Часов около двенадцати ночи 10 мая в дежурной комнате первого полицейского участка Петербургской части раздался звонок. Дежуривший околоточный надзиратель Малеванный поспешил к телефону.

– Полиция! – пробасил он в трубку.

– С вами говорит ротмистр Толмачев из охранного отделения.

– Слушаю, господин ротмистр!

– Его превосходительство господин градоначальник приказал немедленно прислать четырех городовых на угол Кронверкской и Большой Ружейной, да пусть поспешат, извозчиков возьмут!

– Слушаюсь!

Малеванный побежал к приставу. Через две минуты из участка выскочили четверо подчасков, остановили две извозчичьи пролетки и велели недовольным «ванькам» гнать что есть мочи.

Едва дрожки остановились у строящегося дома номер 11 по Кронверкской, к городовым подошел жандармский офицер в летнем белом кителе с погонами ротмистра. В руках ротмистр держал объемистый портфель. Городовые вытянулись в струнку и взяли под козырек.

– A где же надзиратель? – грозно спросил жандарм.

– Не могу знать, вашескородие, – отрапортовал старший городовой. – А только надзирателю явиться приказа не было.

– Как же не было? Я же лично приказ передавал! Болван ваш дежурный околоточный! Черт-те что, а не полиция… Эх, ждать уже недосуг, придется без него. Вы трое – садитесь в те дрожки, а мы с тобой поедем, – сказал ротмистр старшему.

Проехали буквально сто саженей и остановились у ничем не примечательного дома.

Толмачев выскочил из дрожек первым и стал объяснять сгрудившимся вокруг него городовым их задачу:

– Сейчас, братцы, мы с вами одну квартирку обыщем. Там живет некий Бухштаб. По нашим сведениям, он причастен к сбыту фальшивых денег. Револьверы у всех есть?

– Так точно! – нестройно ответили городовые.

– Приготовьте оружие, братцы, у этого Бухштаба тоже шпейер  может быть. А вы здесь ждите! – приказал жандарм извозчикам.

Правоохранители направились к запертым воротам, и ротмистр решительно задергал звонок. Дворник явился неожиданно быстро и, увидев людей в форме, стал торопливо отпирать калитку.

– Давно здесь служишь, братец? – спросил у служителя совка и метлы Толмачев.

– Опосля Троицы четвертый год пойдет, вашескородие, – отвечая, дворник вытянулся во фрунт.

– Хорошо. Знаешь такого Бухштаба?

– Дохтора? Знаю-с.

– А не дает ли он тебе по праздникам денег?

– Как не дает? Дает! Дык это ж спокон веку так полагается, чтобы которые, значит, жильцы угощали дворников-то по праздникам. Да и он и без праздников дает, хороший барин.

– Хороший, говоришь? Ну-ну. А не случалось ли тебе замечать между деньгами, что дает доктор, фальшивых монет?

– Фальшивых? – дворник аж отпрянул. – Никак нет, вашескородие, не было такого!

– Не было, говоришь? Хорошо, мы это проверим! А сейчас пойдем вместе с нами, понятым будешь.

– А куда пойдем?

– К доктору, дубина!

– Дык нету их нонче, они на даче изволят быть.

– Вот как?.. – немного смутился ротмистр. – А с кем он проживает?

– С мамашей, только она совсем древняя старушонка, ей уж седьмой десяток.

– Веди! – не терпящим возражения тоном приказал жандарм и повернулся к городовым: – Кто-нибудь один – иди к черному ходу, остальные – за мной.

Когда, после долгих звонков и стука, дверь в квартиру Бухштаба наконец открылась, незваные гости увидели на пороге испуганную бабу лет сорока, кутавшуюся в огромный пуховый платок.

– Вот, значит, что, Ирина, кхм… – замямлил дворник, – из полиции, стало быть, к вам…

Жандарм его отодвинул и по-хозяйски перешагнул порог.

– Где господа?

– Барин на даче, – залепетала прислуга. – А барыня спать изволят.

– Буди, – приказал Толмачев.

– Что? Что такое? – послышалось из глубины квартиры, и в прихожей появилась сама хозяйка – высокая и худая дама в пеньюаре и ночном чепце.

– Мадам Бухштаб, Розалия Карловна? – поинтересовался ротмистр.

– Да-с. С кем имею честь?

– Отдельного корпуса жандармов ротмистр Толмачев. Вот постановление господина градоначальника о производстве у вас обыска, прошу ознакомиться.

– Обыск? У нас? Вы что, ротмистр, с ума сошли? – возмутилась госпожа Бухштаб. – На каком основании?

– Я же вам уже сказал – на основании постановления его превосходительства. Извольте прочитать и расписаться.

