Четыре месяца после «Соснового коттеджа»

Бежевый Тине был явно не к лицу. Он как-то ее размывал, в итоге ткань и кожа становились почти неотличимы друг от друга. Если не считать бледности, она выглядела хорошо. Те же напряженные черты. Тот же колючие жесты. Если в ней что-то и изменилось, то только волосы. Она подстригла их короче, а из иссиня-черных они стали темно-каштановыми.

– Когда выйдешь, будешь выглядеть совсем другим человеком, – сказала ей Куинси.

– Посмотрим, – ответила Тина, – пятнадцать месяцев – срок немалый.

Они обе знали, что он мог бы быть короче. А может, и нет. Ситуация сложилась необычная, поэтому ожидать можно было чего угодно. Хотя Куинси столь строгого приговора совсем не ожидала, Тину он совсем не удивил. Просто поразительно, сколько обвинений на человека может навесить полиция, когда он выдает себя за кого-то другого. Сокрытие личности в преступных целях. Присвоение чужой индивидуальности. Десяток других правонарушений. Против Тины были выдвинуты столь многочисленные обвинения, что Джефф предупредил – она может провести в тюрьме до двух лет.

Куинси надеялась, что дадут меньше. Тине и без того досталось, хотя она и клялась, что оно того стоило.

В определенной степени действительно стоило. В основном потому, что она обелила Джо Ханнена. О его невиновности заявили во всеуслышание, чего она, собственно, все время и добивалась.

В то же время Тина чуть не погибла – и-за Него, человека, чье имя Куинси теперь не осмеливалась произнести. Выпущенная Им пуля прошла от левого легкого жертвы буквально в паре миллиметров. А от сердца и того ближе. Тина потеряла столько крови, что врачи опасались за ее жизнь, но в конечном итоге все же поправилась. И выздоровела как раз вовремя, чтобы отправиться за решетку.

– Ты прекрасно знаешь, что не должна была этого делать, – в который раз сказала ей Куинси, – одно твое слово – и я во всем сознаюсь.

Она оглядела комнату для посещений, забитую другими женщинами в бежевом и теми, кто пришел их навестить. Над соседними столиками поднимался тихий, разноголосый гомон. Сквозь зарешеченное окно Куинси видела грязный снег, облепивший забор, опутанный сверху колючей проволокой. Она действительно не понимала, как Тина могла тут находиться, хотя та и уверяла, что ей совсем неплохо. Тюрьма напоминала ей Блэкторн.

– Не думаю, что твои признания помогут мне быстрее отсюда выйти, – сказала она, – к тому же ты была совершенно права: по сути, я заставила тебя избить Роки Руиса.

Роки вышел из комы примерно в то же время, когда Куинси в последний раз ударила Купа ножом. Память его была затуманена, не столько от побоев, сколько от крэка, гулявшего у него в крови, когда все это случилось. Но он знал, что на него напали. Вопреки желанию Куинси, Тина взяла вину на себя. Роки спорить не стал, и детектива Эрнандес такой исход дела вполне устроил. Джефф предложил ей сделку о признании вины, что позволяло отбывать срок сразу и за нападение, и за мошенничество.

– Ничего ты меня не заставила, – возразила Куинси, – я сама сделала свой выбор.

Так оно и было. А вот последствия своего выбора она контролировать не могла.

– А настоящую Саманту уже нашли? – спросила Тина. – Я спрашивала охрану, но они мне толком ничего не сказали.

– Не-а, – ответила Куинси, отбивая в этом слове последнюю букву, – ее тело все еще ищут.

Как только выяснилось, что Саманту Бойд убили, полиция Флориды организовала поиски ее тела. Последние четыре месяца Куинси внимательно мониторила новости, пока полицейские рыскали по болотам, шарили на дне озер и копались на свалках. Однако Флорида – штат большой, и шансы когда-то обнаружить труп были очень невелики.

Куинси решила, что это, может, даже к лучшему. Пока тело Сэм не будет найдено, всем будет казаться, что в этом мире, кроме нее самой, существует еще одна Последняя Девушка.

