Глава двадцатая
На меня снизошла благодать. Хотя нет, это слово не слишком подходит для описания моего душевного состояния. Больше подойдет слово «гармония». Не скажу, что я достиг упоминавшегося мной ранее дзэна, но что-то подобное все же имело место быть. И даже без посещения кладбища.
Все-таки есть в том кратком моменте, когда одна неприятность уже завершилась, а вторая еще не пожаловала в твою жизнь, особое очарование, сопровождающееся невероятно приятным душевным покоем. Может, это вообще то, ради чего человек и существует. Мягкое безмятежное счастье. Нет-нет, продолжение рода, самореализация, пять минут популярности – это тоже все очень важно. И даже мужская цель-максимум, которая предусматривает еще два важнейших дела, в виде постройки отдельно стоящего жилого помещения и посадки зеленого насаждения – она тоже нужна. Но это – обязательная программа. И чаще всего – общественно значимая.
А душевная гармония – она только твоя. Личная. Для внутреннего пользования.
И все это при том, что в банке несколько последних дней, скажем так, было неспокойно. Не побоюсь этого слова – нехорошо в нем было. Штормило банк. Потряхивало.
Нет-нет, дело не в ликвидности или нежданном визите Центрального Банка. Речь идет о делах внутренних, которые зачастую бывают куда критичней, чем внешняя угроза.
Геннадий из ИО начальника службы безопасности внезапно переквалифицировался в заместителя председателя правления по развитию. Правда, без права подписи, но, если верить слухам, документы в ЦБ на него уже ушли, так что через месяц-полтора он и ее получит. А то и раньше.
После обнародования этой новости наш предправ изрядно загрустил. Да и Волконский тоже выглядел обеспокоенным, пожалуй, даже поболее Сергея Станиславовича. Хотя ему можно было и не беспокоиться. Тут даже мое заступничество не нужно, все и так будет хорошо.
Впрочем, может я не прав. Возможно, грусть на нашего руководителя нагнали не кадровые перестановки, а другое событие. Буквально за день были освобождены три кабинета в левом крыле, из-за чего валютчики, кредитники и часть бухгалтерии теперь в буквальном смысле сидели друг у друга на головах. Даже помещение архива – и то заняли, предварительно распихав папки из него по всему банку. Там теперь СВКшники сидели, чихая от накопившейся за годы пыли, виртуозно матерясь и поминутно обещая «вот прямо сейчас пойти и заявление написать».
Для чего освободили помещения, наверняка не знал никто. Но резонно предполагали, что в одном из них точно разместятся сторонние аудиторы, для рассматривания банка под микроскопом. Про другие ходили совсем уж невероятные слухи, среди которых фигурировали лютые кадровики из империи Ряжских, льготное ипотечное кредитование и даже перепрофилирование банка под какие-то другие бизнес-проекты.
Стращал друг друга народ, приговаривая: «Вот сейчас гайки закрутят, и дадут нам жизни».
Вот как тут нашему шефу не загрустить? Раньше-то хорошо было – приехал с охоты или пьянки, потопал ногами, провел пару переговоров, дал всем жизни и снова развлекаться уехал. А чего? Поруководил же, создал иллюзию кипучей деятельности, не подкопаешься.
А теперь все. Теперь кресло под задом заскрипело, того и гляди развалится.
И только в нашей комнатушке, на которую, к слову, никто и не посягал, царили тишина и покой.
Я рассказал своим девчулям про то, что они в полной безопасности, после чего полдня слушал радостные визги. Еще я был поцелован в обе щеки, назван «бубусиком» и на следующий день накормлен домашними пирожками с яблоками. В общем – хорошее я дело сделал. Может, самое лучшее за последнее время. По крайней мере, ни себе, ни другим вреда тут не принес. Уже немало, по нынешним жизненным коллизиям.
А еще я много думал. Последние события показали мне, насколько я, по сути, еще не готов к… Да ни к чему я не готов. Слишком мягок, слишком самоуверен, слишком неумел в состязаниях ума с матерыми противниками вроде Ряжской.
