Прежде, чем Джулиан или Эмма успели сказать хоть слово, дверь Института с грохотом распахнулась. На пороге стояла Диана, а за ее спиной – Марк, всё еще в одежде для тренировок. Диана в белом костюме выглядела, как всегда, сногсшибательно и непреклонно.

Гигантский скакун Гвина встал на дыбы, когда Марк вышел на улицу. Заметив двинувшихся к нему Эмму и Джулиана, Марк не смог скрыть удивления. Эмме казалось, что щеки у нее горят, хотя, взглянув на Джулиана, увидела, что тот невозмутим и спокоен, как обычно.

Они догнали Марка как раз тогда, когда Диана плавным шагом приблизилась к лестнице. Четыре Сумеречных охотника уставились на Гвина сверху вниз. Глаза его лошади были кроваво-красными, такими же, как доспехи Гвина – грубая алая кожа, тут и там распоротая когтями и оружием.

– Не могу сказать тебе «добро пожаловать» из-за Холодного мира, – произнесла Диана. – Зачем ты здесь, Гвин Охотник?

Взгляд древних глаз Гвина скользнул по ней с головы до ног. В нем не было ни злобы, ни презрения, лишь присущее одним только фэйри восхищение красотой.

– Прелестная леди, – проговорил он, – не думаю, что мы встречались прежде.

Диана тут же сконфузилась.

– Диана Рейберн. Я здесь преподаю.

– В Стране Под Холмами почитают тех, кто учит, – изрек Гвин. Под мышкой он держал тяжелый шлем, украшенный оленьими рогами. Его охотничий рог лежал на луке седла.

Эмма заколебалась. Гвин что, клеит Диану? Она понятия не имела, что фэйри вообще всегда так поступают. Марк, услышала она, издал некий придушенный звук.

– Гвин, – сказал он, – приветствую тебя, как подобает. Видеть тебя дари радость моему сердцу.

Эмма задумалась, а правда ли это? Она знала, что Марк питает к Гвину сложные чувства. Иногда ночью в ее комнате, подложив руку под голову, он говорил о них. Теперь у нее появилось более ясное представление о Дикой Охоте, о ее восторгах и ужасах, и о том странном пути, который Марк вынужден был прокладывать для себя под звездами.

– Хотел бы я иметь возможность сказать то же самое, – ответил Гвин. – Я принес темные вести от Неблагого Двора. Кьеран твоего сердца…

– Он больше не «моего сердца», – прервал его Марк. Это было выражение фэйри, ближайшее к «моя девушка» или «мой парень».

– Кьеран Охотник признан виновным в убийстве Иарлафа, – сказал Гвин. – Он предстал перед Судом Неблагого Двора. Разумеется долго этот суд и не продлился.

Марк вспыхнул и напрягся.

– А приговор?

– Смерть, – произнес Гвин. – Он умрет завтра ночью, когда взойдет луна. Если никто не вмешается.

Марк не пошевелился. Эмма задумалась, не должна ли она что-нибудь сделать – подвинуться ближе к Марку, предложить утешение, дружескую руку? Но выражение его лица невозможно было прочесть. Если это была скорбь, Эмма ее не узнала. Если гнев, то Марк выражал его совершенно не так, как прежде.

– Печальные известия, – наконец сказал Марк.

Джулиан встал рядом с братом, положил руку ему на плечо. Эмма почувствовала облегчение.

– И это все? – спросил Гвин. – Больше тебе нечего сказать?

Марк покачал головой. Он так хрупко выглядит, обеспокоенно подумала Эмма. Словно сквозь его кожу просвечивали кости.

– Кьеран меня предал, – произнес он. – Теперь он для меня ничто.

Гвин недоверчиво взглянул на Марка.

– Он любил тебя, потерял тебя, и пытался тебя вернуть, – сказал он. – Он хотел, чтобы ты вновь присоединился к Охоте. Того же хотел и я. Ты был в числе лучших из нас. Разве это настолько ужасно?

– Ты видел, что произошло. – Теперь в голосе Марка была злость, и Эмма невольно вспомнила: узловатая рябина, к которой она прижималась, пока Иарлаф сек сперва Джулиана, а затем ее саму, а Марк и Гвин смотрели. Боль и кровь, удары хлыста обжигают кожу, словно пламя… Но больней всего было видеть, как причиняют боль Джулиану. – Иарлаф высек моих родных и мою подругу. Из-за Кьерана он высек Эмму и Джулиана.

– И теперь ради них ты бросил Охоту, – произнес Гвин, бросив на Эмму быстрый взгляд двухцветных глаз. – Ну, вот тебе твое возмездие, если ты так его хотел. Но где же твое милосердие?

– Что тебе нужно от моего брата? – возмутился Джулиан, не выпуская плеча Марка. – Хочешь, чтобы он публично скорбел тебе на потеху? За этим ты приехал?

– Смертные, – изрек Гвин. – Вы думаете, что так много знаете, а на самом деле знаете так мало. – Он стиснул кулак. – Я не хочу, чтобы ты скорбел по Кьерану. Я хочу, чтобы ты его спас, Марк Охотник.

Вдалеке прокатился гром, но перед Институтом царило молчание, оглушительное, словно крик.

