Петербург встретил Мечислава Николаевича солнышком. Он откинулся на спинку сиденья пролетки и наблюдал за фланировавшими по Невскому барышнями. Навстречу ехало несколько велосипедистов, очевидно, из какого-то общества. Возглавлял отряд сорокалетний мужчина с коротко стриженной седой бородой и в модной спортсменской кепке. Губернский секретарь проводил его взглядом и ткнул «ваньку» в спину:

– Давай-ка, братец, в Казанскую часть, отдумал я на Гороховую.

Шереметевский понюхал привезенную подчиненным сигару, отрезал ее кончик подаренной Кунцевичем же серебряной гильотинкой, чиркнул спинкой и выпустил в воздух клубок ароматного дыма:

– Хороша-с. Да, угодили вы мне с подарочком, угодили. Спасибо вам большое.

– Пустяки, ваше высокородие.

– Нет, это не пустяки. Пустяки – это те улики, на основании которых вы мне предлагаете доложить их превосходительству о Яременко. От такого доклада не господину коллежскому асессору плохо будет, а нам с вами. Ведь нет у нас ничего против него, кроме ваших домыслов.

– Как это нет? А показания Новоуспенского?

– А что такого в показаниях нашего журналиста ? Ну говорит он, что Яременко приказал снимать для него копии со всех бумаг по делу о гранде на Выборгской, ну и что из этого? Яременко скажет, что это ему было нужно для параллельного дознания по политическим Трошкиным делам. А более ничего существенного у нас нет…

– Но я же лично его видел в Лондоне!

– В рапорте вы пишете, что стрелявший в Чуйкова мужчина был похож на Яременко ростом и телосложением и что лица вы его не разглядели, так как оно было скрыто бородой. Да любой мало-мальски грамотный присяжный поверенный от этого вашего опознания в суде камня на камне не оставит, а уж у Яременко присяжный, я думаю, будет из лучших. В общем, не ссорьте меня с жандармами. Вот, берите свой рапорт, – начальник сыскного отделения протянул подчиненному несколько густо исписанных листков бумаги, – берите и перепишите его, исключив оттуда все ваши догадки и умопостроения.

– Слушаюсь.

Чиновник особых поручений по судебным делам столичного градоначальства Михаил Михайлович Харланов первый раз в своей жизни опоздал на службу. Младший сын разболелся, и титулярный советник всю ночь не спал. Задремал только под утро, а когда проснулся – присутственные часы уже давно начались. Он стремительно пронесся по коридору градоначальства, открыл дверь кабинета, проследовал за свой стол и поинтересовался у письмоводителя:

– Начальство меня на спрашивало?

– Начальство нет, ваше благородие, а вот чиновник один давно сидит – дожидается.

– Какой такой чиновник?

– Некто Кунцевич, из сыскной.

– Кунцевич? Что-то я не припомню, чтобы я его вызывал.

– Так и не вызывали-с. Он сам явился.

– Сам?! С каких это пор полицейские ко мне сами являться стали?  Ну что ж, зовите, коли пришел.

Зайдя в кабинет и поздоровавшись, Мечислав Николаевич попросил конфиденциальной аудиенции и, дождавшись, когда канцелярский служитель выйдет, положил на стол Харланова несколько густо исписанных листков бумаги. После того, как титулярный советник с ними внимательно ознакомился, они беседовали еще почти час. В завершение разговора хозяин кабинета сказал:

– Охранное формально, конечно, градоначальнику подчиняется, но фактически – это самостоятельная епархия, куда лучше никому постороннему не соваться. И я бы не стал, если б не такие серьезные обвинения. Сунуться-то я сунусь, но… Тут, милостивый государь, надо аккуратненько, весьма аккуратненько. Да-с… О результатах я вас уведомлю, ну а сейчас не смею задерживать.

Кунцевич поднялся, поклонился и направился к выходу.

Мечислав Николаевич сел на лавочку на одной из самых глухих аллей Таврического сада, раскрыл газету и принялся за передовицу. Но едва он начал читать про ликвидацию шайки русских анархистов в Лондоне, лавочка заскрипела под тяжестью опустившегося на нее человека.

Кунцевич покосился в его сторону.

– Здравия желаю, ваше благородие, – поздоровался вновь пришедший, кроша голубям ситный и не поворачивая в сторону чиновника для поручений головы.

– Здорово, Лука, – сказал губернский секретарь, тоже не отводя глаз от газеты. – Ну-с, что новенького?

– Новостей хватает, Мечислав Николаевич, малость погодя порасскажу об всем подробно, только спервоначалу главную новость сообщу. Один немчик с Литейной части порешить вас задумал, гайменника ищет.