– Как там Джефф? – спросила Тина.

– Ты, наверное, с ним теперь общаешься больше, чем я.

– Возможно. В следующий раз обязательно передам ему от тебя привет.

Куинси знала, что это ничего не изменит. В ту долгую, мучительную ночь, когда она призналась ему во всех своих грехах, он высказался вполне ясно. Для нее было убийственно видеть, как он метался между любовью и ненавистью, между симпатией и отвращением. В какой-то момент он подступил к ней вплотную, умоляя объяснить, зачем она с Ним переспала.

Куинси этого сделать не смогла.

И поэтому решила, что им, по-видимому, будет лучше разойтись, даже если Джефф каким-то образом ее все же простит. Они не подходили друг другу. И им надо было понять это с самого начала.

– Очень мило с твоей стороны, – ответила Куинси. – Скажи, что я желаю ему удачи.

Куинси совсем не лукавила. Джеффу была нужна нормальная женщина. А ей нужно было сосредоточиться на другом. Возродить сайт и вдохнуть в него новую жизнь, для начала. Отказаться от вина. Забыть о «Ксанаксе».

После того как Джефф съехал, у нее ненадолго поселилась мать. Они переделали все то, что должны были сделать давным-давно. Говорили. Плакали. Простили друг друга. А потом вместе спустили голубые таблетки в унитаз. Теперь если ей требовалось срочно принять таблетку, Куинси выпивала глоток виноградной газировки, пытаясь одурачить изголодавшийся по «Ксанаксу» мозг. Иногда это срабатывало. Иногда нет.

– Я читала твое длинное интервью, – сказала Тина.

– А я нет, – ответила Куинси, – ну и как, понравилось?

– Джона проделал хорошую работу.

После «Соснового коттеджа – 2» Куинси дала одно-единственное эксклюзивное интервью – Джоне Томпсону. Ей показалось, что так будет правильно, учитывая, как он ей помог, пусть даже в своей подобострастной манере. Его перепечатали и пересказали все ведущие мировые СМИ, от Трентона до Токио. Всем хотелось хоть чуть-чуть с ней поговорить. Но поскольку теперь она хранила молчание, им пришлось довольствоваться общением с Джоной. Повышенное внимание к своей персоне он с успехом использовал для того, чтобы перейти на работу в другое, более крупное и солидное издание. С понедельника он числился в штате «Нью-Йорк Таймс». Куинси надеялась, что его взяли туда с большой охотой.

– Я рада, что все обернулось так хорошо, – сказала она.

Комната вокруг них постепенно пустела. Время посещения подходило к концу, Куинси знала, что ей тоже пора идти, но в мозгу бился еще один вопрос, умолявший обязательно его задать.

– Ты подозревала, что убийства в «Сосновом коттедже» – Его рук дело?

– Нет, – ответила Тина, прекрасно понимая, кого она имела в виду. – Я знала только одно: это не Джо.

– Как же мне горько, что все эти годы я винила в этом его, – сказала Куинси, – прости, что причинила тебе столько боли.

– Тебе не надо просить у меня прощения. Ты спасла мне жизнь.

– А ты мне.

Они подняли глаза и, не произнося ни слова, долго смотрели друг на друга – до тех пор, пока стоявший у двери охранник не объявил, что пора уходить. Когда Куинси встала, Тина сказала:

– Как-нибудь зайдешь? Просто поболтать?

– Не знаю. А ты хочешь?

– Не знаю… – пожала плечами Тина.

По крайней мере, они были честны друг с другом. В определенном смысле так было всегда, даже когда им приходилось лгать.

– Ну что ж, поживем – увидим, – сказала Куинси.

Уголки губ Тины поползли вверх, обозначая улыбку.

– Буду ждать, детка.

