Эльза, Альберт и Виктор

Аделаида опоздала к началу открытия выставки — последняя примерка свадебного платья немного затянулась. Свадьба была назначена на следующий день. Альберт не возражал, к тому же ему было не до невесты — целый день он принимал поздравления. Критика заходилась в восторге, бронь на картины появилась еще до открытия. Русские, арабы, китайцы скупали произведения за совершенно баснословные деньги, даже не видя их. Вершина мира, стремиться дальше некуда.

Весь день Альберт провел на нервах и только вечером на неофициальном приеме, куда его будущий тесть пригласил арт-дилеров и нужных людей, смог вздохнуть свободно. Аделаида позвонила и предупредила, что будет в галерее через полчаса — из-за свадебных хлопот она немного потеряла в весе и платье пришлось ушивать. Все это заняло немного больше времени, чем она рассчитывала. Девушка была искренне расстроена — ей очень хотелось быть рядом с любимым в этот важный для него день.

Но Альберт пропустил ее слова мимо ушей. Он желал, чтобы два дня — открытие выставки и свадьба — пролетели, словно на быстрой перемотке. Два дня до обретения статуса «нормального» человека. Женатого, успешного, респектабельного.

Аделаида горела желанием нарожать ему детишек, у нее было трое братьев и одна сестра — и девушке не терпелось внести в одинокую берлогу художника детский смех и запах воскресной выпечки, а также стереть его воспоминания о жуткой Мадонне, завесив ее место неловкими детскими рисунками — квинтэссенцией любви и радости.

Альберт лишь посмеивался — отец семейства станет его новым амплуа. Он сам не испытывал никакой потребности в рождении детей, но и возражать не собирался. Если это сделает Аделаиду счастливой, он будет только рад. Каждый раз, когда Альберт слышал ее смех, похожий на пение колокольчика, или видел эту девушку, играющую с котом, смотрящую на огонь или любующуюся пейзажем за окнами, он понимал — она достойна счастья, и он постарается ей его подарить.

На непродолжительное время Альберта оставили в покое. Монс горячо и увлеченно торговался с покупателями — он вспотел, глаза лихорадочно блестели. Агент напоминал игрока на скачках за секунду до сокрушительного проигрыша. Одна секунда, разбивающая вдребезги жизнь. Люди в этот момент приобретают особенный свет. Впрочем, Монсу он был незнаком — он никогда не проигрывал, поэтому наблюдать за ним было неинтересно.

Альберт стоял напротив Мадонны, уже проданной покупателю, пожелавшему остаться неназванным, и внимательно смотрел на свое творение. Эта картина ожидаемо вызвала наибольшее количество вопросов со стороны прессы и посетителей выставки. Целый день он только и делал, что отбивался от журналистов и ценителей с их дурацкими: кто эта женщина? При каких обстоятельствах и где была написана картина? Неужели он действительно так представляет себе Мадонну? Как он вообще относится к религии? Верит ли он в Бога?

Альберт отыгрывался стандартными фразами, не говоря ни слова правды. Женщину он увидел во сне или, возможно, они где-то случайно и встречались, и он запомнил ее лицо, а потом решил, что именно так выглядит женщина, любящая без оглядки и готовая вот-вот лишиться смысла всей жизни ради любви. Сокрушительное страдание. Безусловная любовь. Абсолютное всепрощение. Полная готовность самой отправиться в ад, лишь бы избавить от страдания свою плоть и кровь.

Картина никого не оставила равнодушным. Критики, дилеры, любители, журналисты — все реагировали одинаково. Стоя перед Мадонной, они молчали. Многие содрогались. Все без исключения чувствовали энергетику, которая шла от полотна. Они благоговели перед абсолютным шедевром.

Альберт, не видевший картину уже несколько недель — по его просьбе ее перевезли в галерею подальше от его глаз, — прочувствовал ее снова, словно вновь встретился с любимым человеком после долгой разлуки.

Он заново очутился в маленьком душном подвале, привязанный, беспомощный, не знающий, переживет ли еще несколько часов или так и умрет бессмысленной смертью. Он снова видел этот призрачный свет и слышал аккомпанемент какофонии звуков любви и предательства. Оказалось, что он помнил каждое слово, движение, эмоцию на этом лице. Звуки лишь углубляли картину, делали ее трехмерной.

Пожалуй, в следующий раз для глубины эффекта он сопроводит свои полотна музыкой. Монса наверняка идея приведет в восторг. Он уже давно и безуспешно пытается пристроить куда-то сына скрипача.

Альберт сделал шаг назад и снова окинул взглядом полотно, почувствовав горечь и ликование одновременно. Он не ошибся. Картина — безусловный шедевр, уже вошедший в историю живописи. Передающая эмоции, которые он больше никогда не сможет испытать, — вряд ли он сумеет написать другое полотно, которое сможет превзойти это. Его Джоконда материализовалась слишком рано.

— Поздравляю, — мелодичный женский голос, казалось, прозвучал в полной тишине. Он рассеял, разрезал приглушенные звуки классического произведения в исполнении симфонического квартета и гомон восторженных людских голосов.

Альберт не оглянулся. Лишь почувствовал движение крови по венам.

— Спасибо. Это ты купила?

— Покупатель пожелал остаться неназванным.

Альберт усмехнулся. Эльза встала рядом с ним и сделала глоток шампанского. Наклонив голову, она разглядывала свежеприобретенную собственность.

Виктор, стоящий поодаль от них и, как всегда, слившийся с толпой, отметил, что она похорошела. Загорела, набрала вес, изменила цвет волос, став брюнеткой — снова Анастасией Миллер, если верить последним документам. Она жила на острове, принадлежавшем Коротышке. Или оформленном на Коротышку? Это не имело никакого значения. Его-то на этот остров она точно не пригласит.

Аделаида, наконец-то прибывшая на выставку и спешащая к жениху, остановилась, не успев подойти к Альберту. Женщину она узнала сразу же и вдруг почувствовала жуткий страх и ощущение неизбежного краха.

— Ты был уверен, что я приду? — с усмешкой поинтересовалась Эльза. — Мое имя было в списке приглашенных.

— Конечно, — кивнул Альберт.

— Почему?

— Потому что у меня остался Патрик, а ты никогда не оставляешь свое. Я верно понял?

Эльза сделала еще один глоток и кивнула:

— Абсолютно.