Даже Диана как будто лишилась дара речи. В тишине из тренировочного класса наверху доносились голоса и смех Ливви и остальных.

Лицо Джулиана было бесстрастным. Задумчивым. Он стискивал плечо Марка. Я хочу, чтобы ты его спас, Марк Охотник.

В душе Эммы закипала ярость, но в отличие от Джулиана, она не стала ее сдерживать.

– Марк больше не принадлежит Дикой Охоте! – запальчиво сказала она. – Не называй его «Охотник». Он не такой.

– Он ведь Сумеречный охотник, разве нет? – спросил Гвин. Произнеся свою безумную просьбу, он немного расслабился. – Охотник всегда остается охотником.

– И теперь ты хочешь, чтобы я начал охотиться на Кьерана? – срывающимся голосом спросил Марк, словно ярость мешала ему говорить. – Почему я, Гвин? Почему не ты? Не кто угодно из вас?

– Ты что, меня не слышал? – сказал Гвин. – Он в плену у своего отца, самого Неблагого Короля, в глубинных подземельях Двора.

– А Марк, по-твоему, неуязвим? Думаешь, он сможет справиться с Неблагим Двором там, где этого не сумеет Дикая Охота? – Диана спустилась на ступеньку ниже, и ветер пустыни развевал ее темные волосы. – Твое имя покрыто славой, Гвин ап Нудд. Ты провел в Дикой Охоте сотни смертных лет. О тебе многое рассказывают. Но ни разу еще я не слышала, чтобы предводитель Дикой Охоты впал в безумие.

– Дикая Охота не подчиняется власти Дворов, – сказал Гвин. – Но мы их страшимся. Безумием было бы не страшиться. Когда они пришли за Кьераном, я, и все мои Охотники, были вынуждены поклясться жизнью, что не станем выступать ни против суда, ни против приговора. Попытаться вызволить Кьерана теперь для нас означает смерть.

– Так вот почему ты ко мне пришел. Потому что я не клялся. Потому что даже если бы я поклялся, я способен лгать. Лживый вор – вот кто тебе нужен, – сказал Марк.

– Мне нужен тот, кому я могу доверять, – произнес Гвин. – Тот, кто не приносил клятвы. Тот, кто осмелится пойти против Двора.

– Мы не хотим с тобой ссориться. – Джулиан заставлял себя говорить ровно, с усилием, которое, подозревала Эмма, почувствовала она одна. – Но ты должен понимать, что Марк не может сделать то, о чем ты просишь. Это слишком опасно.

– Мы, Народ Воздуха, не боимся ни опасности, ни смерти, – сказал Гвин.

– Если вы не боитесь смерти, – сказал Джулиан, – пусть Кьеран с ней встретится.

От холода в голосе Джулиана Гвин отшатнулся.

– Кьерану и двадцати нет.

– И Марку тоже, – сказал Джулиан. – Если ты думаешь, что мы тебя боимся, ты прав. Мы были бы дураками, если бы не боялись. Я знаю, кто ты такой, Гвин, – знаю, что однажды ты скормил человеку сердце его собственного отца. Я знаю, что ты отнял Охоту у Херна в битве над Кадер-Идрис. Я знаю такое, что ты сам удивишься. Но Марк мой брат. И я не позволю ему вновь подвергнуть себя опасности в стране фэйри.

– Дикая Охота – это еще и братство, – возразил Гвин. – Марк, если ты не можешь заставить себя помочь Кьерану из любви, сделай это из дружбы.

– Довольно, – огрызнулась Диана. – Мы здесь уважаем тебя, Гвин Охотник, но это обсуждение закончено. Марка у нас не заберут.

– А что, если он сам выберет уйти? – низко пророкотал Гвин.

Все они поглядели на Марка. Даже Джулиан повернулся, медленно уронив руку с плеча брата. Эмма увидела в его глазах страх. Должно быть, подумала она, в ее глазах – такой же. Если Марк все еще любит Кьерана… хотя бы чуточку…

– Я этого не выбираю, – сказал Марк. – Я не выбираю этого, Гвин.

Лицо Гвина напряглось.

– У тебя нет чести.

Вспышка, словно копье, пронзила прорехи в тучах у них над головой. Шторм уходил к горам. Серый свет затянул глаза Марка пленкой и лишил их всякого выражения.

– Я думал, ты мой друг, – произнес он, а потом развернулся и нетвердым шагом ушел назад в Институт, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Гвин начал было спешиваться, но Диана вскинула раскрытую ладонь.

– Ты знаешь, что не можешь войти в Институт, – напомнила она.

Гвин замер. На мгновение, пока он смотрел на Диану, его лицо как будто постарело и покрылось морщинами, хоть Эмма и знала, что у Гвина Охотника нет возраста.

– Кьерану и двадцати не исполнилось, – повторил он. – Он еще совсем мальчишка.

Лицо Дианы смягчилось, но прежде, чем она успела что-нибудь сказать, конь Гвина поднялся на дыбы. Что-то вылетело у Гвина из руки и упало на ступеньки под ноги Диане. Гвин наклонился вперед, конь рванул с места; его хвост и грива превратились в сполох белого пламени. Пламя взмыло в небо и исчезло, растворившись в сети ночных облаков.

