LVI
Удар по решетке вырвал Иоганна и Пруссака из полудремы.
– Иоганн Лист и Хайнц Вильгельм Крамер?
Пруссак присмотрелся к лейтенанту Шикарду.
– А кто спрашивает?
– Я всегда считал тебя склочником, Хайнц, но в этот раз ты так легко не отделаешься. Ты сам знаешь, что полагается за помощь дезертиру.
Пруссак напустил на себя невинный вид.
– Не понимаю, о чем ты…
– Хватит кривляться, а не то я устрою так, чтобы скучать тебе не пришлось. Ему уж точно не придется, – Шикард взглянул на Иоганна и скривился. – Так ты и есть Иоганн Лист? Ты не представляешь, каких трудов стоило мне изловить тебя…
Он отступил в сторону и подозвал тюремщика.
Иоганн понимал, что сопротивление бессмысленно. Следовало поберечь силы.
Тюремщик отомкнул засов и дернул за цепь, которой был скован Лист. Его вывели, и дверь снова захлопнулась.
Пруссак смотрел им вслед, пока их фигуры не поглотил мрак.
* * *
Камера, вероятно, служила прежде хранилищем для угля. Стены были покрыты сажей, с потолка свисали тяжелые цепи. Балки андреевского креста покрыты человеческими выделениями, на стене чернели кровавые потеки. В воздухе стоял запах пота, крови и рвоты.
Запах смерти.
Тюремщик поднял Иоганну руки и закрепил цепь на крюке. Затем что-то довольно пробормотал, вытер пот со лба и удалился, шаркая подошвами.
Лист закрыл глаза. Такое положение само по себе через несколько часов вызовет сильнейшие судороги. Проснулись старые воспоминания, которые он так старательно подавлял.
Французский плен. Допросы.
Неутихающая боль.
Полное неведение того, когда им это наскучит.
Время между пытками, тягучее и бесплодное.
Только смерть сулила тогда избавление. После побега Иоганн поклялся, что никогда больше не позволит себя схватить. И некоторое время казалось даже, что Господь проникся его клятвой.
И ошибся. В который раз.
Лейтенант Шикард вошел в камеру, брезгливо поморщившись, встал перед Иоганном.
– Полагаю, тебе самому не хочется торчать в этой дыре дольше, чем это необходимо. Так что не усложняй нам работу. – Он прокашлялся. – Твое имя?
Иоганн молчал, глядя на противоположную стену, поверх головы лейтенанта.
– Твое имя?
Молчание.
Шикарду стало не по себе. Он мог полагаться лишь на слово своих людей. Полной уверенности, что они схватили нужного им человека, не было. В случае ошибки фон Пранк не даст ему спуску.
– Молчанием ты лишь усугубляешь свое положение, дезертир, – он сурово посмотрел на Иоганна. – У нас есть средства, чтобы развязать тебе язык. Допрос с пристрастием еще никто не выдерживал.
– Он уже здесь!
В камеру вошел фон Пранк. На губах его играла холодная улыбка.
Иоганн тщетно пытался подавить ярость.
– Хорошая работа, лейтенант!
«Из его уст даже похвала звучит как оскорбление», – подумал Шикард.
Фон Пранк проверил оковы на руках Листа.
– Вы свободны, лейтенант. Если понадобитесь, я пошлю за вами.
– Как прикажете! – Шикард вышел из камеры.
Фон Пранк встал перед Иоганном.
– Вот и свиделись, Лист… Уверен, тебе все это представлялось иначе, но жизнь всегда на стороне закона, не так ли?
– Забавно слышать это от человека, который обращает закон в свою пользу, – ответил Иоганн.
– А ты, конечно же, служишь правому делу… Но к чему это привело? – Фон Пранк расхаживал перед Иоганном, как учитель. – У тебя нет денег. Нет власти. И нет возможности защитить тех, кому ты служишь и кого любишь. – Остановившись, он посмотрел Иоганну в глаза. – Будем откровенны, в конечном итоге тебе все равно уготована роль проигравшего. Правда, и этим тебе довольствоваться недолго… – Шагнул к Иоганну, схватил его за волосы и подтянул к себе. – И женщину, которая была с тобой, мы тоже разыщем. Клянусь, ты будешь смотреть, как ее казнят.
Лист попытался ударить его головой, но фон Пранк без труда увернулся.
– Это все, что ты можешь мне предложить? – Он зычно рассмеялся. – А может, я сохраню ей жизнь и продам туркам… Строптивые женщины им по вкусу.
Иоганн не смог совладать с собой.
– Клянусь, я зарежу тебя, как свинью, фон Пранк! И пусть это будет последнее, что я сделаю.
– Последнее, что ты будешь делать, это молить меня о пощаде, когда тебя колесуют.