Но основное мое слабое место – оно другое. Опыт – он придет. Знания тоже. И самолюбие свое с самоуверенностью на пару я в одно место заткну, если надо будет.
Вот только что мне делать со страхом?
Страх – вот корень моих зол. Я все время боюсь. Причем даже не отдавая в этом себе отчета, не выказывая его явно. Но он – есть. Можно было додуматься до того, что три моих неизвестных врага – они не из мира Ночи. Можно. Надо было только немного подумать и свести концы с концами. Ведь сколько подсказок было.
Но – нет. Я не смог этого сделать. А все потому, что боялся их. На уровне подсознания боялся. Я наделил эту троицу в своем воображении силой, превосходящей мою, и это даже ни разу не столкнувшись с ними лицом к лицу, не поняв, кто есть кто. Я проиграл им, даже не вступив в бой. И если бы не Ряжская и ее люди, то так и случилось бы. Не получилось с Силуяновым, не вышло с порчей? Ну и ладно. Они придумали бы еще что-то. Может – машину, которая сбила бы меня на полной скорости, или еще какую напасть. Но этих людей ничего не остановило бы. Они уже меня приговорили. И единственный, кто мог им помешать – это я сам. А я сидел, варил зелья и для своего спасения толком ничего не делал.
Ни-че-го.
Если так дальше дела пойдут, то мне надо на самом деле проситься на постой к Хозяину Кладбища. Да на какой постой? На ПМЖ. Выбрать уголок потише, выкопать могилку и вены там себе вскрыть.
Страх. Вот корень моих зол. Вот что надо в себе убивать.
Только как?
Страх – вечный спутник человека, с начала времен. Люди привыкли бояться, это их естественное состояние. Когда-то человек страшился молнии, гнева богов и смотреть на убывающую Луну через левое плечо. Потом – того, что упадет Эйфелева башня, автомобилей и самолетов. Сейчас – влезть в ипотеку, жить с родителями и того, что отключат интернет.
Ну и темноты. Ее боялись всегда и во все времена. Автоматы сменили дубинки, дубленки – шкуры, а стейки из мраморной говядины мамонтятину, а в этом плане ничегошеньки не изменилось. Куча народа не может спать без света.
Темнота – враг. В темноте ты слаб и уязвим.
К чему я это? Вроде бы мне нечего стыдиться, любой нормальный человек страдает тем же, чем и я.
Вот только я уже не совсем человек. И нормальным меня тоже не назовешь. Не может быть нормальным тот, кто никому не ведомый Покон потихоньку начинает ставить выше Конституции и Уголовного Кодекса, а обществу себе подобных предпочитает компанию подъездных.
С меня, выходит, теперь и спрос другой. Я сам с себя спрашивать должен, потому что это только мне нужно. Это не работа, тут на самотек надежды нету. Либо берись за ум, либо тебя раньше или позже кто-то прикопает в овраге. Или сожрет.
В общем, о многом я передумал за эти дни. Время было, поскольку меня, впервые за несколько недель, никто не тревожил.
Я даже начал надеяться, что неделя кончится так же тихо и без неприятных разговоров.
Ошибся.
Ряжская нагрянула в банк как чума, то есть – вдруг.
Сначала она прошлась по банку, заглядывая почти в каждую дверь, потом о чем-то говорила с костлявой высоченной девицей, которую притащила с собой, причем та все записывала в невероятно пафосный ежедневник, из тех, что декорированы под учебники из Хогвартса, фигурирующий в романах про Гарри Поттера. Видал я такие в книжных, они подороже чем весь цикл вышеназванных романов стоят.
Взбудораженный коллектив, который и так почти дошел до точки кипения, обратился в слух и зрение, но так и не понял, о чем там шла речь.
После Ольга Михайловна, размахивая дизайнерским клатчем, нанесла визит председателю правления и провела там полчаса.
Люди окончательно забросили работу и только бродили по кабинетам, нагнетая атмосферу до крайности. Зазвучали совсем уж странные предсказания о нашей будущности, но наиболее разумного, звучащего как «да тупо аттестация будет, а после сокращение» никто не произнес. Банковские служащие очень суеверны по природе своей, а потому все как один верят в то, что слово материально. И небезосновательно, надо признать.