Джулиан толкнул плечом дверь Института, и та открылась.

– Марк? Марк!

Пустой холл вращался вокруг, пока Джулиан оглядывался по сторонам. Страх за брата давил на него почти физически, заставлял туго натянуться вены, замедлял ток крови. Он никак не мог сформулировать, чего именно боится – Гвин ведь уехал, Марку ничего не угрожает. Это была просьба, а не похищение.

– Джулс? – Марк появился из шкафа под лестницей, в который только что повесил куртку. Его светлые волосы растрепались, на лице застыло недоумение. – Он уехал?

– Окончательно, – сказала Эмма, вошедшая следом за Джулианом. Сразу за ней вошла Диана и закрыла входную дверь. Марк прошагал через весь холл к Эмме и заключил ее в объятия.

Джулиана обожгло ревностью.

Он-то думал, что уже привык видеть это между Эммой и Марком. Они не выставляли напоказ свои отношения, не целовались на глазах у всех. Эмма не стала бы этого делать, подумал Джулиан. Она не такая. Эмма была целеустремленной, и говорила все как есть, и делала, что следует, а там будь что будет. Но жестокой она не была.

Обычно это Марк тянулся к ней с тихими, скромными жестами – положить руку на плечо, убрать упавшую ресницу, приобнять. Видеть это было больно. Но куда хуже было бы смотреть на их страстные объятья. В конце концов, когда ты умираешь от жажды, то мечтаешь о глотке воды, а не о целом бассейне.

Но сейчас воспоминание об Эмме в его объятиях было так свежо, вкус ее губ еще оставался на его губах, его одежда пахла ее розовой водой. Он знал, что в его голове сцена их поцелуя будет повторяться снова и снова, пока она не поблекнет и не станет похожа на фотографию, которую слишком много раз складывали и разворачивали.

Но пока всё это было как свежая рана. И видеть Эмму в объятиях Марка было похоже на ожог кислотой. Это было жестокое напоминание: Джулиан не вправе позволять себе сентиментальность, и не вправе думать об Эмме как о той, кто когда-то принадлежала ему. Эти мысли снова сделают его уязвимым. Нужно сосредоточиться на реальности и обязательствах перед семьей. Иначе он сойдет с ума.

– Думаешь, он вернется? – Эмма отстранилась от Марка. Джулиану показалось, что она встревоженно покосилась на него, но уверен он не был. А задаваться этим вопросом не стоило. И он жестоко подавил свое любопытство.

– Гвин? – переспросил Марк. – Нет. Я ему отказал. Он не станет умолять, и возвращаться не станет.

– Ты уверен? – произнес Джулиан.

Марк сухо взглянул на брата.

– Не позволяй Гвину обвести себя вокруг пальца, – сказал он. – Если я ему не помогу, он найдет еще кого-нибудь, кто поможет, или справится сам. Кьерану ничего не грозит.

Эмма с облегчением выдохнула. Джулиан промолчал – ему самому было не наплевать на Кьерана. Он помнил, что это мальчишка-фэйри разбил Марку сердце, и что это из-за него Эмму исхлестали в кровь. Но еще он помнил и то, как Кьеран помог им победить Малкольма. Без него у них бы не было шансов.

И он помнил, что Кьеран сказал ему перед боем с Малкольмом: «Ты не мягок. Твое сердце не знает пощады».

Если бы он мог, рискнув собой, спасти Кьерана, он бы рискнул. Но он не мог рисковать братом. Если это значит, что он не знает пощады – пусть будет так. Если Марк прав, с Кьераном в любом случае все будет в порядке.

– Диана, – произнесла Эмма. Их наставница стояла, прислонившись к закрытой входной двери, и разглядывала что-то у себя на ладони. – Чем Гвин в тебя кинул?

Диана протянула ей руку; на ее темной коже поблескивал маленький золотой желудь.

Марк явно был удивлен.

– Это щедрый подарок, – сказал он. – Если ты разломишь этот желудь, то призовешь Гвина на помощь.

– С чего бы ему давать что-то такое Диане? – спросила Эмма.

Марк, двинувшийся было вверх по лестнице, слабо улыбнулся.

– Она внушила ему восхищение, – объяснил он. – Прежде я редко видел, чтобы Гвин восхищался женщиной. Я думал, что сердце его, быть может, и вовсе закрыто для подобных чувств.

– Гвин запал на Диану? – спросила Эмма и ее темные глаза засияли. – В смысле, Диана, ты правда очень симпатичная, но это как-то внезапно.

– Фэйри – они такие, – сказал Джулиан, почти сочувствуя Диане. Он никогда еще не видел ее такой потрясенной. Она кусала нижнюю губу, и Джулиан вспомнил, что Диана, на самом деле, не так-то и стара – ей всего около двадцати восьми лет. Не многим старше Джейса и Клэри.

– Это ничего не значит, – отрезала она. – И к тому же, у нас есть более важные проблемы!

И она уронила желудь Марку в ладонь – как раз перед тем, как входная дверь отворилась настежь, и Центурионы заполнили холл. Все они промокли насквозь и с головы до ног, и были исхлестаны ветром. Диана, испытывая явное облегчение от того, что разговор о ее личной жизни закончен, отправилась за одеялами и полотенцами (руны сушки были печально известны тем, что прекрасно сушили кожу – но когда нужно было высушить одежду, их эффективность оставляла желать лучшего).