– Но прежде я хотел бы задать ему пару вопросов, с вашего позволения. – В камеру вошел брат Бернард в сопровождении Базилиуса.
– Разумеется, святой отец, – фон Пранк насмешливо поклонился и отступил в сторону.
Иоганн смерил доминиканца взглядом.
– А вы кто такой?
Бернард ударил его по лицу.
– А я – святой отец.
Лист слизнул кровь с рассеченной губы и почувствовал, как внутри все закипает от ярости.
Соберись. Подыграй им, иначе никогда больше не увидишь ее.
Иоганн сделал глубокий вдох. Успокоился.
– Простите, святой отец.
Бернард удовлетворенно кивнул.
– Прощаю. Я – отец Бернард, доминиканец. С Базилиусом ты уже знаком.
Лист ничего не понимал. Что понадобилось от него священнику? И что связывало Базилиуса с доминиканцем?
– Насколько мне известно, ты один из последних, кто покинул деревню? – спросил Бернард.
– Вы – друг брата фон Фрайзинга?
– Я бы сказал, мы с ним… в одной упряжке, – ответил доминиканец.
Иоганн вспомнил разговор с фон Фрайзингом. Вспомнил, с каким отвращением иезуит говорил о доминиканцах.
– Это верно, я ушел из деревни, прежде чем пожар стер ее с лица Земли. Но я единственный, кто выжил в этом аду.
– И ты никого не сумел спасти? – Бернард изобразил удивление. – Представляю… Заснеженная горная деревушка. Где-то вспыхивает искра или падает забытая свеча. Пламя находит пищу, разрастается и поглощает все, что оказывается у него на пути. Но никто не бьет тревогу?
Он с нарочитой небрежностью поигрывал крестом, висящим на шее, и пристально смотрел на Иоганна.
– Звучит невероятно, знаю, – спокойно ответил Лист.
Доминиканец не вызывал у него доверия. Иоганн был наслышан о «псах божьих», а этот человек явно был фанатиком.
Монах отвернулся с рассеянным видом, посмотрел на фон Пранка и на тюремщика.
– Ты ведь понимаешь, что на лжеца ложится бремя греха?
– Как и на всякого, кто поступает не в угоду церкви, – ответил Иоганн и взглянул на Базилиуса. – Мир жесток, не правда ли?
– Не мир жесток, а люди в нем, – отозвался послушник.
Крысеныш заговорил.
– Может, отложим проповедь, святой отец? У нас есть незаконченные дела с господином фон Пранком, – сказал Иоганн.
Бернард, побагровев от злости, снова замахнулся, но передумал.
– Не церемоньтесь, но сохраните ему жизнь. Я с ним еще не закончил.
Фон Пранк кивнул, и доминиканец стремительно покинул камеру. Базилиус последовал за ним на почтительном расстоянии.
Тюремщик принес ведро воды и завязанный сверток. Фон Пранк бросил ему монету и знаком велел удалиться.
У Иоганна за весь день не было во рту ни капли, и он что угодно отдал бы за глоток воды. Чем дольше Лист смотрел на ведро, тем невыносимее становилась жажда.
Фон Пранк зачерпнул кружку воды и посмотрел на Иоганна.
– Воды? Вынужден тебя разочаровать, она для меня. – Он одним глотком осушил кружку и подмигнул ему. – Порой вода лучше вина, не правда ли?
Потом распутал узлы, стягивавшие сверток, и развернул его на столе. Глазам Листа предстали начищенные инструменты, снабженные различными крюками и зубьями. Орудия боли.
– Ты всюду находишь друзей, Лист, просто удивительно. Но я не питаю иллюзий и не надеюсь, что ты скажешь мне, где искать девицу. Я просто буду получать удовольствие. – Фон Пранк сорвал с Иоганна рубашку, казалось, не очень удивившись при виде изрытого шрамами торса. – Мое почтение. Воистину, Гамелин не преувеличивал.
– Не удивительно, что вы вступили в сговор с противником.
Фон Пранк покачал головой.
– Побереги силы, они тебе понадобятся.
Он взял железный прут, на конце которого было тонкое жало, закрученное в виде спирали, и принялся ввинчивать его Иоганну в бок.
Лист закричал. Боль была невыносимая, она заполнила собой все его существо. Фон Пранк помедлил, подождал, пока не схлынет первая волна боли, и потом еще несколько раз провернул орудие.
Листа обдало жаром, тело стало дергаться само по себе. Перед глазами все закружилось; он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Это было бы спасением.
Но Иоганн знал, что фон Пранк этого не допустит. Пытка продлится не один час: его мучитель мастерски удерживал жертву на грани обморока или смерти, пока не добивался желаемого.
Лист знал, что в этот раз ему не удастся сбежать.
Прости меня, Элизабет.
Словно в ответ на его безмолвную просьбу, фон Пранк вновь провернул жало.