И только после беседы с Сергеем Станиславовичем дошла очередь до меня. А я так надеялся, что пронесет…
Причем – сама за мной пришла. Странно, что косу и плащ с черным капюшоном не захватила, они бы ей пошли.
– Саша, – промурлыкала она, приоткрыв дверь и не обращая внимания на моих моментально насторожившихся сослуживиц. – А я за тобой!
– Иду, – обреченно произнес я, вставая с кресла и снимая с его спинки висящий там пиджак.
– Жду в переговорке, – уточнила Ряжская и прикрыла дверь.
– «Ноториус», причем настоящий, не арабская подделка, – моментально сказала Наташка, чуть подавшись вперед и поведя своим острым носиком. – Флакончик три с половиной штуки баксов, кабы не дороже.
А, так вот как эти вкусные духи называются!
– Часы «Картье баллон блю», – поддержала подругу Ленка. – Блин, я такие только два раза до этого видела.
– И на левой руке кольцо от «Ориандо Ориандини», – снова взяла слово Федотова. – Коллекция этого года. Чума!
– Вам бы оценщицами в ломбард идти работать, – буркнул я. – Человек здесь полминуты не пробыл, даже в кабинет не зашел.
Но на самом деле я был впечатлен. Вот у них глаз-алмаз. И нос-нюхач.
– А нам больше и не надо, – откинулась на спинку кресла Наташка и мечтательно прикрыла глаза. – Но вам, мужикам, этого не понять.
Не понять. Согласен. Ну – кольцо. Ну – красивое. Но я даже понятия не имел, что они, оказывается, тоже бывают сезонными и от кутюр.
Век живи – век учись.
Ольга Михайловна нынче, похоже, пребывала в отменном состоянии духа. Она одарила меня еще одной улыбкой, а после взмахом руки указала на место напротив себя.
– Как настроение, мальчик мой? – поинтересовалась она, доставая пачку сигарет и зажигалку. – Надеюсь, все треволнения остались в прошлом?
– Вроде как, – ответил я, с интересом глядя на кольцо, то, что поблескивало на левой руке. На безымянном пальце.
Вроде самое обычное. Ну – тонкого плетения. Ну – с камушком. И чего мои клуши в нем нашли такого?
Ряжская проследила мой взгляд и глянула на свою левую руку.
– Что-то не так? – спросила она у меня.
– Да нет, все нормально, – задумчиво ответил я.
– Саша, не темни. – Ряжская внимательно осмотрела каждый палец. – Ты что-то заметил? На что ты смотришь?
Она что, испугалась? Точно, так и есть. Вон и морщинка на лбу обозначилась. А это забавно. Это я запомню. И очень хорошо запомню.
– А ваше кольцо – оно сколько стоит? – полюбопытствовал я у нее. – Если не секрет?
– Не знаю. – Ольга Михайловна переключила свое внимание на кольцо. – Дело в нем? Мне его одна приятельница подарила. Точнее, не приятельница, а… Неважно. Мне лучше его снять? Оно что… Ну, ты понимаешь?
– Да просто интересно стало – сколько стоит такое кольцо, – мягко произнес я. – И все. Ольга Михайловна, не ищите второго смысла там, где его нет.
– Напугал – призналась Ряжская – Правда – напугал. Я ведь на самом деле начала верить в то, что ты многое можешь. Многое из такого, чего вроде бы на свете и нет.
– И зря, – лениво заметил я. – Не так уж много я и могу.
– Не прибедняйся, – женщина прикурила сигарету. – Не надо. Не будем снова заводить сказку про белого бычка, Саша. Особенно в свете событий этой недели.
Я молчал, смотрел на нее, ждал продолжения. Ясно же, что это все была вводная часть.
– Саша. – Ряжская по-мужски глубоко затянулась сигаретой. – Не пора ли нам поговорить о твоем будущем?
– Вы все же решили меня повысить до начальника отдела? – заинтересовался я. – Не надо. Кузнецова хороша на своем месте, а у меня служебные амбиции поутихли в душе. Пусть все остается как есть.