– Вы что-нибудь нашли? – спросила Эмма.

– Думаю, мы нашли место, где скорее всего было утоплено тело, – сказал Мануэль. – Но море было слишком бурным, чтобы нырять за ним. Завтра придется попытаться еще раз.

– Мануэль, – предостерегающе сказала Зара, словно тот выдал тайный пароль и у них под ногами вот-вот разверзнется преисподняя.

Мануэль и Раджан закатили глаза.

– Знаешь, Зара, они вроде и так в курсе, что именно мы ищем.

– Методы Схоломанта – это секретная информация! – Зара швырнула Диего свою мокрую куртку и вновь повернулась к Эмме и Джулиану. – Ну ладно, что на ужин?

– Я их вообще не различаю, – сказал Кит. – Это все из-за формы. В ней они для меня все одинаковые, как муравьи.

– Муравьи не одинаковые, – возразил Тай.

Они сидели на втором этаже, на краю галереи, опоясывавшей поверху главный вход Института. Мокрые Центурионы носились туда-сюда. Кит заметил Джулиана и Эмму, которые вместе с Дианой пытались разговорить тех, кто еще не ушел греться в столовую к камину.

– Еще раз – это вообще кто? – спросил Кит. – И откуда они взялись?

– Дейн и Саманта Ларкспир, – ответила Ливви, ткнув пальцем в сторону двух темноволосых Центурионов. – Атланта.

– Близнецы, – уточнил Тай.

– Да как они посмели! – фыркнула Ливви. Кит волновался, что план Тая втянуть Кита в свои детективные замыслы не придется ей по вкусу, но когда они подошли к ней в тренировочном классе, Ливви лишь сухо усмехнулась и сказала: «Добро пожаловать в клуб».

Ливви продолжала тыкать пальцем.

– Мануэль Казалес Вийялобос, из Мадрида. Раджан Мадуабучи, Институт Лагоса. Дивья Джоши, Институт Мумбая. Хотя не все тут связаны с конкретными Институтами. Диего, например, не связан, Зара тоже, и ее подруга Джессика, которая, по-моему, француженка. А вон там Джон Картрайт и Джен Уайтлоу, и Томас Алдертри, все выпускники Академии, – она склонила голову набок. – И ни одному из них не хватило мозгов убраться из-под дождя.

– Повтори-ка, с чего ты взял, что они что-то задумали? – спросил Кит.

– Ладно, – сказал Тай. Кит уже заметил, что Тай отвечает именно на то, что ему сказано, и куда в меньшей степени – на тон или интонацию. Но лишнее напоминание о том, зачем они засели на полпути к потолку и разглядывают кучку придурков, все равно бы не помешало. – Утром я сидел перед твоей комнатой и увидел, как Зара вошла в кабинет Дианы. Когда я пошел за ней, то увидел, что она роется там в бумагах.

– У нее могла быть на это причина, – сказал Кит.

– Копаться в бумагах Дианы? Какая причина? – Ливви так возмутилась, что Кит вынужден был признать: если это выглядит неприличным, то, наверное, это и правда неприлично.

– Я написала сообщение Саймону Льюису насчет Картрайта, Уайтлоу и Алдертри, – продолжила Ливви, опершись подбородком на нижнюю перекладину перил. – Он говорит, Джен и Томас – нормальные люди, а Картрайт немного здоробан, но в целом безвредный.

– Может, не все они замешаны, – сказал Тай. – Нам нужно вычислить, кто именно замешан – и что им нужно.

– А что такое здоробан? – уточнил Кит.

– Думаю, помесь здоровяка и чурбана. В смысле, здоровенный – но не очень-то умный. – Ливви быстро улыбнулась им, и их тут же накрыла тень – Кристина, руки в бока, брови нахмурены.

– Что вы трое тут делаете? – спросила она. Кит питал к Кристине Розалес уважение. Какой бы миленькой она ни выглядела, он как-то видел, как она метнула нож-бабочку на пятнадцать с лишним метров – и попала в яблочко.

– Ничего, – сказал Кит.

– Говорим про Центурионов грубости, – сказала Ливви.

На секунду Киту показалось, что Кристина собирается их отругать. Вместо этого она уселась рядом с Ливви и улыбнулась.

– Я в деле, – заявила она.

Тай сложил руки на крестовину перил. Его серые, как гроза, глаза быстро глянули на Кита.

– Завтра, – тихо произнес он, – мы за ними проследим и узнаем, куда они ходят.

К своему удивлению, Кит понял, что ждет этого с нетерпением.

Вечер получился так себе – Центурионы, хоть они и высохли, были вымотаны и не слишком горели желанием говорить о том, чем занимались днем. Вместо этого они ринулись в столовую и набросились на разложенную по тарелкам еду как стая голодных волков.

Кита, Тая и Ливви нигде не было видно. И Эмма их не винила. Совместные с Центурионами трапезы были делом крайне неловким. Хотя Дивья, Раджан и Джон Картрайт пытались, как могли, поддержать дружескую беседу о том, где все планируют провести свой год путешествий, Зара вскоре прервала их и разразилась пространным описанием того, чем занималась в Венгрии до прибытия в Институт.

