Входит девушка в грубых ботинках, рваных джинсах и сером лонгсливе с надписью «Принстон». Худая, как бродяжка; длинная шея, выступающие скулы и широко посаженные глаза, выдающие в ней уроженку Восточной Европы. Прическа – из тех, что мне никогда не понять: правая сторона выбрита под машинку и прикрыта длинным начесом слева, свисающим до костлявых плеч. Этакая помесь модели Келвина Кляйна и евротрэшевого панка.

Посетители, впервые попавшие в Овальный кабинет, обычно жадно впитывают все детали, дивятся на президентскую печать, на стол «Резолют». Гостья не такая. В ее глазах – за каменной маской на лице – я вижу чистую ненависть. Отвращение ко мне, к кабинету и всему, что он воплощает.

А еще девушка напряжена: боится, как бы на нее не набросились, не заковали в наручник и не надели мешок на голову.

Под описание она подходит, на входе назвала условленное имя. И все равно мне надо удостовериться.

– Назовите пароль.

Девушка выгибает брови. Не от удивления.

– Назовите.

Она закатывает глаза.

– «Темные века», – произносит, катая слова на языке как нечто ядовитое. У нее сильный восточноевропейский акцент.

– Откуда вам известны эти слова?

Она качает головой и цокает языком. Ответа я не получу.

– Я… не понравилась… вашей Секретной службе, – произносит девушка. «Секретной слушбе».

– На вас среагировали металлодетекторы.

– Не впервой… Как сказать по-вашему?.. Куски бомбы…

– Осколки бомбы. Шрапнель. После взрыва.

– Да, точно, – говорит девушка, постукивая себя по лбу. – Пару сантиметров вправо, и я бы не проснулась.

Она просовывает большой палец в петельку на поясе джинсов. В ее глазах вызов.

– Хотите знать… чем я это заслужила?

Это, надо думать, следствие военного удара – приказ на который отдал американский президент – в некой далекой стране. Впрочем, я об этой девушке ничего не знаю. Не знаю ее имени, не знаю, откуда она. Не знаю, что ею движет. И какой у нее план. Позвонив мне четыре дня назад, она пропала из виду. Как я ни старался, ничего о ней разузнать не сумел.

Кроме того, что в ее руках – судьба свободного мира.

– Я вела свою… двоюродную сестру… в церковь, и тут ударила ракета.

Прячу руки в карманы и заверяю девушку:

– Здесь вам ничего не грозит.

Она снова закатывает красивые, медного оттенка глаза. Крутой фасад дает слабину, и наружу проглядывает испуганный ребенок.

– Ну да. Так я и поверила.

– Даю слово.

Девушка с отвращением отводит взгляд.

– Слово американского президента!..

Из заднего кармана джинсов она достает потертый и сложенный вдвое конверт. Расправляет и кладет на столик у дивана.

– Мой партнер не знает того, что знаю я. Это известно только мне. Нигде не записано. – Она постукивает себя по виску справа. – Здесь только.

То есть она кое-что утаила. Не оставила записи в компьютере, чтобы мы не взломали, не отправила по электронке, чтобы не перехватили. Хранит в единственном месте, куда не в силах проникнуть даже самые продвинутые технологии, – в голове.

– И я не знаю, что знает мой партнер, – добавляет она.

Точно. Они разделились. Каждый держит при себе половину головоломки и потому незаменим.

– Вы нужны мне оба, – говорю. – Я все понял. В понедельник вы ясно дали это понять.

– Сегодня вечером вы придете один.

– Да. Это вы тоже дали ясно понять.

Со столика у дивана девушка берет фотографию: мы с дочкой идем от специального борта ВВС к Белому дому.

– Помню, как в первый раз увидела вертолет. Маленькая была. По телевизору видела. Открывали отель в Дубае. «Мари-Посейдон». Такой… великолепный отель, с под… подсадочной площадкой?

– Посадочная площадка. Вертолетная площадка на крыше.

– Точно. Вертолет сел на крышу отеля. Помню, подумала: если люди летают, то могут и… все остальное.