С полминуты Кунцевич соображал, наконец вымолвил:

– Меня? За что?

– А за дружка свово, которого вы якобы гдей-то за границей ухандокали.

– Я? – Мечислав Николаевич, забыв о всякой конспирации, бросил газету и поднялся со скамейки.

– Так обчество стучит .

– Понятно. Нашел он кого?

– Пока нет. Немец хорошие бабки предлагает, но из хевры пока никто не соглашается – все-таки языка расписать  дело рисковое. Кхм… Прошу прощения.

Однако губернский секретарь, уловив, что убийца еще не найден, на другие слова бывшего городового не обратил никакого внимания.

– Спасибо, Лука Лукич, спасибо тебе, век не забуду. А теперь ступай, мне подумать надобно.

– А как же другие новости? Мне вчерась вещи с гранда на Большом проспекте принесли и по убийству Пошехонцева я кой-чего узнал.

– Потом, все потом, давай послезавтра опять встретимся, а сейчас ступай, ступай, не до Пошехонцева мне.

Несмотря на жару, Кунцевич велел извозчику поднять верх у пролетки и до самой Казанской части не высовывал из нее носа. Когда коляска остановилась у нумера 28 по Офицерской, Мечислав Николаевич проворно выскочил на тротуар и юркнул в любезно распахнутые дежурным городовым двери полицейского дома.

Как только он зашел в кабинет, в дверь заглянул дежурный надзиратель:

– Здравия желаю, ваше благородие. Вам из градоначальства телефонировали, Харланов к себе просит.

– Спасибо, Бестемьянов, идите.

Выпроводив надзирателя, губернский секретарь запер дверь, достал из шкапа полуштоф коньяку, налил себе рюмку и в один глоток выпил.

«Что делать? Арестовать мерзавца? А за что? Доказательств-то против него никаких нет. Провести очную ставку с Михайловым? Нельзя, да и бесполезно. И агента спалю, и толку не добьюсь – Сиверс ведь у него лично про гайменника не спрашивал. Что же делать? А вдруг он, собака, уже нашел исполнителя? Сейчас вот поеду в градоначальство, а меня по дороге и шлепнут… Тихо, Мешко , тихо. Не станут они тебя в центре столицы убивать, побоятся. А может, он отчаялся убийцу искать и сам решил со мной разделаться? А ведь он, пожалуй, и на Невском может стрелять начать – они, маргаритки , натуры нервные, истерические. Как же быть-то?..»

Так ничего и не придумав, чиновник для поручений выпил еще рюмку, надел котелок и поспешил в градоначальство.

На этот раз Харланов сам отослал письмоводителя, запер дверь на два оборота ключа и жестом пригласил Кунцевича присесть:

– Начну излагать по порядку. Есть у меня в столичной Охране писец один прикормленный, в первом столе служит . Он мне дал с делами Яременко и покойного Усова приватно ознакомиться. И вот что я выяснил. Еще три года назад оба они служили в Бакинском губернском жандармском управлении, Яременко носил чин ротмистра и занимал должность офицера резерва , ну а господин Усов носил унтер-офицерское звание и был обыкновенным филером. В июле 1896 года оба они покидают службу по прошению и из Баку выезжают. А через год оба появляются в столице и поступают служить в Отделение по охранению общественной безопасности и порядка – Яременко назначают на должность помощника начальника агентурного отдела и переименовывают в гражданский чин коллежского асессора , а Усов становится полицейским надзирателем Охранного отделения.

– Кавказцы, значит. То-то Усов меня к Аллаху посылал! – заметил Кунцевич.

– Скажите спасибо, что только посылал, а не прямиком отправил. Так вот. Решил я проверить, по каким таким причинам эти господа из Бакинского ГЖУ уволились, разыскал знакомца, который в ту пору служил там по судебному ведомству, и аккуратненько его расспросил. Он вспомнил про одну нехорошую историю, связанную с полицейской провокацией. Суть ее в следующем: в руки к одному жандармскому офицеру за хранение нелегальной литературы попался молодой паренек, которому этот офицер предложил стать его агентом. Парень согласился и вышел из темницы, имея задание – предложить своим товарищам по нелегальному кружку совершить нападение на казенную почту для пополнения партийной кассы. Его предложение было принято, товарищи разработали план нападения, назначили время и место, о коих паренек незамедлительно сообщил своему принципалу. Тот уведомил начальство, была организована засада. Офицер уже мечтал об ордене за открытие такого серьезного преступления, но дело пошло не совсем так, как он хотел. Из-за плохой организации засады состоялась перестрелка, в коей было убито и ранено несколько чинов полиции и жандармерии, некоторым грабителям удалось беспрепятственно скрыться с частью награбленного, а наш агент, напротив, попал в руки служителей правопорядка, что в планы хитроумного офицера вовсе не входило. Губерния тогда состояла на положении усиленной охраны, перед агентом замаячила пеньковая веревка, и он, спасая свою шкуру, все рассказал судебному следователю. Случился скандал. Впрочем, его тут же замяли. Офицер и один из его самых одиозных клевретов – господин Усов, принимавший активное участие в этой авантюре, лишились места, агенту устроили побег, ну а следователя как-то уболтали молчать.