– Кучка Сумеречных охотников жаловалась, что их стила и клинки серафимов якобы перестали работать после стычки с какими-то фэйри, – закатив глаза, сообщила она. – Мы им объяснили, что это была просто иллюзия – фэйри дерутся грязно, и в Академии следовало бы этому учить.

– На самом деле, фэйри дерутся не грязно, – сказал Марк. – Они дерутся на редкость чисто. У них жесткий кодекс чести.

– Чести? – разом рассмеялись Саманта и Дейн. – Сомневаюсь, что ты знаешь, что это значит, по…

Они осеклись. Говорил Дейн – но покраснела Саманта. Непроизнесенное слово повисло в воздухе. Полукровка.

Марк отпихнул свой стул и вышел вон из столовой.

– Простите, – нарушила Зара молчание, воцарившееся после его ухода. – Но ему не следует принимать это близко к сердцу. Если он отправится в Аликанте, он наслушается много чего похуже – в особенности на заседаниях Совета.

Эмма уставилась на нее, не веря своим глазам.

– Но это по-прежнему ненормально, – возмутилась она. – Даже если какие-то ксенофобы в Совете и наговорят ему гадостей, это не значит, что сперва он должен выслушать это у себя дома.

– Или вообще должен слушать такое в собственном доме, – густо покраснев, добавила Кристина.

– Хватит нас обвинять, – огрызнулась Саманта. – Это мы весь день носились, подчищая бардак, который развели вы потому, что доверяли Малкольму Фейду! Как будто нижнемирцам можно доверять… Народ, вас что, Темная война вообще ничему не научила? Фэйри ударили нам в спину. Все нижнемирцы такие, и если вы не будете осторожны, Марк и Хелен и с вами поступят так же.

– О моих брате и сестре ты ничего не знаешь, – сказал Джулиан. – Прошу воздержаться от их упоминания.

Диего, сидевший рядом с Зарой, все это время хранил каменное молчание. Наконец он заговорил – едва шевеля губами.

– Слепая ненависть не делает чести мундиру Центурионов, – произнес он.

Зара подняла бокал, крепко держа его за тонкую ножку.

– Я не ненавижу обитателей Нижнего мира, – сказала она, и в ее голосе звучала спокойная убежденность, более жуткая, чем ярость. – Соглашения не сработали, и Холодный мир не работает. Обитатели Нижнего мира не следуют никаким правилам, включая установленные нами, если только это не в их интересах. Они нарушают Холодный мир, когда захотят. Мы – воины. Демоны должны нас страшиться. И обитатели Нижнего мира – тоже. Когда-то мы были облечены величием: нас страшились, и мы правили. Теперь мы лишь тень того, чем были прежде. Я хочу сказать всего лишь, что если система не работает, если она довела нас до такого состояния, в котором мы сейчас, то нам нужна новая система. Получше.

Зара улыбнулась, заправила выбившуюся прядку обратно в свой безупречный пучок и пригубила из бокала воды.

Ужин завершился в молчании.

– Она врет. Просто сидит тут и врет, как будто ее мнение – это и есть факты, – с гневом произнесла Эмма. После ужина они с Кристиной удалились к той в комнату; обе сидели на кровати, и Кристина теребила свои темные волосы.

– Думаю, так это и есть – для нее и ей подобных, – сказала Кристина. – Но не следует впустую тратить время на Зару. Ты по дороге наверх говорила, что что-то хочешь мне сказать?

Эмма так кратко, как только могла, обрисовала Кристине визит Гвина. По мере того, как она рассказывала, Кристина явно все больше и больше беспокоилась.

– Марк в порядке?

– Думаю, да – иногда по нему и не поймешь толком.

– Да, он из тех, кто много чего держит внутри, – согласилась Кристина. – Он хоть раз спрашивал – про вас с Джулианом.

Эмма энергично покачала головой.

– Не думаю, что он когда-нибудь догадается, что между нами было что-то, помимо чувств, которые парабатаи обычно испытывают друг к другу. Мы с Джулсом так давно друг друга знаем… – Она потерла виски. – Марк думает, что Джулиан питает ко мне те же чувства, что и он сам – братские.

– Как странно всё, что ослепляет нас, – сказала Кристина, подтянула колени к груди и обхватила их руками.

– Ты не пыталась связаться с Хайме? – спросила Эмма.

Кристина уткнулась подбородком в колени.

– Я отправила ему огненное послание, но ответа не получила.

– Он был твоим лучшим другом, – сказала Эмма. – Он ответит. – Она защипнула покрывало на кровати Кристины и стала крутить ткань в пальцах. – Знаешь, по чему я скучаю больше всего? Здорово просто… быть парабатаями, Эммой и Джулианом. Я скучаю по своему лучшему другу, по человеку, которому все и всегда рассказывала, по тому, кто все обо мне знал. И хорошее, и плохое. – И когда она говорила это, перед ее глазами словно стоял сам Джулиан, такой, каким он был во время Темной войны – худые плечи и глаза, полные решимости.

В дверь громко постучали. Эмма посмотрела на Кристину – она кого-то ждет? – но та была удивлена не меньше ее самой.

– Pasa! – крикнула Кристина.