Дама прислонилась к стене и схватилась рукой за сердце:

– Ирина, – попросила она прислугу, – принеси мое пенсне, оно на столике у кровати, и водички мне принеси, голубушка.

Баба опрометью бросилась выполнять приказание.

– Сколько человек сейчас в квартире? – На ротмистра состояние хозяйки не произвело никакого впечатления.

– Трое нас – я, кухарка и горничная.

– Ирина, это, я так понимаю, кухарка, а горничная где?

– Здеся я! – Из кухни показался огонек свечи, осветивший смазливое личико девицы лет двадцати двух.

– Как звать? – крутанул усы ротмистр.

– Еленой крестили, – улыбнулась горничная.

– Попрошу всех в сени! И свет здесь зажгите!

Когда обитательницы квартиры, выполнив приказ жандарма, собрались в прихожей, он, оглядев их с ног до головы, начал:

– По сведениям, дошедшим до Охранного отделения, ваш сын, мадам, причастен к незаконному обороту фальшивых монет-с и ассигнаций. В связи с этим я имею приказ обыскать ваше жилище и отобрать все найденные мною наличные деньги. Впрочем, как человек благородный, я могу обыска не делать, если вы добровольно, под честное слово, выдадите мне все имеющиеся у вас деньги.

– Господи Боже мой! – Лицо госпожи Бухштаб налилось краской. – Какая чушь! Мой сын известный врач, он имеет огромную практику, мы далеко не бедствуем. Зачем же сыну заниматься подделыванием монет? Это бред какой-то! Я этого так не оставлю! Я… Я… я государю жаловаться буду!

Ротмистр был невозмутим:

– Мадам, у меня приказ. Выдадите деньги добровольно или нам начинать обыск?

Барыня, больше не сказав ни слова, ушла в спальню и принесла оттуда громадный бумажник из красной кожи:

– Вот, пожалуйста. Только потрудитесь пересчитать в присутствии всех и выдать мне расписку!

– Расписок не выдаем-с, мадам. – Жандарм ничуть не смутился. – Но все то, что мы изымем, я внесу в протокол.

У хозяйки оказалось 410 рублей, кухарка выдала 60 рублей и два двугривенных, горничная сказала, что не имеет ни копейки.

– Итак, я изымаю четыреста семьдесят рублей в ассигнациях и сорок копеек монетами. Все эти средства я в вашем присутствии упаковываю вот в этот конверт и опечатываю его печатью Охранного отделения.

Толмачев достал из своего обширного портфеля шнурок, ловко обвязал им бумажный сверток с деньгами, попросил свечку, нагрел сургуч, который тоже извлек из портфеля, и шлепнул на пакет печать.

Потом он быстро составил протокол, дал подписать его хозяйке и понятому.

– Не смею больше вас беспокоить! – сказал ротмистр, убирая бумаги и пакет с деньгами в портфель. – О ходе дознания можете осведомиться в Охранном отделении, Гороховая, два. Засим позвольте откланяться.

Когда жандарм и городовые вышли на улицу, была глубокая ночь.

Ротмистр вскочил в дрожки:

– Спасибо за службу, братцы, ступайте в участок и передайте вашему приставу, его благородию Ярыжко, что я остался вами доволен. А ты, милай, гони на Гороховую!

«Ванька» дернул поводьями, и дрожки весело покатили по улице.

Вызванный с дачи телеграммой, Бухштаб явился в Охранное в третьем часу следующего дня. А через сорок минут в градоначальство был вызван лично начальник сыскного отделения. Еще через час Шереметевский распекал в своем кабинете Кунцевича:

– Это же уму непостижимо! Такая наглость! Ярыжко уже выгнали со службы, а если мы этого «ротмистра» не найдем, то и нас с вами в шею погонят. Что в вашем отделении творится, Мечислав Николаевич! То кассиров убивают среди бела дня, как в каком-нибудь Тифлисе, то уважаемых людей ночью грабят. Вы знаете, что за доктор этот Бухштаб?

– Никак нет-с.

– Он по женской части доктор и пользует всех жен и… эээ… подруг чинов канцелярии его превосходительства! Тут, батенька, политикой попахивает! Найти в двадцать четыре часа!

– Слушаюсь! – сказал Кунцевич, не став уточнять, при чем здесь политика. – Разрешите идти?

– Куда идти?

– Искать. Вы же только что сами велели.

– Мечислав Николаевич! Хватит паясничать. У вас мысли-то хоть какие-нибудь есть?

– Есть, ваше высокородие. За двадцать четыре часа могу и не справиться, но суток за двое непременно найду.

Кунцевич справился за двенадцать часов.

