Мать Офелии была тучной от природы: пухлые щеки, жирный двойной подбородок. Высокий рыжевато-белокурый шиньон на ее макушке напоминал огромный гриб. Она любила красные платья и экстравагантные шляпы, широкие, как пляжные зонты, словно стремилась занять как можно больше места. Офелия буквально утонула в этой массе пышной плоти и оборок, когда мать прижала ее к груди.

– Боже, как ты ужасно выглядишь! А что это за шрам на щеке? Ты похудела, неужели тебя здесь морят голодом? И какая же ты неблагодарная: я прилетаю ради тебя с другого конца света, а ты даже не встретила наш дирижабль! И вот я битых два часа дрожу от холода на перроне, ожидая, когда родная дочь соблаговолит наконец пожаловать! Ну как я могу спокойно тебя побранить, если я выбилась из сил?!

– Здравствуй, мама, – еле выдохнула полузадушенная Офелия.

Как только она вырвалась из материнских объятий, ее окружили остальные. Отец робко шепнул ей, что она и впрямь «немножко осунулась». Брат Гектор, в своем репертуаре, спросил, почему на Полюсе нет снега и почему солнце ни разу не заходило со времени их прилета. Бабушка Анриэтта брезгливо взглянула на ее грязные перчатки, а бабушка Сидония с сияющей улыбкой вручила ей новую пару. Младшие сестренки вцепились в ее шарф и загалдели, перекрикивая друг дружку. Дядья и тетки наперебой твердили, что придворная жизнь совсем ее не изменила, в глубине души разочарованные тем, что она не превратилась в сказочную принцессу. Что же до кузенов, закутанных в теплые пальто, они приветствовали ее издали кислой улыбкой: им явно хотелось бы провести каникулы на каком-нибудь тропическом ковчеге.

– Ну здравствуй, моя дорогая! – ликующе воскликнула дама средних лет. – Я счастлива с тобой познакомиться, и мне не терпится услышать рассказ о твоих приключениях! Наши дорогие Настоятельницы, к сожалению, не рискнули пуститься в такой дальний перелет, но поручили мне представлять их здесь. Ты наверняка слышала обо мне, я – Докладчица.

Офелия и вправду слышала об этой особе. Докладчица была, мягко говоря, непопулярной личностью на Аниме. Она обследовала каждую улицу, совала нос в каждую лавку, в каждый дом и подробно докладывала Настоятельницам обо всем, что видела и слышала.

Офелия невпопад отвечала на приветствия, пожимала руки женщинам и обнимала мужчин, отвечала одним на вопросы, заданные другими, и путала имена. Встреча с родней, после всего пережитого, казалась ей каким-то странным возвратом в прошлое.

– Сестричка моя дорогая, как же я по тебе соскучилась! – вскричала Агата, так крепко прижав к себе Офелию, что ее белокурые волосы защекотали девушке нос. – Дня не проходило, чтобы я не подумала: какая жалость, что я не здесь, на Полюсе, вместе с тобой!

– Ну… да…

– Роскошные наряды, непрерывные балы, светские знакомства – я же просто создана для такой жизни! Вот только очень уж здесь холодно…

Офелия подумала: интересно, что сказала бы Агата, если бы прилетела на Полюс среди зимы?

– А где мой крестный? – встревожилась Офелия. – Неужели он не прилетел с вами?

– Ох, у меня к тебе столько вопросов! – воскликнула Агата, не слушая ее. – Как ты думаешь, это платье подойдет для танцев? Я, конечно, привезла с собой и другие, но за последние недели меня так разнесло… А скоро ли мы увидим придворных? Я надеюсь, Двор расположен здесь?

– Нет, моя милая. Здесь всего лишь курорт.

Это сказала Беренильда своим журчащим голосом, спускаясь по ступенькам вагона. Несмотря на беременность, она выглядела настолько же грациозной и легкой, насколько громоздким и тяжелым был ее багаж.