Это оказался Джулиан. Эмма удивленно взглянула на него – юный Джулиан из ее воспоминаний потускнел и слился со стоявшим перед ней почти взрослым Джулианом, высоким и мускулистым, с непослушными кудрями и тенью щетины на подбородке.

– Вы не знаете, где Марк? – без предисловий спросил он.

– Он разве не у себя? – удивилась Эмма. – Он ушел с ужина, и я подумала…

Джулиан покачал головой.

– Там его нет. Может, он у тебя?

Ему стоило видимого усилия это сказать, подумала Эмма. Она заметила, как Кристина закусила губу, и взмолилась, лишь бы Джулиан не заметил. Ему ни в коем случае нельзя было понять, как много Кристина знает.

– Нет, – сказала Эмма и пожала плечами. – Я заперла дверь. Не доверяю я этим Центурионам.

Джулиан рассеянно провел рукой по волосам.

– Слушай… я беспокоюсь за Марка. Пошли со мной, и я покажу, что имею в виду.

Кристина и Эмма последовали за Джулианом в комнату Марка. Дверь была нараспашку. Джулиан вошел первым, за ним Эмма и Кристина, внимательно оглядываясь, словно Марк мог прятаться где-нибудь в шкафу.

С тех пор, как Марк впервые вернулся сюда из страны фэйри, его комната очень изменилась. Тогда это было пыльное, нежилое помещение, которое никто не занимал из уважения к памяти Марка. Все его вещи убрали в коробки, а пыльные шторы оставались задернутыми.

Теперь же все было совсем по-другому. Одежду Марк сложил аккуратными стопками на кровати. Однажды он сказал Эмме, что не понимает, зачем нужны комоды и шкафы – ведь они прячут вещи от вас самих.

Подоконники были завалены дарами природы – засушенными цветами, листьями, кактусовыми иголками, подобранными на пляже ракушками. Постель была аккуратно заправлена. Марк явно ни разу на ней не спал.

Джулиан старался не смотреть на слишком аккуратную постель.

– Его башмаки пропали, – сказал он. – А у него всего одна пара. Из Идриса должны были прислать еще, но до сих пор не прислали.

– И его куртка, – заметила Эмма. Это была единственная теплая куртка Марка, джинсовая, с шерстяной подкладкой. – И вещмешок… у него же был вещмешок, правильно?

Кристина ахнула. Эмма и Джулиан обернулись и увидели, как она тянется к листку бумаги, который вдруг возник в воздухе перед ней. Он был сложен и запечатан сияющими рунами. Когда Кристина схватила листок, они поблекли.

– Это мне, – сказала она, разрывая конверт. – От Марка.

Она пробежала записку глазами, побледнела и молча передала ее Джулиану. Эмма тоже стала читать, склонившись над его плечом.

Джулиан в бешенстве скомкал листок дрожащими пальцами.

– Я иду за ним.

Эмма потянулась было к его руке, но затем вспомнила и отступила.

– Я с тобой.

– Нет, – отрезал Джулиан. – Ты понимаешь, что Марк пытается сделать? Ему одному не прорваться в пределы Неблагого Двора. Король Теней тут же уничтожит его.

– Конечно, понимаю, – сказала Эмма. – Вот почему нужно перехватить Марка, прежде чем он доберется до входа в страну фэйри. Стоит ему войти в земли Волшебного народа, и помешать ему будет почти невозможно.

– А еще время! – добавила Кристина. – Как только он пересечет границу, время для него потечет иначе. Он может вернуться через три дня, или через три недели…

– Или через три года, – мрачно закончила Эмма.

– Поэтому я отправляюсь за ним сейчас, – сказал Джулиан. – До того, как он уйдет в страну фэйри и время начнет работать против нас…

– Тут я могу помочь, – сказала Кристина.

В юности Кристина с особенным усердием изучала фэйри. Однажды она призналась Эмме, что частично это было из-за Марка – и из-за того, что в детстве она о нем узнала. История юного Сумеречного охотника, похищенного фэйри во время Темной войны, ее зачаровала.

Кристина коснулась медальона на шее – золотой подвески с изображением Разиэля.

– Это талисман, благословленный фэйри. Моя семья… – она заколебалась. – Многие из моих родных… давным-давно были близки с Волшебным народом. У нас до сих пор сохранилось немало знаков их симпатии. Хотя мы нечасто об этом говорим, потому что отношение Конклава к друзьям Волшебного народа… вам известно. – Она обвела комнату взглядом.

– А что этот талисман делает? – спросила Эмма.

– Не позволяет времени во владениях Волшебного народа идти слишком быстро для смертных.

Кристина, держа медальон в руке, взглянула на Джулиана с безмолвным вопросом: словно в рукаве у нее еще много тузов, если он только соизволит ее выслушать.

– Медальон всего один, – сказал Джулиан. – Как он защитит нас всех?

– Если я надену его на время путешествия, защита распространится и на вас с Эммой, и на Марка. Если только вы не будете слишком далеко отходить.

Джулиан прислонился к стене и вздохнул.

– И, полагаю, вариант «просто дай его мне, я надену его в стране фэйри» не рассматривается?

– Решительно нет, – ответила Кристина. – Это семейная реликвия.

