Часть третья

Сырой август сменился выжженным сентябрем, но мировой мор, ржа зерновых будто дирижабль держалась над погодными фронтами. Такой ржи еще не видели, структура ее клеток под микроскопом не соответствовала ни одному виду болезней, а сама ржа оказалась устойчивой к любым ядам, какие могла выдумать Всемирная организация сельского хозяйства. Ее жертвами пали не только рис, кукуруза, ячмень, овес и рожь, с деревьев и кустарников осыпались плоды, пораженные неведомой гангренозной гнилью; картофель и другие корнеплоды превратились в комья черной и голубой гнили. К порче прибавился мор среди скота: ленточные черви, кокцидоз, ороговение лап и окаменелость костей, холера и выпадение яйцевода, уретрит, паралич конечностей, подколенная грыжа – это были лишь немногие из болезней, обрушившихся на птицефермы и превратившие их в полные перьев морги. Весь октябрь на северо-восточное побережье выбрасывало косяки гниющей рыбы, от рек шла вонь.

Премьер-министр, достопочтенный Роберт Старлинг, лежал без сна однажды октябрьской ночью, одиноко ворочаясь в широкой кровати, откуда был изгнан катамит. В голове у него гудели голоса: голоса экспертов, говоривших, мол, они не знают, они просто не знают… голоса фантазеров, которые во всем винили вирусы, проникшие на вернувшиеся с Луны ракеты… голосами пикирующихся паникеров с последней конференции премьер-министров АнГоса, которые твердили: «Мы можем продержаться этот год… едва-едва можем продержаться этот год, но подождите следующего…» А один очень тайный голос нашептывал статистические данные и показывал – на фоне черноты спальни – ужасающие слайды. «Тут мы видим недавний продовольственный бунт в Куч-Бехаре, подавленный с крайней решительностью: четыре тысячи человек забросали землей в общей могиле, с них получится уйма пентоксида фосфора, верно? А тут у нас многокрасочный – в смысле множества цветов кожи – голод в Гулбарге, Бангалоре и Раджуре. Присмотрись внимательно, как восхитительно выступают ребра. Теперь перейдем к Ньясе: голодные смерти в Ливингстонии и Мпике. Могадишо в Сомали… то-то пир для стервятников. Теперь перенесемся на другую сторону Атлантики…»

– Нет! Нет! Нет!

Достопочтенный Роберт Старлинг кричал так громко, что разбудил своего маленького друга Абдула Вахаба, смуглого мальчика, который спал на раскладушке в гардеробной премьер-министра. Абдул Вахаб прибежал, завязывая на талии саронг, включил свет.

– Что случилось? В чем дело, Бобби? – Чувственные карие глаза исполнились тревоги.

– Так, ничего. Ничего такого, что мы могли бы изменить. Возвращайся в кровать. Прости, что разбудил.

Сев на край пружинистого матраса, Абдул Вахаб стал гладить премьер-министра по лбу.

– Будет, – говорил он. – будет, будет. Будет.

– Все как будто думают, – сказал премьер-министр, – что мы преследуем какие-то собственные цели. Они думают, я одержим жаждой власти, ха! – Он благодарно закрыл глаза под поглаживанием прохладной руки. – Они не знают, ничего не понимают.

– Конечно, не понимают.

– Это все ради их же блага. Все, что мы делаем, ради их же блага.

– Конечно, ради их блага.

– А окажись они на моем месте? Хотелось бы им ответственности и душевной боли?

– Они и минуты не продержались бы. – Вахаб все поглаживал холодной смуглой рукой.

– Ты хороший мальчик, Вахаб.

– Не такой уж хороший, – зажеманничал тот.

– Нет, ты хороший мальчик. Что нам делать, Вахаб? Что нам делать?

– Все будет хорошо, Бобби. Вот увидишь.

– Нет, ничего не будет хорошо. Я либерал, я верю в способность человека контролировать мир вокруг себя. Мы просто не оставляем ничего на волю случая. Вся планета умирает, а ты говоришь, что все будет хорошо.

Абдул Вахаб сменил руку: его господин лежал под очень неудобным углом.

– Я не слишком умный, – сказал он. – Я не разбираюсь в политике. Но я всегда думал: беда в том, что в мире слишком много людей.

– Да-да. Это самая большая наша проблема.

– Но ведь не теперь? Население очень быстро сокращается, разве нет? Люди умирают, потому что им не хватает еды, так ведь?

– Глупый ты мальчик. Очень милый, но очень глупый мальчик. Разве ты не понимаешь, глупый мальчик, что если бы мы захотели, то могли бы убить три четверти населения планеты вот так… – Он щелкнул пальцами. – Раз – и готово. Но дело правительства не убивать, а поддерживать жизнь своих граждан. Мы объявили войну вне закона, мы превратили ее в страшный сон прошлого. Мы научились предсказывать землетрясения и укрощать наводнения. Мы наполнили водой пустыни и заставили полюса расцвести, как розы. Это прогресс, это воплощение наших либеральных устремлений. Понимаешь, что я говорю, глупый ты мальчик?

Абдул попытался зевнуть, не открывая рта, улыбаясь сжатыми губами.