– Знакомство с вами – для меня большая честь, – проворковала она, обращая к родителям Офелии самую сияющую из своих улыбок. – Я тетушка Торна.

– Я еще не видела ни вашего племянника, ни ваших владений, – процедила сквозь зубы мать Офелии.

Она как будто нарочно стремилась выглядеть перед светлой и нежной красотой Беренильды еще более дородной и бесцеремонной, чем обычно.

– Наш Дух Семьи нуждается в услугах Торна в своей столице, мадам Софи. Разумеется, ваш будущий зять скоро приедет сюда, чтобы приветствовать вас, как полагается. А пока я, с вашего позволения, буду его представительницей.

– Какая вы красивая и какая элегантная! – воскликнула Агата.

Стоило ей увидеть Беренильду, как она начисто забыла о сестре.

– Да и я нахожу вас совершенно очаровательной, дитя мое, – ответила та, коснувшись пальцем ее щеки. – Но у вас холодная кожа, неужели вы замерзли?

– Как на леднике, мадам.

– Уже поздно, – продолжала Беренильда, взглянув на вокзальные часы. – Ваши чемоданы все тут? Прекрасно, я прикажу, чтобы их доставили вместе с моими. А теперь едем в отель. Там будет удобнее разговаривать.

– Наша малышка Офелия не могла найти на Полюсе лучшей родственницы, чем вы, – умильно заметила Докладчица. – Надеюсь, она не уронила честь обеих наших семей?

– Конечно нет! – ответила тетушка Розелина вместо Беренильды.

Офелия в этом сильно сомневалась. Со времени ее приезда на Полюс между ней и Беренильдой произошло столько размолвок, что трудно было понять, как та относится к ней. И кроме того, она помнила о непонятной тоске, овладевшей Беренильдой с момента их спешного отъезда. Не была ли Офелия невольной виновницей этого уныния?

Девушка смотрела вслед родственникам, с веселым гомоном поспешавшим за Беренильдой. Ее не покидало странное чувство, что между ними и ею пролегла пропасть, что они живут в разных реальностях. Так где же ее настоящее место?

– Они могут болтать всё что угодно, но я-то вижу, что ты изменилась.

У Офелии заколотилось сердце. Она оглянулась, ища глазами того, кто это сказал. И обнаружила его позади себя, чуть поодаль, на перроне, в низко надвинутой фуражке, с седыми усами, которые развевались на ветру, как пара белых знамен. Офелия стремглав кинулась к крестному в объятия.

– Черт подери, да ты меня чуть не свалила, девочка!

– А я-то уж подумала, что вы не приехали. Как же я вам рада!

И это было самое малое, что она могла сказать. Едва Офелия почуяла запах древних манускриптов, въевшийся в шерстяную фуфайку архивариуса, едва она заслышала этот добрый, ворчливый голос, как у нее защипало в глазах, и пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы не разреветься по-детски, во весь голос. Он был прав: она очень изменилась. Его тяжелая рука в перчатке ласково гладила ее спутанные волосы.

– Ну, что скажешь о Полюсе? – прошептал старик. – Неужели он так страшен, как я думал?

– Да, – всхлипнула девушка, пытаясь улыбнуться. – Он страшен.

Она с сожалением оторвалась от него, водворила на место очки, съехавшие при объятии, и озадаченно заморгала, обнаружив во взгляде двоюродного деда некоторое смущение.

– Что с вами, крестный?

– У меня тоже есть для тебя скверная новость, девочка.

Вокзал Опалового побережья располагался на вершине холма, и спуститься в город можно было только на фуникулере. Офелия и ее крестный уселись в одну из двухместных кабинок и остались наедине в этой люльке, висевшей над пустотой.

Как только кабинка начинала движение, из нее открывался великолепный обзор. С высоты было видно, что Опаловое побережье расположено на стыке двух стен: одна защищала город от леса, вторая отгораживала его от бездонной пропасти, так что пробраться дальше, на юг ковчега, было невозможно. Курортный городок находился одновременно на краю леса, моря и неба.