Эмма чуть не расцеловала Кристину, но ограничилась тем, что подмигнула. Уголок рта Кристины дрогнул в улыбке.

– Тогда пойдем втроем, – сказала Эмма, и Джулиан вроде бы понял, что спорить не имеет смысла. Он кивнул – и в его глазах было что-то от прежнего парабатая, как бы говорившего: мы двое вот-вот полезем в самое пекло.

Вместе.

– А еще медальон позволит нам пройти лунной дорогой, – сказала Кристина. – Обычно доступ к ней есть только у тех, в ком течет кровь фэйри. – Она расправила плечи. – Марк и не заподозрит, что мы можем за ним последовать. Поэтому он и прислал записку.

– Лунная дорога? – переспросил Джулиан. – Что это такое?

И тут Кристина улыбнулась. Странной улыбкой – не то чтобы счастливой, да этого Эмма, зная, как подруга тревожится, от нее и не ожидала, – но в этой улыбке всё же было немного чуда. Это была улыбка человека, которому предстояло испытать нечто, о чем он и не мечтал.

– Я вам покажу, – сказала она.

Собрались они быстро. Темный дом казался неожиданно оживленным из-за нестройных звуков дыхания многочисленных спящих. Спускаясь по коридору и на ходу надевая рюкзак, Джулиан увидел спящего перед комнатой Кита Тая – тот полусидел, уронив подбородок в ладонь. Перед ним на полу лежала раскрытая книга.

Перед дверью в мансарду Джулиан задержался. Он заколебался. Он мог бы оставить записку и просто уйти. Так было бы проще. Времени было мало; надо было перехватить Марка до того, как тот попадет в страну фэйри. Это была бы не трусость – просто разумный поступок. Просто…

Он распахнул дверь и взбежал вверх по ступеням. Артур был там же, где Джулиан его оставил – у себя за столом. Квадратный пласт лунного света падал на него из потолочного люка.

Артур бросил ручку и повернулся к Джулиану. Серые волосы обрамляли его глаза – глаза типичного Блэкторна. Это было все равно что смотреть на размытое фото отца Джулиана – на пострадавшее при проявке изображение, где черты лица выбились из привычных пропорций.

– Мне надо на несколько дней уехать, – сказал Джулиан. – Если тебе что-нибудь понадобится, спроси у Дианы. Только у Дианы.

Глаза Артура были словно затянуты пленкой.

– Ты… Джулиан, куда ты собрался?

Джулиан задумался, не соврать ли. Лгать он умел хорошо, и давалось это ему без труда. Но почему-то врать ему не хотелось.

– Марк… вернулся, – сказал он. – Я собираюсь его поймать, в идеале – до того, как он попадет в страну фэйри.

Артура сотрясла дрожь.

– Ты идешь за братом в страну фэйри? – хрипло проговорил он, и Джулиан вспомнил обрывки того, что было ему известно о дядюшке – о том, что их с Эндрю, отцом Джулиана, годами держали в стране фэйри в плену, что Эндрю влюбился в женщину из Волшебного народа и та родила от него Хелен и Марка, но Артура разлучили с братом и заперли, и пытали заклинаниями.

– Да. – Джулиан перекинул рюкзак на одно плечо.

Артур потянулся, словно чтобы схватить Джулиана за руку, и тот от неожиданности отшатнулся. Дядя так его и не коснулся.

Артур уронил руку.

– В Римской республике, – произнес он, – к каждому полководцу, одержавшему победу в войне, приставляли специального слугу. Когда полководец проезжал по улицам, принимая знаки народной благодарности, слуга должен был шептать ему на ухо: «Respice post te. Hominem te esse memento. Memento mori».

– «Обернись, – перевел Джулиан. – Помни, что ты человек. Помни, что ты смертен».

По спине у него прошел холодок.

– Ты молод, но не бессмертен, – сказал Артур. – Если окажешься в стране фэйри – и не дай тебе бог, чтобы такое случилось… Если ад существует, он – там. Если ты окажешься в стране фэйри – не слушай ничего, что они станут тебе говорить. Не слушай их обещаний. Поклянись, Джулиан.

Джулиан выдохнул. Он подумал о древнем полководце, которого увещевали, чтобы слава не опьянила его. Помнить, что всё пройдет. Всё конечно. Счастье конечно, как и боль.

Всё преходяще, кроме любви.

– Клянусь, – сказал он.

– Нужно дождаться момента, – сказала Кристина. – Когда лунный свет на воде покажется твердым. Если посмотрите, то увидите – что-то вроде зеленой вспышки.

Она улыбнулась Эмме, стоявшей между ней и Джулианом – все трое в ряд на берегу океана. Дул легкий ветер, и океан расстилался перед ними, широкий и черный, окаймленный белым там, где вода встречалась с песком. Гребни морской пены там, где разбивались и таяли на линии прибоя волны, тянули вверх по пляжу водоросли и осколки ракушек.

Небо успело проясниться после недавнего шторма. Луна стояла высоко и отбрасывала на воду совершенную сплошную линию света, тянувшуюся до самого горизонта. Волны, лизавшие ноги Эммы, тихонько нашептывали что-то; прибой захлестывал ее водонепроницаемые ботинки.

