Ника Белоцерковская. A moi. L’histoire d’une de mes folies, или Всего одно лето в…

8 марта 2010 года Белонике исполнилось ровно полтора года. Мне очень удобно считать, столько же моему младшему сыну.

Однажды, когда я разводилась (чтобы совсем не путаться — в последний раз, а делала я это до последнего устойчивого брака раза четыре). Вряд ли этот процесс можно назвать симпатичным, но сейчас мне иногда удается находить в малоприятном действе даже что-то милое. Например, у меня была очень забавная «шоколадная» эволюция в отношениях с тем человеком. Когда мы познакомились, я обожала покупать огромные немецкие шоколадки с большими орехами и, наверное, достаточно несимпатично вынимать из них только орехи — его это невероятно умиляло, и каждый вечер он возвращался домой с такой шоколадкой. Надо сказать, что по отдельности ни шоколад, ни орехи я, мягко говоря, не люблю, что удивительно. Мы жили. Шоколадок становилось все меньше — потом они просто исчезли, через какое-то время он стал эту мою особенность яростно ненавидеть, вот просто невыносимо, до чудовищных скандалов и неподдельного отвращения. Я поняла, что этот брак закончился, собрала вещи и сняла себе квартиру. И тут произошло чудо — он неожиданно снова стал приносить мне эти шоколадки. Опять каждый вечер… Вдруг выяснилось, что эти шоколадки самое главное в его жизни.

Сейчас я его понимаю. Мой блог для меня — это то, что было для него моей шоколадкой. То, что я сама иногда люто ненавижу за свою зависимость, но что не в состоянии бросить. То, что стало для меня сейчас, наверное, одной из главных моих сущностей. Я ужасно аддиктивна.

А если серьезно, в последние несколько лет мир действительно существенно изменился. И параллельно для меня он изменился необратимо.

Для меня совершенно чудесным откровением явилось то, что сейчас в фокус главного внимания попадает не сам человек, а его виртуальный отпечаток в Интернете, а особенно это чувствуется в блогах; четвертое измерение найдено, оно здесь, и его неразрывная связь с тремя остальными до того очевидна, что и в подтверждениях не нуждается.

Блоги имеют в составе своего успеха у окружающих хорошую ретросоставляющую: здесь и возрожденная страсть к эпистоле, и реинкарнация дневника, хотя, казалось бы, такими глупостями можно увлечь лишь юное существо, находящееся в яростной битве со своими гормонами, но это только казалось бы…

Блоги изменили Интернет и практически уничтожили и историю с анонимностью, и историю с личным пространством, но об этом позже. Блоги, как и остальные человеческие попытки, к непреходящему и искреннему моему удивлению, и сами бывают успешными и безуспешными. О последних либо хорошо, либо ничего; об успешных же могу сказать — в основе, насколько я успела понять, лежит хорошая и страстная человеческая эмоция, тут даже больше, чем в реальности, это необходимо чувствовать.

Так было и с моим блогом. Я завела его, когда в моем глубоко беременном организме кипела нешуточная девичья обида. Журналист Красовский лично очень меня оскорбил.

Жажда борьбы с несправедливостью была слишком велика, а желание ответить обидчику слишком сильно. Подруга Ульяна, наблюдавшая мои трехдневные метания, страшно веселилась. Забавное зрелище — женский организм, которому со дня на день рожать, весом восемьдесят килограммов, был в абсолютной, кристальной ярости. Я почему-то постоянно вспоминала поговорку, привезенную мною с африканского сафари, где нам долго объясняли, что самое опасное животное, которое мы можем встретить, это бегемот. И каждый проводник считал своим долгом повторить: «Никогда не стой между бегемотом и рекой!»

Походив по комнатам нервными шагами, я решила мстить. И — на самом деле, ничего удивительного — искренняя человеческая эмоция (в данном случае — дикая обида) мгновенно завоевала свои первые пять минут славы. После первого же поста у меня появилось пятьсот друзей.

И вдруг, к полному моему смятению, я поняла — за всеми этими небольшими картинками и короткими текстами комментариев скрываются люди, они живые, такие же, как я, они отвечают, сердятся, восхищаются — и они рядом. И я совершенно перестала злиться, до того мне стало любопытно.

Дальнейшие несколько недель я провела, прилипнув к экрану моего «Макинтоша». Собственно, и знаменитая «послеродовая» благодаря этому на сей раз (а у меня есть опыт) обошла меня.

