- Хмырь, - отрезал я. – Он тебя увез, а так поступают только бессердечные хмыри.

- Ладно. И что её отец? Он тебе Джулиуса узлом завязал и на балке повесил?

- Почти. Мечом размахивал, грозился кровь пустить, а потом рукой махнул и заставил клятву дать, мол-де – «Станешь рыцарем и дочь мою возьмешь в жены, как деву непорочную и чистую». А я со страху и согласился. Кто ж знал, что его дочь мне будет нервы мотать в каждом письме, если я не отвечу, не дай Бог. Мука-то была, не наслаждение

- Ой, - фыркнула Джессика. – В жизни не поверю, что не получил наслаждения. С такими-то грудями, как у нее? Матье, ну мне-то ты не ври, раз себя не жалеешь.

- Ну ладно. Циклопами её довольно быстро я пресытился, - улыбнулся я, получив робкую улыбку в ответ.- А тут и уезжать пришла пора. Ох, знала б ты, как я тогда промок. И не от дождя или снега, а от её соплей и слез. Лишь уехав, вздохнул я полной грудью. То не любовь была, а мука. Точно говорю. А что насчет тебя? Много мужей ты к себе заманила речами льстивыми и губами жаркими, дьяволица?

- Куда там, - невесело хмыкнула она. – Один лишь был. Слепой поэт, заставивший меня стихи возненавидеть пуще жизни. От жалости согрела я его постель, а он, ишачий гнилоуст, прозрел на утро и с улыбкой веселой продолжил путь до калитки.

- До калитки?

- Ага. Там отец его встретил и на ушко дрыном шепнул, начисто выбив из головы его все лицедейства. А я потом везде обман пыталась углядеть. Но видела лишь жалкую замену истинной любви, Матье.

- Вот видишь. Значит оба мы не получали наслаждений и нет причин мурыжить прошлое, как теплую мокроту, гоняя её с зуба на зуб, - сказал я и рассмеялся, когда Джессика вздрогнула от моего сравнения. Она чуть помолчала, а потом повернулась ко мне и прикоснулась пальцами к щеке.

- Болит еще?

- Немного. Обидно было малость.

- Знаю. За дело получил.

- За дело.

- А девам другим ты не показывал наши приемы?

- Нет.

- Индейца в каноэ не показывал?

- Нет.

- А мягкого ужа, который вдруг проснулся и сбежал?

- Нет.

- А ныряльщика и жемчужину?

- Нет, Джессика. Не показывал, - она вздохнула и поджала губы.

- Скажи мне честно, много у тебя было женщин?

- Да. Но я всегда думал только о тебе и лишь одну тебя любил.

- Теперь верю, - сказала она и потянулась ко мне губами. Они по-прежнему были влажными, нежными и чуть солоноватыми, а тяжелая копна черных волос щекотала щеки. Джессика отстранилась на секунду и серьезно посмотрела на меня. – Ты мой рыцарь, Матье?

- Твой рыцарь.

- А я твоя дама?

- Моя дама.

- Навсегда?

- Навсегда, Джессика. Чтоб мне аспиды Джулиуса откусили, - кивнул я и притянул её хрупкую фигурку к себе, не рискуя свалиться со стены. Джессика всегда была затейницей.

- Матье, а что это Джулиус как будто больше стал…

- Он закалился в странствиях и оброс мускулами. Ну вот, ты его разозлила, красавица. Теперь берегись.