Джулиан не сводил глаз с часов. Раньше они принадлежали его отцу – тяжелые старомодные механические часы, поблескивавшие у него на запястье. Эмма заметила, что браслет из морского стекла, который она когда-то для него сделала, все еще был у Джулиана на руке, сияя в лунном свете рядом часами – и голова у нее слегка закружилась.

– Почти полночь, – сказал Джулиан. – Интересно, насколько Марк нас обогнал.

– Зависит от того, сколько ему пришлось ждать, чтобы ступить на дорогу, – сказала Кристина. – Нужные моменты приходят и уходят, и полночь – лишь один из них.

– И как же мы собираемся его поймать? – спросила Эмма. – Старые добрые салочки? Или попытаемся отвлечь его танцем, а потом набросим лассо?

– Шутки тут неуместны, – ответил Джулиан, глядя на воду.

– Шутки всегда уместны, – возразила Эмма. – Особенно когда мы ничего не делаем, только смотрим на воду и ждем, пока она затвердеет…

Кристина пискнула.

– Идем! Сейчас!

Эмма пошла первой, перепрыгнув через расплескавшуюся у ног небольшую волну. Половина ее мозга все еще твердила, что она сейчас плюхнется в воду. И с изумлением почувствовала под ногами твердую поверхность.

Она пробежала несколько шагов и повернулась к пляжу. Эмма стояла на сияющей тропе, выглядевшей так, словно она была из хрусталя, тонкого, как стекло, и твердого, как камень. Лунный свет на воде затвердел. Джулиан уже был у нее за спиной, удерживая равновесие на сверкающий линии, а за ними на тропу запрыгивала Кристина.

Эмма услышала, как Кристина, приземлившись, ахнула. Они были Сумеречными охотниками и видели всякие чудеса, но в этой магии было нечто, свойственное только стране фэйри. Казалось, она существует лишь в промежутках обычного мира – между светом и тенью, между одной минутой и другой. Они были нефилимами и существовали в своем, отдельном пространстве. А это происходило между.

– Пойдемте же, – сказал Джулиан, и Эмма зашагала вперед. Тропинка была широкой. Она как будто гнулась и извивалась под ногами в такт движениям и ряби прилива. Это было всё равно что идти по подвесному мосту над глубоким ущельем.

Только при взгляде вниз Эмма видела не пустоту, а то, что пугало ее куда больше. Глубокая тьма океана, в которой, прежде, чем их вынесло на берег, дрейфовали мертвые тела ее родителей. Годами Эмма представляла себе, как они задыхались, умирая, под водой, а вокруг – километры открытого моря и ни одной живой души. Теперь она знала больше о том, как они умерли, знала, что, когда Малкольм Фейд отдал их тела морю, они были уже мертвы. Но со страхом было не договориться, правды ему было не рассказать: страх жил глубоко внутри, проникнув до мозга костей.

Эмма думала, что вода так далеко от берега, на глубине, будет непрозрачной. Но лунный свет заставлял море светиться словно изнутри: Эмма могла заглянуть в него, как в аквариум.

Она видела длинные ветви водорослей, плясавшие вместе с приливом. Порхали рыбьи косяки, а вслед за ним скользили тени темнее и крупнее. Едва уловимые движения, что-то огромное и тяжелое – может, кит, а может, что-то больше… и хуже. Водяные демоны могли вырастать до размера футбольного поля. Она представила себе, как тропинка вдруг обломится под ногами, и все они упадут во тьму… Вокруг холодные и смертоносные просторы, полные слепых чудовищ с акульими зубами, и Ангел невесть чего еще, встающего из глубин…

– Не смотри вниз! – Джулиан догнал ее. Кристина была чуть позади и в восторге оглядывалась по сторонам. – Смотри прямо на горизонт. И иди туда.

Она подняла подбородок. Она чувствовала, что Джулиан рядом, ощущала тепло его кожи и волоски у нее на руках вставали дыбом.

– Я в порядке.

– Ничего подобного, – сухо сказал он. – Я знаю, каково тебе в океане.

Они уже далеко отошли от берега. Тот превратился в сверкающую линию, шоссе стало лентой движущихся огней, дома и рестораны мерцали вдоль береговой линии.

– Как выяснилось, мои родители умерли не в океане. – Она судорожно вдохнула. – Они не утонули.

– От того, что ты это знаешь, годы кошмарных снов никуда не денутся, – взглянул на нее Джулиан. Ветер сдувал волосы ему на лицо. Эмма вспомнила, каково это: запустить пальцы в его волосы. Объятия Джулиана привязывали ее не только к миру, но и к себе самой.

– Ненавижу так себя чувствовать, – призналась она, сама толком не зная, что имеет в виду. – Ненавижу бояться. Чувствую себя слабой.

– Эмма, все чего-то боятся. – Джулиан подошел чуть ближе. Она почувствовала, как их плечи соприкоснулись. – Мы боимся того, что ценим. Боимся терять людей, потому что любим их. Боимся смерти, потому что ценим жизнь. Не желай ничего не бояться. Это значило бы только, что ты ничего не чувствуешь.

– Джулс… – Эмма начала оборачиваться к нему, удивленная чувством, которым был полон его голос, но остановилась, услышав, как Кристина зашагала быстрей и громко, с узнаванием, окликнула:

– Марк!