Облокотившись на бортик кабины, Офелия с удовольствием погружалась в реальность, которой так долго была лишена в мире иллюзий. Головокружительная высота, завывание ветра в кабелях фуникулера, сладкие и солоноватые запахи елей, морской пены и скал, прихотливая игра красок на необозримом морском просторе… Кругом – никакой подделки, никакого обмана зрения.

И Офелия насладилась бы всем этим сполна, если бы ее не одолевали новые заботы.

– Не могу поверить, что мой музей закрыт!

И девушка обернулась к старому архивариусу, который печально смотрел на нее со скамейки напротив.

– Но почему же, почему?! – гневно воскликнула она.

– Инвентаризация, так мне сказали. И то же самое написано на объявлении снаружи, его повесили сразу после того, как ты покинула Аниму.

– Нет, я хочу знать настоящую причину. Музейные фонды не менялись десятилетиями: раздобыть артефакты древнего мира стало практически невозможно… Да и кто будет проводить эту инвентаризацию? – нахмурилась Офелия. – У меня даже заместителя там нет.

Старик молча сложил руки на толстом животе; его золотистые глаза многозначительно смотрели на крестницу.

– Все ясно, – поняла она. – Это Настоятельницы! Мало им было отослать меня с Анимы! Музей принадлежит всему ковчегу, и Настоятельницы не имеют никакого права им распоряжаться. Ну за что они так ополчились на меня?!

– За то, что ты – из породы ревнителей.

Офелия непонимающе взглянула на деда, но он уже отвернулся от нее и устремил взгляд за борт кабины. Ветер с удовольствием трепал его волосы, взъерошивал брови и усы.

– То, что я тебе скажу, девочка, всего лишь смутная догадка. Ты выслушай, а потом уж составишь собственное мнение. Знаешь, мне почти хочется, чтобы ты со мной не согласилась.

– Не согласилась с чем?

Офелия никогда еще не слышала, чтобы старик говорил таким мрачным тоном, даром что он никогда не принадлежал к числу весельчаков, гогочущих по любому поводу.

– Видишь ли, мы живем в странном мире. Еще вчера земной шар вращался, как ни в чем не бывало, а сегодня – бац! – и он разбивается вдребезги, как тарелка. И мы вроде бы успели привыкнуть ко всему этому: к ковчегам, летающим в пустоте, к бессмертным Духам Семей с их тиранической властью – все это кажется нам вполне естественным. Но если вдуматься, все мы живем в очень странном мире.

Заходящее солнце озаряло кабину. Его вечерние лучи слепили старика, вынуждая щуриться, но он упрямо смотрел за борт. Офелия заподозрила, что он вглядывался не в пейзаж, а в самого себя.

– Когда это случилось, я был совсем желторотым архивистом. Тебя еще не было на свете, да и твоей матери тоже. Я только-только закончил обучение, но уже знал музейные фонды как свои пять пальцев. В то время Архивы располагались не там, где сейчас: семейные досье хранились на первом этаже, а частные документы Артемиды – в первом подвальном помещении.

– Значит, второго подземелья тогда не существовало?

В глазах старика блеснули искры:

– Нет, существовало. Это был мой любимый уголок. Там были собраны все архивы древнего мира. И все они относились к военному ведомству, понимаешь? – добавил он с грустной улыбкой, не замечая изумления на лице девушки. – Переписка главных штабов, хроника военных действий и личные дела офицеров. Поскольку документы были написаны на древнем языке, которому нас обучали всё меньше и меньше, никто ими не интересовался…

– Вы никогда не рассказывали мне об этих архивах, – прошептала Офелия. – Что же с ними стало?

– Я был тогда молод и глуп, – продолжал крестный, все так же погруженный в воспоминания. – Все эти письменные свидетельства будили мое воображение! Я видел в них не войну – я видел человеческую историю. И начал переводить каждый документ, частично пользуясь своим знанием древнего языка, частично читая руками. Я посвятил долгие годы этому труду. Я был горд своими переводами, и мне, что греха таить, хотелось признания, поэтому я представил свою работу на суд Настоятельниц. До сих пор не понимаю, на что я надеялся. Может, на медаль?