С какой стати она заговорила про отели и вертолеты? Пустая болтовня на почве нервов?

Подхожу ближе. Девушка оборачивается и, поставив фото, резко выпрямляется.

– Если я не выйду отсюда, вы моего партнера не увидите. И ничего не сможете остановить.

Беру со столика конверт. Почти невесомый. Сквозь бумагу проглядывает нечто цветное. Секретная служба должна была осмотреть конверт, проверить на подозрительные вещества внутри и всякое такое.

Девушка напряженно пятится – боится, что в дверь ворвутся правительственные агенты и уволокут ее куда-нибудь в комнату для допросов, как в тюрьме Гуантанамо. Реши я, что это поможет, я бы не сомневаясь отдал приказ, но гостья обставила все так, что сделать это невозможно. Она провернула нечто, на что способны очень немногие.

Вынудила играть по ее правилам.

– Чего вы хотите? – спрашиваю. – Зачем так поступаете?

Каменное выражение исчезает с ее лица, губы кривятся.

– Только президент этой страны способен задать такой вопрос… – Ее лицо вновь становится бесстрастным. – Узнао́ете зачем, – обещает она, кивнув на конверт у меня в руке. – Сегодня ночью.

– То есть мне надо вам довериться.

Тут она смотрит на меня, заломив бровь и поблескивая глазами.

– Я вас еще не убедила?

– Полностью? Нет, не убедили.

Она окидывает меня уверенным и наглым взглядом: мол, дурак, если думаешь, что я блефую.

– Решать вам.

– Постойте, – успеваю я окликнуть ее у самой двери.

Глядя не на меня, а в дверь, девушка отвечает:

– Если мне не дадут уйти, вы моего партнера не увидите. Если за мной будет «хвост», вы моего парт…

– Нет, никто тебя задерживать не станет, – обещаю. – Никто за тобой не будет следить.

Она замирает, держась за ручку двери. Думает. Разрывается. Что у нее в голове, неизвестно.

– Если с моим партнером что-то случится, ваша страна сгорит.

Повернув ручку, она выходит. Вот и всё, ее нет.

Я остаюсь один, с конвертом в руке. Девушку пришлось отпустить. Нельзя отказываться от единственного шанса.

Ладно, допустим, я ей поверил. Допустим, она правдива… Полностью я, однако, ни того ни другого допустить не могу. Должность не позволяет.

Вскрываю конверт; внутри – указания, где состоится следующая встреча. Прокручиваю в голове состоявшийся разговор. Почти ничего существенного я не узнал.

До меня доходит, что она добилась двух целей: вручила послание и убедилась, что мне можно верить, – ведь я ее отпустил.

Отхожу к дивану и сажусь. Неотрывно глядя на конверт, пытаюсь по памяти выудить из слов девушки какие-то крохи информации. Продумать заранее ходы.

В дверь стучат. Заходит Кэролайн.

– Я прошел ее проверку, – говорю.

– В ней и было все дело, – соглашается она. – И в этом, – кивает на конверт.

– А она мою прошла? – спрашиваю. – Откуда мне знать, что все честно?

– Думаю, все честно, сэр.

– Почему?

Лампы на потолке снова мигают, ненадолго превращаясь в стробоскопы. Кэролайн тихо ругается, задрав голову. Вот еще ей забота…

– Почему ты ей веришь? – повторяю вопрос.

– Потому что меня кое-что задержало, сэр. – Она указывает на телефон. – Есть новости из Дубая: там авария.

– С участием вертолета?

Кэролайн кивает.

– Вертолет садился на площадку на крыше отеля «Мари-Посейдон» – и взорвался.

Накрываю лицо ладонью.

– Я проверила время, сэр. Катастрофа случилась уже после того, как девушка вошла в Овальный кабинет. Она просто не могла знать о трагедии.

Откидываюсь на спинку дивана. Выходит, незнакомка осуществила и третью цель: доказала, что она – не «пустышка».

– Ну ладно, – шепчу я. – Убедила.