– Речь о другом, – покачала головой Ряжская. – Не пора ли, друг мой, переходить на другой уровень? Ты можешь многое, есть люди, которые за это готовы платить, так чего ради зарывать талант?
– Жутко не хочется говорить банальности, – поморщился я. – Потому буду честен. Не надо, Ольга Михайловна, даже не начинайте этот разговор по новой. Вы мне очень нравитесь, в благопристойном смысле этого слова, разумеется, и потому не хочется опять расстраивать вас отказом.
– Хорошо сплел фразу, – одобрила моя собеседница. – И уважение показал, и «нет» сказал. Но только твое «нет» для меня ничего не значит.
И эта туда же. Так сказать – «стопами Вагнеров».
– Ты сейчас подумал обо мне плохо. – Ряжская затушила сигарету в пепельнице. – Ведь верно?
Я изогнул бровь, как бы говоря: «Есть немного».
– Нет-нет, никаких агрессивных заходов в стиле нашей общей знакомой не будет, – заверила она меня. – Зачем? Я уважаю тебя и твой талант… Даже не так. Чего ради из славного мальчика, который мне симпатичен во всех отношениях, делать своего врага? Только потому, что он пока не видит леса за деревьями и не желает принять то, что ему суждено? Не хочешь – не надо. Я подожду. Я буду делать то, что задумала, буду присматривать за тобой и даже иногда отводить от тебя беду. Раньше или позже все равно пасьянс сложится. Ты этого не понимаешь, но я все ответы знаю точно, потому что заглянула в конец учебника.
– Все-все? – засомневался я.
– Ну не совсем все, – рассмеялась женщина. – Но многие. Всё обо всём мы узнаем только тогда, когда покинем этот мир.
– Не факт, – без улыбки сообщил ей я. – Там тоже все ответы на вопросы ждать не стоит, можете мне поверить. А если говорить о возможностях, то их даже меньше, чем тут. Не стоит верить кино и книгам. Все не то, чем кажется.
– А что – там? – жадно спросила Ряжская. – Ты же знаешь, да?
– Если окажусь по ту сторону раньше вас, непременно наведаюсь и расскажу в деталях, – пообещал я ей. – В первую же ночь.
Как видно, в моем голосе было нечто такое, что женщина вздрогнула и поежилась.
– Не стану обещать того же, – помолчав, произнесла она.
– И зря, – я растянул губы в улыбке. – Почем вы знаете, что вам там понадобится? Может, как раз моя помощь? Если что – найдите меня. Вы мне на самом деле нравитесь, и я окажу вам кое-какую услугу, без которой вам там не обойтись. Она будет последней, но очень для вас важной, уж поверьте. И клятвенно обещаю в этом случае не придуриваться и не уводить разговор в сторону.
– Ты меня сейчас напугал, – очень тихо и очень серьезно сообщила Ряжская.
– Может, потому что вы не все про меня знаете? – предположил я. – И не видите за деревьями леса?
– Может, и не вижу, – признала женщина. – Но только теперь я от тебя точно не отстану.
– Мне неизвестен рецепт эликсира вечной жизни, – предупредил Ряжскую я. – Излечивать безнадежных больных я тоже не могу. И свинец в золото превращать не умею. Да и шансов, что научусь подобное делать маловато.
– И не надо, – покладисто согласилась Ольга Михайловна. – Про эликсир, жалко, конечно, хорошая штука-то. Слушай, а как насчет эликсира молодости? Я бы лет пятнадцать с радостью сбросила. Морщинки бы убрала.
– Побойтесь бога! – замахал руками я как мельница. – Какие морщинки? Где они? Я их не вижу вовсе!
– Льстец. – Ряжская перегнулась через стол и потрепала меня по голове. – Негодник какой! Все еще думаешь забраться в мою постель?
– Почему нет? – внутренне перекрестившись, бодро заявил я. – И уверен, что после этого я ни на одну женщину смотреть больше не буду. Просто не будет смысла, ибо лучшее из того, что возможно в интимной сфере, со мной уже случится.
– И даже в том случае, если у девушки будут волосы цвета солнца? – невинно осведомилась Ряжская. – Ты вроде именно рыженьких предпочитаешь?