Офелия почувствовала по его хриплому голосу, что он разбередил рану, которая так и не затянулась.

– Ревнитель… – промолвил старик, яростно глядя в небо. – Именно так назвали меня Настоятельницы, и, поверь, в этом слове звучала отнюдь не похвала. «Болезненная одержимость войной», «некритическое отношение к прошлому», «прискорбный пример для молодежи», «посягательство на семейные идеалы», и прочее, и прочее! Мне настоятельно рекомендовали заняться обычными, незначительными документами Семьи. С тех пор я не видел ни одного из своих переводов.

– Какая жалость, – прошептала Офелия.

Старик вздрогнул и удивленно взглянул на девушку, словно только сейчас вспомнил о ее присутствии.

– Ну, это бы еще ничего. Самое страшное произошло потом. Через несколько месяцев вышел новый семейный декрет. Не знаю, какая муха укусила Настоятельниц, но в то время они непрерывно что-то реформировали. Не скажу, что все эти перемены были так уж скверны, но что касается меня, я сразу почувствовал, что встал им поперек горла. «Любой документ, не имеющий прямого отношения к потомству Артемиды, отныне должен быть представлен на экспертизу специальной службе», – процитировал он без запинки. – То есть все, что относилось ко временам до Раскола, понятно?

– Значит, архивы второго подземелья были перевезены в другое место? – уточнила Офелия. – Куда же?

– В город Великих Озер. Только они так и не прибыли по назначению. Пароход, на котором их переправляли по реке, потерпел аварию из-за технических неполадок. Никто не пострадал, зато ящики со всеми документами ушли под воду. И бесследно пропали для грядущих поколений. Позже я узнал, что мои переводы тоже находились в этих ящиках.

Офелия зажмурилась, на минуту представив себе, что было бы с ней, если бы коллекции ее музея утонули или, например, сгорели. Наверно, то же, что двоюродный дед ощутил в те давние времена. Не из-за этого ли несчастья он стал таким пессимистом?

– Потерпел аварию из-за технических неполадок, – задумчиво повторила она. – Но вы же этому не поверили?

– Да нет, представь себе, поверил, – возразил старик. – Настоятельницы были для нас святыней. Я воспринял это просто как несчастный случай. Прошли годы, я пытался забыть о катастрофе. Но в тот день, когда я увидел на двери твоего музея объявление «Закрыто по случаю инвентаризации», меня вдруг осенило: это было все равно что написать «Закрыто по случаю ревнительства». Настоятельницы избавились от тебя, девочка, из-за твоего интереса к древнему миру. Ты слишком хорошо читала прошлое, которое им хотелось зачеркнуть. Впрочем, это всего лишь мое личное мнение. Я, конечно, ни слова не сказал твоей матери, она и так любит поднимать шум по любому поводу, даже по пустякам. Но готов дать голову на отсечение, что это правда. Ну, а ты как думаешь?

– Не знаю… Ничего я больше не знаю…

И Офелия обвела взглядом Опаловое побережье с его утесами и валунами. Девственная земля, где можно гулять только в прочных дорожных башмаках. На берегу сгрудились маленькие домики, словно вместе им было легче противостоять налетавшим ветрам, холоду и сырости. Они походили на пассажиров третьего класса – такие же сплоченные, крепкие и пестрые. А дальше расстилалось море, к которому плыла кабина фуникулера, – настоящее море, с его соленым запахом, ворчливое, как живое существо.

– Ты так и не избавилась от вредных привычек, – вздохнул старик, глядя, как крестница грызет швы на перчатке. – Не порти их, это твои рабочие инструменты.

Офелия была растеряна вконец. С тех пор как Настоятельницы обручили ее с Торном, она не питала к ним добрых чувств. А теперь, когда она размышляла над услышанным, ее очки то и дело меняли цвет, отражая сомнения хозяйки.