Сначала он посетил жилище потерпевшего, затем поехал в участок и побеседовал с несчастными городовыми, узнав от них подробные приметы «жандарма». Потом поговорил с не менее несчастным и сильно пьяным Ярыжко.

– Мечислав Николаевич, ну как же так? Ведь только-только в приставы произвели, и на тебе! Как же так? – причитал Ярыжко, чуть не плача.

Побеседовав с так неудачно завершившим карьеру полицейским, Кунцевич вернулся в сыскное, побывал в канцелярии, а затем поручил надзирателям посетить несколько магазинов офицерских вещей. Уже вечером Мечислав Николаевич нанес визит в паспортный стол.

Вернувшись на Офицерскую, 28, Кунцевич прошел в свой кабинет и велел позвать надзирателя Евсеева, которому вручил адресную справку:

– Возьмите троих городовых и езжайте по этому адресу. Живет там некий Гурий Приходько, да вы его, наверное, знаете, он раньше в сыскной служил.

– Как же, помню, такую личность долго не забудешь!

– Вот и хорошо. Обыщите его комнату. Надобно отыскать комплект офицерской формы, ну и деньги. Приходько и все отысканное немедленно везите ко мне, я домой не пойду, буду вас в кабинете ждать. Коли вопросов нет, то выполняйте!

Ожидая возвращения сыскного надзирателя, Кунцевич незаметно уснул, сидя за столом, и не сразу услышал осторожный стук в дверь кабинета.

– Входите! – крикнул он хриплым ото сна голосом и стал зажигать свет.

Дверь открылась, и в кабинет ввалилась целая компания. Возглавлял ее светившийся от удовольствия Евсеев, державший в руках белый офицерский китель и фуражку с синим околышем. За надзирателем виднелись две фигуры – мужская и женская, а за ними торчали фуражки городовых.

– Ваше приказание выполнено, ваше благородие, Приходько доставлен, произведенным у него обыском отыскана жандармская форма и вот, – надзиратель аккуратно положил китель и фуражку на диван и вытащил из-за пазухи разорванный бумажный сверток, из которого выглядывали краешки ассигнаций, – триста девяносто три рубля. А эта барышня в евойной квартире была. Они коньяк вместе пили-с.

Кунцевич подошел к стоявшим и посмотрел на женщину:

– Ба! Мадам Семипалова, Елена Алексеевна, госпожа горничная! Давно Гурия Георгиевича знать изволите?

Бухштабовская горничная начала всхлипывать, и Кунцевич переключился на «ротмистра»:

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Что же это вы, господин Приходько, сразу себя в штаб-офицерский чин произвели?

– А что же мне в сорок лет надо было в корнета рядиться? – усмехнулся отставной сыщик. – Можно с вами с глазу на глаз побалакать?

– Можно, конечно. Евсеев, уведите госпожу задержанную в надзирательскую, займите ее чем-нибудь, пока я буду с ее предметом беседовать, чаю, что ли, ей предложите.

Когда чиновник и задержанный остались вдвоем, Мечислав Николаевич уселся за стол и предложил Приходько сесть рядом:

– Ну-с, какие вы мне секреты поведать хотите?

Бывший полицейский усмехнулся, попросил закурить и, получив разрешение, достал из пиджака окурок сигары. Прикурив от канделябра и выдохнув клубок ароматного дыма, Приходько спросил:

– Можно Ленку не трогать?

– Можно-то можно, вот только что мне за корысть от этого?

– А я вам скажу кое-что.

– Говори.

– Вы грандом на Выборгской занимаетесь?

– Я, а что?

– И Трошку Чуйкова ищете?

– А ты откуда узнал?

– Так ихний дворник сказал. Господин Дурдин его ко мне присылали, службу предлагать. Я ж после отставки книговодством занялся – домовые книги господам домовладельцам веду.

– Постой, постой… Дурдин, это кто?

– Господин коммерции советник Дурдин, он изволит домом двенадцать по Кирочной владеть.

– И он тебя пригласил к себе на службу?

– Да-с. Вы же изволили ихнего дворника отругать за плохое наблюдение за исполнением паспортных правил. Вот господин Дурдин и решил, чтобы впредь такого не повторялось, возложить эту обязанность на профессионалиста, на меня то бишь.

– Теперь понятно. И что ты мне можешь рассказать про Чуйкова?

– А то, что он политикой занимается.

– Политикой?

– Да-с. Трошка-то у меня давно на примете. Его отец в строгости держал, а пареньку хорошо жить хотелось, вот он всякой ерундой и начал заниматься. Попадался пару раз по мелочи, но не привлекался – мы с батюшкой его… кхм… договаривались. Год назад, аккурат перед Пасхой, когда я вечером сидел в участке, явились туда охранники с жандармами и сразу к приставу. Через пятнадцать минут тот вызвал меня и околоточного и приказал идти с ними к Чуйкову, на обыск. Пошли. Обыскали Трошку гороховые, книжонки кой-какие нашли, ну и забрали его с собой. Я уж думал, все, поехал паренек соболей стеречь, а через неделю смотрю – он по улице гуляет! И не таился вовсе, получается, что не убег, а они сами его отпустили.