А они за мной еще и следят. Забавно.
– Давайте сделаем вид, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал, – предложил я. – И еще. Не стоило открывать такие карты.
– Муж всегда говорит мне: «Оля, у тебя талант все портить», – вздохнула Ряжская. – Вот и опять… Да ладно, не хмурься. Никто за тобой не следит, не льсти себе. Просто видели тебя в прошлые выходные на Сухаревке, в ресторане с какой-то огненноволосой красоткой. Ты на нее смотрел как обжора на пончик, а она на тебя, как лиса на Колобка. Я за тебя порадовалась.
Интересно, врет или нет? Это Ряжская, тут так сразу не поймешь. Надо будет смешать зелье, отбивающее память, с зельем правды и как-нибудь ее им накормить. Сразу, одним махом, все у нее выспросить и понять, что к чему.
– Ладно, давай так, – Ряжская протянула ко мне ладони, и я, поняв, что она хочет, ответил ей тем же жестом. – Будем считать, что мы так и не поговорили. Идет?
– Идет, – я еле подавил улыбку. – «Мирись, мирись, мирись» говорить будем?
– Там, насколько я помню, надо пальцами цепляться, – неуверенно произнесла она. – Да и годы наши не те. Уффф… Опять я про возраст. Саша, это ты во всем виноват!
– Как обычно, – пожал плечами я. – Мне не привыкать.
– Но об одном одолжении я тебя попрошу. – Ряжская разжала ладони, после снова открыла клатч, достала из него пакетик, в котором лежал светлый волос, и показала его мне. – Сделаешь для меня кое-что?
– Кое-что, – задумчиво произнес я. – И что именно?
– На твое усмотрение – Ольга Михайловна положила пакетик на стол и толкнула своим наманикюренным ноготком ко мне.
– И не жалко человека? – поинтересовался я. – Вы же знаете, что было с Яной Вагнер.
– Ты тогда упомянул о том, что это не предел, – голос женщины приобрел жесткие нотки. – Я попрошу тебя в данном случае не слишком либеральничать. Этот человек мне много чего задолжал.
– Нет, – подумав, ответил я. – Извините, но нет. Может, это и правда не очень хороший человек, может, он это заслужил. Но вы меня с кем-то спутали. Не мой это профиль.
– Иногда друзья оказывают друзьям услуги. Просто так, потому что те их об этом просят.
– Если в ваш дом нагрянет беда, я первый приду к вам на помощь, – заверил я ее. – Но не надо заставлять делать меня то, чего я не хочу. Я так прожил почти четверть века, и сейчас пытаюсь все изменить. Точнее – я принял решение, что все изменю. И это входит в число вещей, которые не вписываются в мою новую картину мироздания.
– Красиво, звучно, пафосно, – одобрила Ряжская. – Но скажу сразу, мой милый – ничего у тебя не получится. Ты стремишься к идеалу, это похвально. Но вокруг тебя все тот же неидеальный мир, и это противоречие быстро сломает твои благие намерения. Так что я оставлю здесь волос госпожи Соломиной, думаю, он тебе еще понадобится. И вот еще.
Она положила на стол конверт, причем довольно пухлый.
– Нет-нет – перехватила она мой взгляд – Это не мотивация. За дружеские услуги не платят, а я просила тебя именно о такой. Тут твой процент за удачную сделку. Здание-то теперь наше, и получили мы его не без твоей помощи. Ты же тогда об этом подумал, верно? И, поди, скрягой меня в мыслях обозвал.
Я почувствовал, как краснею. Было такое, чего врать?
– Бери, ты эти деньги честно заработал. – Ряжская толкнула конверт ко мне, тот по дороге зацепил пакетик, да так, что они оба оказались напротив меня. – Купи себе чего-нибудь. Например, приличные ботинки. Или костюм получше. А я пошла, мне сегодня до конца дня надо в еще один фонд успеть. Я там чек вручаю, на этот раз на науку. Времени на эти вещи уходит невероятно много, но благотворительность нужна. Сейчас без нее никуда. Тренд, надо соответствовать. Опять же налоговые льготы кое-какие. Так что – до встречи!