Здесь неожиданно оказалось все сразу, как на понедельничном антикварном рынке в Ницце, который на тот момент был главным моим развлечением. В куче многослойного виртуального хлама, сомнительных откровений, хамства, литдыбра и моргающих розовых котят с отвратительными бантами обнаружились настоящие сокровища — люди, истории, целые жизни, бесстыдно выложенные напоказ.

Я сделалась азартной, как лас-вегасский пенсионер на пятицентовом автомате; и я поняла, что пропала. Первые дни я сидела с лицом ребенка, впервые наблюдающего гала-парад в Диснейленде. У меня просто кружилась голова, так мне было интересно. Это была история про непрерывное открытие других миров; нельзя сказать, чтобы все из моих открытий меня порадовали. Если честно, то чем больше открытий я делала, тем больше не понимала, как же мне реагировать, и путалась в их сомнительной ценности.

В ЖЖ я встретилась с людьми, с которыми никогда раньше не встречалась; вступила в контакт с теми, с кем никогда в силу слишком разных географий и планет не пересеклась бы в реальной жизни. Здесь было и плохое, и хорошее, однако обычные, привинченные годами фильтры были сняты и уничтожены навсегда. Я изменилась.

Меня захватило ощущение схлопнувшегося пространства; любое расстояние, и физическое, и социальное, и личное, потеряло смысл. И меня вдруг стали в этом, как мне казалось, ненастоящем — по-настоящему ненавидеть и любить. В таких промышленно ощутимых масштабах я никогда с этим не сталкивалась.

Мне начали угрожать. Мне стало страшно. Я начала злиться. Где-то далеко, а может быть, и недалеко, кто тут разберет — сидел, к примеру, какой-то человек, готовый жестоко растерзать меня, даже не зная. Это было удивительно и совершенно завораживающе; у меня без дополнительных заявок с моей стороны сами собой откуда-то вдруг появились поклонники и враги. Многие вещи не трогали бы меня, когда бы не происходили с такой регулярностью и в таком количестве; то, что в первый, пятый и десятый раз я воспринимала философски, в сотый и тысячный начинало пугать. Я стала популярной. Справедливости ради надо сказать, что, наверное, я никогда не была обделена вниманием, но тут…

Журналисты, домохозяйки, менеджеры туристических фирм, детские писатели, экзальтированные и очень приземленные, сумасшедшие и пугающе вменяемые, успешные и ничтожные, гомосексуальные и существа, пишущие про себя в среднем роде, с московскими и монгольскими (!) айпи, юные и очевидно несвежие — стали, как говорят в ЖЖ, «слать мне лучи» ненависти или любви. Они даже стали сплачиваться в зависимости от…

Я была совершенно заколдована.

На врагов я неожиданно для себя реагировала острее — острее, чем обычно, острее, чем предполагала сама. Неожиданно вдруг выяснилось, что моя змеиная мудрость и выдержка, приобретением которой я к своему зрелому возрасту так гордилась, здесь совершенно не работают. Мне пришлось заново учиться себя контролировать.

Больше всего меня бесило приклеивание ярлыков, а уже через несколько вылазок в ЖЖ я была облеплена ими, как чемодан в Шереметьево. Здесь начинало играть неприятие всего плоского, однозначного и коллективного; да я даже в студенчестве отказалась морковку собирать, понимая, чем это чревато, не из-за того, что было лень, нет, просто не могла выносить этого надвигающегося коллективного нечто. А тут оно просто зашкаливало.

Я снова начала много курить. Прекрасно, но мой другой мир, в котором я с кучей своего, как мне казалось, никому, кроме меня, не нужного хлама, своими детьми, друзьями, собаками, домами, кастрюлями, — заиграл совершенно по-новому. Он стал интересен. Не мне, не моим дорогим близким, а совершенно чужим людям.

По-прежнему, как в детстве, накрывался огромный стол, под свежепосаженным диким виноградом, ярко светило южное солнце, море шуршало, и все шумели, я терзала гостей «новыми» кроликами, только делала я уже это не одна, как раньше. Со мной рядом появилась Белоника и те, кому очень хотелось знать, почему она «такая».

И я стала делиться — мне не жалко.

Я вдруг почувствовала себя удивительно счастливым человеком и поняла, что просто не замечала этого.