– Да, конечно, все это очень подозрительно, – признала она, – но… в чем смысл? Как можно наказывать людей за интерес к древнему миру? Раскол произошел много веков назад, так почему же наши старухи так боятся этого далекого прошлого?

– А ты когда-нибудь бывала в Библиотеке, девочка?

– Ну… один или два раза, – пристыженно сказала Офелия. Все ее родственники работали в главной семейной Библиотеке как реставраторы или библиографы, но девушку интересовали не книжные истории, а то, что можно было узнать, читая предметы. Словом, она была хорошей чтицей, но плохой читательницей…

– Вот то-то же, – проворчал архивариус. – Ну а я в последнее время покопался там. Воспитательная литература, назидательные романы, словом, благонамеренное чтиво! Ни одной книги о преступлениях, ни одного грубого слова, ни одной скабрёзной иллюстрации. Притом я говорю не о современных произведениях, а о переводах книг древнего мира: о стихах, эссе, мемуарах, театральных пьесах. Читаешь их, и создается впечатление, будто наших предков, живших до Раскола, интересовали только лирические вирши да сердечные дела.

Шарф Офелии, недовольный тем, что она перестала его гладить, нетерпеливо хлестнул ее по руке.

– Неужели вы думаете, что мои родители… что библиотекари…

Офелия не договорила. В последние месяцы она изо всех сил цеплялась за идеалы, вложенные в нее воспитанием на Аниме, – искренность, честность, исполнительность. Так, значит, даже в ее собственной семье завелись цензоры?! Если это так, то они… предатели.

– Ну, что с них взять, – вздохнул крестный, – твои родственнички ничем не хуже всех остальных. Реставрируют то, что их просят отреставрировать, классифицируют то, что их просят классифицировать, и точка. Нет, девочка, ищи где-нибудь повыше. Все книги, попадающие в Библиотеку, сперва проходят экспертизу Комитета одобрения. А кто руководит этим Комитетом? Настоятельницы. Понимаешь теперь, к чему я веду?

– Все книги, – медленно повторила Офелия. – А Настоятельницы, случайно, не высказывали свое мнение по поводу Книги? Я имею в виду Книгу с большой буквы.

– Ту, что в личной коллекции Артемиды? – удивился архивариус. – Нет, ничего такого. В любом случае ее нельзя ни прочесть, ни расшифровать.

– А сама Артемида? – настаивала Офелия. – Она когда-нибудь просила вас или кого-то другого исследовать Книгу?

– Насколько я знаю, нет. Ее всегда интересовало бесконечное звездное пространство, а не мой бумажный хлам. Почему ты спрашиваешь?

Офелия молчала. Она и сама не могла разобраться в своих путаных мыслях, но в какой-то миг у нее возникла интуитивная догадка, что закрытие ее музея, книга Фарука, гибель дедовых архивов, библиотечные махинации и недавние исчезновения гостей посольства как-то связаны между собой.

Но она тут же одернула себя: «Нет, это полная бессмыслица. Настоятельницы не виноваты в убийствах из-за угла на Полюсе. А Фарук интересуется моим музеем на Аниме не больше, чем пылью у себя под ногами».

Впереди вырастал отель: кабина приближалась к месту назначения. Здание, стоявшее на скале, было связано длинной прогулочной дорожкой с водолечебницей. Весь этот ансамбль, с его кирпичными стенами и высокими дымившими трубами, походил скорее на завод, чем на курорт. Офелия боялась, что отель Опалового побережья будет бледной копией Парадиза, – теперь она убедилась, что между ними нет ни малейшего сходства. Здесь ей не придется без конца «изображать кого-то» или «остерегаться кого-то», и эта мысль стала для нее утешением.

– На Полюсе тоже происходят странные вещи, – призналась она наконец. – И я никак не могу в них разобраться. Надеюсь, эти каникулы на берегу моря помогут мне кое-что прояснить для себя.