И она покинула переговорку, а я остался сидеть в ней. Конверт так и лежал на столе, причем мне даже не хотелось в него заглядывать. Не мотивация, говоришь? Ну-ну.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Волконского.
– Ушла? – спросил он у меня.
– Отбыла, – подтвердил я. – Нести добро людям.
– Это она умеет, – хмуро сказал Волконский и вошел внутрь. – А это чего у тебя на столе? Саш, ведь тут не то, о чем я подумал?
– Нет, это не маракасы, – неуклюже пошутил я. – Дим, я не живу в твоей голове. Откуда мне знать, о чем ты думаешь?
– Деньги, – Волконский взял конверт и заглянул в него. – И хорошие деньги. Смолин, ты в своем уме? Прямо в банке, в переговорной держать левые «бабки». А если кассовая проверка? А служба безопасности?
– Дим, ты себя слышишь? – я даже вышел из навалившейся было на меня апатии. – Какая кассовая проверка, каким боком я к ней отношусь? А безопасность… И что они скажут? Даже не это главное. Кому? Семейству Ряжских? Ты же не дурак, понимаешь, кто данный конверт тут оставил.
– Н-да. – Волконский положил деньги обратно на стол. – Тоже верно. Но все-таки – убрал бы ты их все-таки. От греха. И так скажу – не дело это, Саша. Правда, не дело. Все понимаю – переходный период, ты вроде как фаворит новых собственников, тебе можно больше, чем остальным, но все-таки – не надо. Знаешь, есть порядок, есть регламент, и они должны выполняться при любых обстоятельствах. Это как флаг корабля – пока он не спущен, боевая флотская единица остается таковой и живет. Мне неизвестно, что там будет дальше и со мной, и с банком. Я просто каждый день делаю свое дело так, чтобы мне самому перед собой стыдно не было.
– Хорошо сказано, – без тени иронии сказал я и убрал деньги во внутренний карман пиджака, а после прихватил со стола и волос неизвестной мне госпожи Соломиной. – Я всегда тебя уважал.
– Врешь, – беззлобно ответил мне Волконский. – Поначалу ты меня недолюбливал, я знаю.
– А тебе до этого было дело? – рассмеялся я. – Плевал ты на мою нелюбовь с Пизанской башни.
– Плевал, – подтвердил Волконский. – Для всех хорошим не будешь. И чем выше ты вскарабкаешься, тем меньше надо на это внимание обращать. Иначе пропал ты как руководитель. Либо в панибратство скатишься, либо пить начнешь. И то, и то не вариант.
Не знаю отчего, но разговор с зампредом поднял мое настроение. Врать не стану – Ряжская чуть раньше его порядком ухудшила. Вроде и слова она мне хорошие говорила, и «милым» называла, и денег дала, а ведь ясно, что ей нужно. Точнее, что она хочет. Ошейник мне на шею напялить и к командам приучить. Чтобы грыз того, на кого она укажет.
Еще немного настроение поднялось ближе к вечеру. Прорезался Нифонтов. Я ведь так и не знал – вернулся он, нет? Женьку я все же набрал, но трубку она не взяла. Уверен – слышала звонок, видела, что я на проводе – и не взяла. Может, на меня злится, что так долго пропадал, а, может, и на себя, за то, что слабину дала. Эта может, с нее станется.
– Привет, – Николай был привычно деловит. – Как дела? Мне Ровнин сказал, что тебя там какие-то мутные личности стращают. И Вика тоже кое-что от себя добавила. Я что хотел спросить…
– Все уже нормально, – перебил я его. – И с личностями, и с остальным тоже. Решена проблема.
– Да ладно, – было слышно, что оперативник обрадовался. Правда, вряд ли из-за меня, скорее тому, что делать ничего не надо. – Вот хорошо. И кто это был?
– Не по телефону, – предложил я. – Давай я лучше к тебе заскочу и все расскажу.