Для счастья, как для греческой драмы, мне, к примеру, нужно единство места, времени и пространства. Не нужно отвлекаться. Нужно жить в тот момент, в котором ты сейчас, и делать это с настоящей любовью. С самоотдачей, увлекаясь, и с достаточным количеством искренности. Отвратительный в своей фонетической конструкции рецептыш. Но, наверное, самый главный.

Так то, что приносило такое счастье и в детстве, стало моим естественным щитом; мне понадобилось время, чтобы спрятать Нику Белоцерковскую, оставив Белонику на кухне; фокус внимания естественным путем, без какой-либо болезненной кастрации, сместился на то, что стало действительно полезно и мне, и моей растущей аудитории. Белоника не так активна, как Ника Белоцерковская, Белонике интересно меньше тем, чем Нике Белоцерковской, зато и самой Нике теперь гораздо спокойнее — Белоника занята делом, в котором разбирается достаточно хорошо, а блог ее, претерпев болезненные трансформации, остался там, куда его естественным образом прибило — на моей кухне.

Но и здесь нам, уже двоим, далеко было до спокойствия. Вырулив по сути в монотему, я обнаружила, что и аудитория у меня изменилась: я, вероятно, случайно оказалась в нужном месте в нужное время, в эпицентре огромного тренда интереса к качественной домашней еде, гурманского, не побоюсь этого слова (с ним в среде ЖЖ-кулинаров надо быть очень аккуратной), свойства. Здесь уже были свои звезды и звездочки, которые также реагировали на мое вторжение по-разному; впрочем, для общения с ними я была уже достаточно закаленным бойцом, шок от встречи со стаями обезумевших «белониконенавистников» уже прошел, хотя кулинарная среда блогосферы, как ни странно, очень недоброжелательна. Почему-то именно кулинарные блогеры дико ревнивы к чужому успеху.

Кем я только не была — кухаркой, жирной уродливой тварью, старой б…, лицемерной богатой сукой, жидовкой и антисемиткой, короче, пожалуй, весь комбинаторный ряд из латинских букв, которые можно было собрать в самые невероятные слова из обсценной и не очень, к тому моменту был полностью исчерпан.

Мой дневник стал кулинарным.

С «главной кухаркой ЖЖ» мой виртуальный аватар, Белоника, был на своей территории, и чувствовать я стала себя гораздо комфортнее и сосредоточеннее, чем раньше. И то, что раньше заставляло ощущать себя такой беспомощной, неожиданно сделало меня очень сильной.

И постепенно, с помощью почти уже восемнадцати тысяч моих френдов — некоторые из них уже прочно перешли в мою реальную жизнь в качестве обыкновенных друзей, — блог опять совершил непредсказуемое для меня движение. (Мне каждый раз очень смешно читать про себя как про «маркетинговый проект».) Я согласилась на предложение издательства выпустить книжку, «кулинарный блокбастер», как сказал один из журналистов, и, наверное, по динамике и драматургии того, как это происходило в моей реальной жизни, это был именно он. Блогбастер, ага. С неожиданным фееричным успехом.

И с полным переворотом моей жизни с ног на голову, бесконечной готовкой и учебой, подстраиванием наших семейных путешествий под мои интересы, переделыванием фотографий (я чудовищная перфекционистка), а также покупкой фотоаппарата Leica, с которым мы стали неразлучны, какой-то тотальной стремительной переориентацией. Мне ужасно забавно смотреть на свою эволюцию за год. Я как-то залезла во фликр, в котором храню все свои жэжэшные фотографии, на первые страницы. Это просто невозможно. И читать мои тексты годичной давности тоже невозможно. Это два разных человека. Я, конечно, знаю, что упорна и обучаема. Но тут, пожалуй, впервые в своей жизни я себе по-настоящему приятно удивилась.

И — да, виртуальная Белоника опять объединилась с Никой Белоцерковской, она вышла в реальную — реальней некуда — жизнь, с книжкой, родившейся из блога, со встречами с читателями в книжных магазинах, с дальнейшими идеями о том, как больше не терять тех друзей и просто симпатичных людей, с которыми удалось встретиться, и — кто знает, может быть, с очевидным ощущением шизофрении окружающего пространства, потому что ни мне самой, ни кулинарному блогеру Белонике до сих пор до конца не ясна одна вещь. Где он — виртуальный мир — заканчивается и где начинается реальный.

Но зато такое павичское «у нее было два голоса» перестало меня пугать совершенно.