– Но как же их взяли в столичную охрану после такой истории? – удивился Кунцевич.

– Тут, я думаю, в первую очередь сказалась известная вражда между Охранным отделением и Корпусом . Они для того, чтобы насолить друг другу, и не на такое готовы. К тому же, как мне говорили, у Яременко в нашем родном министерстве очень сильная рука.

– Понятно. На Кавказе не срослось, и Яременко повторил фокус в Петербурге. Только теперь решил послужить не Отечеству, а своему карману, – задумчиво проговорил Кунцевич.

– Все правильно-с, все правильно. Организовывая «экс» в Баку, Яременко хотел выслужиться, у него не получилось, но саму идею бесперспективной он не посчитал. Поэтому на новом месте он решил повторить свой опыт, вот только, как вы правильно изволили заметить, думал уже не о благе империи, а о своей мошне. Зацепил на мелком политическом преступлении Чуйкова и убедил его стать исполнителем. Тот вовлек в это дело своих товарищей. Наверняка говорил, что добытые «эксом» деньги пойдут на партийную борьбу, и под эту дудочку передал большую часть награбленного своему патрону. Потом Яременко от вашего журналиста узнал, что вы вышли на след Трошки (помните, ваш начальник направлял отношение его превосходительству с просьбой выделить городовых для задержания?), и понял, что может повториться бакинская история, из которой на этот раз ему будет выкуриться крайне сложно. Господин коллежский асессор решил эту проблему самым радикальным образом – уничтожил банду. Скорее всего дело было так: Андрей Богданович сообщил начальству, что напал на след революционной организации, вытребовал несколько нижних чинов и лично возглавил задержание. Там они с Усовым затеяли стрельбу и перебили почти всю шайку. Но тому, ради кого все дело и затеивалось – Чуйкову, удалось бежать.

– Затем Яременко, – подхватил Мечислав Николаевич, – все через того же журналиста узнал о письме Чуйкова Сиверсу и моей командировке в Англию, явился ко мне и потребовал сотрудничества.

– Кстати, – теперь перебил Харланов, – почему вы не доложили об этом визите начальству?

Кунцевич осекся, но тут же нашелся:

– Так он сказал мне, что действует по приказанию господина градоначальства и мой начальник уже поставлен в известность.

Харланов подозрительно посмотрел на губернского секретаря, но сказал лишь:

– Продолжайте.

– Да тут и продолжать нечего… Когда у Усова не получилось убить Трофима, это сделал сам Яременко.

– Как вы думаете, почему Усов не убил Чуйкова по дороге из бара, почему он дождался, пока тот зайдет в квартиру, почему за вами вернулся, наконец?

– Наверно не знаю, – пожал плечами Кунцевич. – Скорее всего, Усов хотел перестрелять всех находившихся в квартире, опасаясь, что Трошка мог рассказать им о своих приключениях под руководством Яременко. Ну а меня взял на подмогу.

– Пожалуй, все так и было. Только что от этого толку? Доказательств-то как не было, так и нет. Пятьдесят похищенных тысяч вы так и не нашли, свидетелей всех переубивали. Да даже если бы и были у нас доказательства? – Чиновник градоначальства вздохнул. – Вы когда-нибудь слышали, чтобы сотрудника политической полиции привлекали к законной ответственности? Никто такой сор из избы вынести не позволит! В лучшем случае уволят господина коллежского асессора без прошения, на том и успокоятся. Так что, как это ни прискорбно, придется нам с вами забыть обо всем случившемся и заняться другими делами.

– Но ведь по вине Яременко стольку народу погибло, а одного он вообще на моих глазах застрелил собственноручно!

Титулярный советник опять вздохнул:

– Будем надеяться, что его Господь накажет.

Мечислав Николаевич молча встал, поклонился и вышел из кабинета.

На набережной он подрядил извозчика до Литейного и, садясь в пролетку, подумал: «Господь накажет, это точно, и я ему в этом помогу».