– Чую, не так все просто, – хохотнул Николай. – Если в гости напрашиваешься, значит, чего-то надо тебе. По Женькину душу собираешься наведаться? Ты поосторожнее давай тогда. Она тут туча тучей ходит, а когда твое имя слышит, то сначала ругается так, что даже Аникушка, наш домовой, за сейф Ровнина прячется.
– А после этого? – спросил я, поняв, что этого вопроса Нифонтов от меня и ждет, потому и паузу в разговоре сделал.
– А после ходит и грохает дверями так, что стены трясутся.
Приятно, черт. Ругается – значит…
Ничего это не значит. И значить не может. По ряду причин.
– Ладно, заезжай, – разрешил Нифонтов, переходя к делу. – Хоть бы даже завтра, я на месте буду. Мне отчеты писать. Адрес сейчас СМСкой сброшу.
Вот и хорошо, что в выходной, там народу меньше будет. Мне ведь нужнее всего там не Нифонтов и даже не Женька.
Мне с Афоней поговорить надо. Очень надо. И не думаю, что Николай мне в такой мелочи откажет.
Я бы и сегодня съездил, но вот так, внаглую, напрашиваться неохота. Знаю я отдельских. Ты шаг назад, они три вперед. Ну их…
Но самый главный сюрприз этого дня поджидал меня дома. Точнее – в подъезде. В почтовом ящике.
Это была открытка с видами Праги. Если не ошибаюсь, изображены на ней были какие-то предместья. Центр ее я в свое время со Светкой облазил от и до, мы туда в «медовый месяц» ездили, а вот предместья только из автобуса выдели. Но я их запомнил и сейчас узнал. Там как раз такие то ли дома, то ли замки изображены были – с башенками, красного кирпича и с цветным окнами, которые называются звучным словом «витраж».
А на обороте имелось всего несколько слов, написанных от руки. Причем непонятных мне совершенно, потому что язык был не русский и даже не английский. Вот тут мне и стало не по себе. Опять. И все утренние мысли развеялись как дым.
Ясно ведь, от кого открытка пришла. И что ничего доброго он там не написал – тоже.
Я стоял и смотрел на послание, хотя давно бы следовало пойти к лифту и подняться на свой этаж.
Но я таращился в открытку и пытался понять, что означает «Aetate fruere, mobili cursu fugit».
Я даже не заметил, как в подъезд вошла Маринка и заглянула мне через плечо.
– О, латынь, – сообщила мне она прямо на ухо, отчего я вздрогнул и чуть не подпрыгнул. – Мертвый язык. А совет хороший. Я его еще с института помню, у нас один препод на латыни повернут был капитально.
– Какой совет? – немедленно уточнил я.
– Так вот, – соседка вынула у меня из рук открытку. – «Пользуйся жизнью, ибо она быстротечна». Очень мудро, очень правильно. Как там у классика? Человек не просто смертен, а внезапно смертен. Сегодня не выпил бокал вина, а завтра все, возможности такой уже не будет. Да чего далеко ходить. Сегодня днем один перец вместе с машиной в Москва-реку свалился на глазах у любезнейшей публики. С управлением не справился. Стопроцентный несчастный случай, причем глупейший. Но не это главное. Главное – все у дядьки было, и что теперь? Шиш с маслом. Кстати – я про него слышала на «Магическом противостоянии», его там хорошо знали. Никандр, один из самых крутых московских магов, победитель первого сезона шоу.
Никандр. Вредный старикан, трубно сопящий носом и с бородой до пояса. Был он, и нет его.
Случайность?
Возможно. А если нет?
Как там Ряжская говорила? «Буду присматривать и отводить беду». А что, запросто. Старик был та еще вредина, мог забить на слова Геннадия и решить сделать по-своему. Финал – полет с моста в реку.
Да ну, не может быть. Она, конечно, идет к своей цели по головам, но не настолько же агрессивно?
И еще. Как бы я ей был ни интересен, она никогда не поставит под удар свою репутацию. Не стоит овчинка в моем лице такой выделки.
Выходит, что Никандру просто не повезло. Так бывает.