– Мы устранили все естественные препоны, какие когда-то мешали росту населения, – продолжал премьер-министр. – «Естественные препоны» – какое циничное и зловещее выражение. История человека – это история его контроля над окружающей средой. Верно, нас часто подводили. Большая часть человечества еще не готова к пелагианскому идеалу, но, возможно, это время скоро настанет. Они научатся через боль и лишения. Ах какой греховный мир, какой глупый мир! – Он глубоко вздохнул. – Но что нам делать? Тень голода нависла над планетой, и мы в его когтях. – Он поморщился метафоре, но решил ее пропустить. – И наши научные знания ничто перед этой угрозой.

– Я не слишком умный, – повторил Абдул. – Мой народ совершал не слишком умные поступки, когда считал, что урожай может оказаться плохим или рыба не будет клевать. Совершал, наверное, очень глупые поступки. Например, молился.

– Молился? – переспросил премьер-министр. – Когда мы молимся, то признаем свое поражение. В либеральном обществе нет места молитвам. Более того, молиться-то некому.

– Мой народ, – сказал, усердно поглаживая, Абдул, – многому умел молиться. Но главным образом мы молились тому, что назвали Аллахом. – Он произнес имя исключительно на арабский манер: с протяжным «л» и резким хрипом в конце.

– Очередное имя Бога, – отмахнулся премьер-министр. – Бог – это враг. Мы покорили Бога и одомашнили, превратив в дурацкого, похожего на щенка персонажа на потеху детям. Мистер Морда-Гоб. Бог – опасная идея в умах людей. Мы избавили цивилизованный мир от этой идеи. Продолжай гладить, ленивый ты мальчишка!

– А если от молитв не было проку, – сказал Абдул, – мужчины кого-нибудь убивали. Это был своего рода подарок, понимаете? Это называлось «мадцбух». Если требовалась очень большая милость, то преподносили кого-нибудь очень большого, очень важного. Дарили важного человека, такого как премьер-министр.

– Если предполагается, что это шутка, то, на мой взгляд, совсем не смешная, – надулся достопочтенный Роберт Старлинг. – Иногда ты бываешь очень курьезным мальчишкой.

– Или царя, – сказал Вахаб. – Если случайно таковой имелся.

Над этим премьер-министр задумался, потом произнес:

– У тебя уйма дурацких идей, дурацкий ты мальчишка. И ты забываешь, что, даже если бы мы хотели принести в жертву короля, нет никого, кому бы принести его в жертву.

– А вдруг, – предположил Абдул, – у этой штуки есть разум? Я говорю про то, что ходит по земле как тень с когтями. Можно было бы ему помолиться.

– Это была довольно неудачная метафора, персонификация, – снова надулся премьер-министр. – Корявые выражения – основа политического красноречия.

– А что такое «персонификация»? – спросил Вахаб.

– Делаешь вид, будто у чего-то есть жизнь, когда на самом деле ее нет. Своего рода анимизм. Хотя бы это слово ты знаешь, невежественный ты мальчик?

Абдул улыбнулся:

– Я очень глупый и знаю очень мало слов. Годами мой народ молился деревьям и рекам, делая вид, будто они способны слышать и понимать. Ты счел бы их очень глупыми, ведь ты великий человек и премьер-министр, но я слышал, как ты молишься дождю.

– Ерунда!

– Я слышал, как ты говорил: «Дождь, дождь, уходи, приходи в другой день». Это было, когда ты и я гуляли с Реджинальдом и Гейвстоном Мерфи в Северной провинции.

– Это была просто шутка, просто чуток суеверия. Это ничего не значило.

– Тем не менее ты хотел, чтобы дождь перестал. А теперь ты хочешь, чтобы перестала та штука. Наверное, стоит испробовать то, что ты называешь «чуток чего-то там». Но не слушай меня, – добавил Абдул. – Я просто невежественный мальчишка, и глупый мальчишка, и курьезный мальчишка.

– А еще милый мальчишка, – улыбнулся премьер-министр. – Наверное, я теперь попытаюсь поспать.

– Хочешь, я останусь?

– Нет, я хочу спать. Может, мне приснится какое-нибудь решение всех наших проблем.

– Ты большой любитель снов, – проницательно сказал Абдул Вахаб и, поцеловав кончики пальцев, закрыл ими глаза своего хозяина.

Потом, перед тем как выйти из спальни, он погасил свет и прекратил свои речи.

В темноте лекция под проектор началась сызнова:

– Вот тут, – говорил негромкий голос, – мы видим отличный образчик диетических беспорядков, охвативших самое сердце Мозамбика. На склад риса в Човике был совершен налет, результаты перед вами. Кровь чернокожего такая же красная, как ваша собственная, джентльмены. А теперь голодные смерти в Северной Родезии… иссушенные люди у высохшего холма… Кабулвебулве – само название звучит как жалоба. И, наконец, bon bouche каннибализм. Догадайтесь где. Никогда не угадаете, потому я вам скажу. В Бэнфе, Альберта. Невероятно, правда? Очень маленький трупик, как видите, кроличья тушка мальчика. Впрочем, получилось несколько хороших порций похлебки, и перед вами паренек, который никогда больше не будет голодать.