– Так, так, так… – Кунцевич задумчиво побарабанил пальцами по столу, – спасибо, Гурий Георгиевич, спасибо. Ну а коли ты Трошку хорошо знал, то и тех, с кем он водился, назвать можешь?

– Отпустите Ленку?

Кунцевич позвонил и приказал пригласить к нему Евсеева.

– Как себя барышня чувствует? – спросил Мечислав Николаевич у вмиг явившегося сыскного надзирателя.

– Чай пьют-с.

– Как допьет, так вы ее отпустите, и вот вам полтинник, дайте ей на извозчика. В рапорте про нее не упоминайте.

– Слушаюсь! – Евсеев ни капельки не удивился – такие сделки в сыскной заключались чуть не каждый день.

– Вот спасибо, ваше благородие, – поблагодарил Приходько после того, как надзиратель покинул кабинет.

– Ты вместо «спасибо» дело говори.

– Да, да. Трошка с блатом не водился – один безобразничал, так что с этой стороны знакомых его я не назову. Но дружок у него был – Адольф Сиверс, у его папаши аптека на Литейном. Неразлейвода они были. И главное, совсем разных полей ягоды, на чем сошлись, даже и не знаю.

– Спасибо, Приходько, спасибо. За такие сведения я и тебя бы отпустил, но не могу, уж больно много шороху ты навел. И как тебе такое в голову-то пришло?

– Это я все из-за Ярыжки, чтоб ему пусто было. Я слыхал, выгнали его? Значит, добился я, чего хотел. Пусть он, гад, теперь на своей шкуре мою судьбинушку испытает. Ну да, пошумел я тогда малость, каюсь, только зачем же сразу рапорта-то писать? Из-за него, змея, меня со службы поперли-то.

Полгода назад Приходько напился в трактире у Нарвских ворот и стал демонстрировать посетителям искусство стрельбы из револьвера, избрав в качестве мишени буфетную витрину с бутылками. Потом он оказал сопротивление вязавшим его чинам полиции и разбил нос помощнику участкового пристава Ярыжко.

– Ты сказал, что сейчас книговодством занимаешься. Сколько оно тебе дает? – спросил Мечислав Николаевич.

– Рублей шестьдесят-восемьдесят в месяц.

– Так зачем же она тебе сдалась, прежняя служба-то? Ты что, снова хочешь с утра до ночи по городу бегать за пятьдесят рублей?

Приходько хмыкнул:

– А коли взяли бы меня взад, я бы это свое жалованье вам, ваше благородие, отдавал бы.

«…Полагая, что «ротмистр», проявивший большую осведомленность по части производства обысков, мог принадлежать к числу уволенных со службы полицейских чинов, я начал розыск в этом направлении. Опросив участвовавших в обыске нижних чинов и услышав от них о приметах «ротмистра», я вспомнил о бывшем полицейском надзирателе Приходько, уволенном в прошлом году со службы. А после того, как бывший пристав Ярыжко рассказал мне, что Приходько вышел в отставку именно на основании его рапорта, я укрепился в своей уверенности. Достав в личном деле карточку Приходько, я приказал подчиненным мне чинам сыскной полиции обойти магазины офицерских вещей, и в одном из них – на Широкой линии Апраксина рынка, приказчики узнали в Приходько покупателя портупеи, погон и жандармской фуражки. Узнав адрес прописки Приходько, я распорядился произвести у него обыск, который дал блестящие результаты – вверенный мне полицейский надзиратель Евсеев нашел у Приходько китель, и фуражку, и большую часть похищенных денег. Приходько я довел до полного сознания, и он рассказал мне следующее: «Книговодство, которым я в последнее время занялся, меня не удовлетворяло.

Я искал живого дела, месяц назад явился в канцелярию градоначальства и подал прошение о зачислении в штат надзирателей. Прошение возвратили обратно. Спустя неделю я встретился на улице с Ярыжко, который похвастался, что его назначили участковым приставом в Петербургскую часть, и всячески надо мной изгалялся. После этого я стал думать, как бы учинить нечто такое, что доказало бы, что пристав Ярыжко не на своем месте. Я избрал орудием мести господина Бухштаб…»

Шереметвский дочитал рапорт и встал из-за стола:

– Молодец, Мечислав Николаевич, умница! Я немедленно доложу его превосходительству! Можете рассчитывать на награду.