– Смолин, – Маринка посмотрела на меня своим фирменным загадочным взглядом и начала накручивать светлый локон на палец. – А давай я тебе разрешу угостить меня ужином? Все останутся в плюсе. Я вкусно поем, а ты получишь удовольствие от того, как тебе все посетители кафе будут завидовать. Мужского пола, разумеется. Сам посуди – такая красотка с тобой пришла!
– Чего? – поднял я глаза на соседку. – Слушай, извини, я просто задумался что-то.
– Смолин, – Маринка взяла меня за отвороты куртки. – Пошли пожрем, а? У меня дома даже кофе кончился.
– Пошли, – подумав, согласился я. – Мне развеяться надо.
– Вот и славно, – обрадовалась соседка. – Только ты тут еще минутку постой, ладно? Я домой быстренько сбегаю, а то, боюсь, не донесу до кафе свой груз, расплескаю.
И она усвистела наверх, даже лифта ждать не стала.
Я достал из кармана телефон, повертел его в руках и убрал обратно. А кому звонить? Ряжской? Геннадию? И что спрашивать? «Не вы убили деда Никандра»?
Прямо интересно, что бы тот и другая мне ответили.
Да и не это главное.
Колдун обо мне не забыл. Помнит. Весны ждет.
А значит, мое время почти на исходе, а я все стою и сопли на кулак мотаю.
Да какого черта? В конце концов, я ничем не рискую. Я не говорю «да», а просто немного уравниваю шансы.
Тем более что Никандр наверняка погиб по своей вине, так что ничего и не произойдет.
Я еще немного посомневался, раздумывая о том, не самообман ли это? Может, самого себя сейчас вокруг пальца обвожу. Но нет, молчало мое внутреннее «я», только буркнуло неохотно что-то вроде: «Тебе виднее».
Ну раз так…
– Морана, эта жертва тебе.
И ничего не произошло. Гром не грянул, почтовые ящики со стены не упали, озоном не запахло, фанфары не затрубили. Как оно все было, так и осталось.
Да и с чего бы? Если даже Никандр не сам богу душу отдал, а кто-то им распорядился, то мои слова для нашего мира только сотрясение воздуха. И если где-то и перевернулись некие метафизические песочные часы, начав отсчет с новой контрольной точки, то здесь такое не учуешь, не услышишь, не увидишь.
Зато сверху с топотом примчалась Маринка, подхватила меня под руку и застрекотала, как сорока:
– Пошли, пошли, пошли. Я голодная до жути. Желаю брускетту с крабовым салатом, фритатту с лобстером и маседуан в дыне.
Я убрал открытку в карман и с уважением сказал:
– Ты эти названия на ходу придумала? Или реально люди такое едят?
– Ну да, – согласилась Маринка. – У нас на районе подобное вряд ли подадут. Да и ладно. Тогда «оливьешки» навернем, эскалоп с картофаном и вина красного сухого возьмем. А потом пирожных три штуки! Разных! И «латте».
– Как скажешь, – толкнул я подъездную дверь. – Можно и так.
В воздухе кружились первые снежинки. Они медленно падали на асфальт и даже не думали таять.
Надо же. Угадал Хозяин Кладбища. Как обещал – так и вышло.
– Вот и на зиму год повернул, – сказала Маринка и выставила ладонь так, чтобы одна из снежинок опустилась на нее. – Я в детстве всегда ждала первого снега. Чтобы проснуться, а за окном все уже белое и пахнет так особо – свежестью, водой и почему-то немножко арбузом.
– Все ждали, – запрокинув голову вверх, я смотрел на серое небо, затянутое тучами. – Главное, чтобы воспоследовало.
– Лирическое отступление закончено, – подергала меня за рукав Маринка. – Пошли уже!
– Пользоваться жизнью? – спросил я у нее, вспомнив текст с открытки. – А почему нет? Пошли. Время пока есть.
Автор благодарит всех тех, кто помогал в работе над этой книгой – Нури Магомедова, Евгения Петрова, Василия Крысина, Андрея Белова, Вячеслава Кузьмина, Михаил Yakytа, Андрея Авдеева, Павла Nighmare Сергеева.
Отдельное спасибо Вадиму Лесняку, Дмитрию Нефедову и Дмитрию Овдею.