Куинси возвращалась на арендованной машине в город, щурясь на закат, лучи которого отражались от снега, сваленного на обочине автострады. Пейзаж за окном, мягко говоря, не впечатлял. Скучная вереница торговых центров, церквей и парковок, заполненных старыми, покрытыми дорожной солью автомобилями. Но вот ее внимание привлек небольшой салон, фасад которого втиснулся между пиццерией и туристическим агентством, закрытым по случаю выходных. В витрине сияла розовая неоновая вывеска.

Куинси не раздумывая свернула на парковку, закрыла машину и вошла внутрь. Крохотный колокольчик над дверью возвестил о ее приходе. У дамы за стойкой администратора были рубиновые губки бантиком и россыпь розовых татуированных звездочек на шее. Волосы у нее были того же цвета, который раньше носила Тина.

– Я могу вам помочь? – спросила она.

– Да, – ответила Куинси, – думаю, можете.

Через час процедура закончилась. Ей было больно, но не так, как она ожидала.

– Ну как, нравится? – спросила розовозвездочная девица.

Куинси повернула руку, чтобы оценить результат ее стараний. Чернила еще не высохли, ранка саднила, темным силуэтом выделяясь на персиковом фоне покрытого едва заметным пушком запястья. Каждую буковку обрамляли следы от булавочных уколов, будто огоньки на ярмарочном шатре. Но слово можно было прочесть без труда.

Выжить!

– Отлично! – сказала Куинси, восторженно глядя на татуировку. Теперь она стала частью ее естества. Точно такой же, как шрамы на теле.

Все еще любуясь ею, она услышала, что по телевизору в холле начался экстренный выпуск новостей. Во время процедуры, когда игла вгоняла ей под кожу черные чернила, она искоса бросала в его сторону взгляд, сосредоточившись больше на боли, чем на экране. Но сейчас увиденное парализовало ее и пригвоздило к месту.

Ведущая сообщила, что в одном доме в Модесто, штат Калифорния, были найдены мертвыми несколько подростков. Всего погибло девять человек.

Куинси выбежала из салона и рванула обратно в город.

Оказавшись дома, весь вечер переключала каналы, пытаясь собрать как можно больше сведений о том, что журналисты уже окрестили «Резней в Модесто». Восемь жертв были старшеклассниками, собравшимися на вечеринку, когда родителей одной из них не было дома. Девятым оказался монтер из их школы, явившийся без приглашения с остро заточенными садовыми ножницами в руках. В живых осталась только восемнадцатилетняя девушка по имени Хейли Пейс, которой удалось спастись, убив того, кто зарезал ее друзей.

Когда по одной из программ упомянули ее имя, Куинси совсем не удивилась. В конце концов, после «Соснового коттеджа» это был первый инцидент такого рода. Весь вечер ей звонили и писали репортеры.

В три часа она выключила телевизор, а в пять уже была в аэропорту. Когда стрелки часов показали семь, она уже летела в Модесто. Татуировка на запястье все еще пульсировала болью.

Дождавшись окончания пресс-конференции, Куинси проскользнула в больницу. Столпившиеся у входа журналисты-стервятники слишком отвлеклись на разговор с родителями Хейли и врачами, чтобы увидеть, как она метнулась внутрь, спрятавшись за круглыми линзами больших солнцезащитных очков.

Потом она подошла к заботливой даме, сидевшей за столом справок, и без труда узнала у нее номер палаты Хейли.

– Я ее двоюродная сестра, – сказала ей Куинси, – только что прилетела из Нью-Йорка, чтобы побыстрее ее увидеть.

Палата Хейли утопала в полумраке и была завалена цветами. Как церковный алтарь. Будто Хейли собирались вот-вот возвести в ранг святых.

Когда Куинси вошла, девушка лежала с открытыми глазами, откинувшись на горку взбитых подушек. С виду обычная девушка. Красивая, но не выдающаяся. Прямые каштановые волосы и маленький вздернутый носик. В толпе мимо такой пройдешь, даже не заметив.

Исключение составляли лишь глаза.

Именно они заставили Куинси подойти ближе. Яркие и зеленые, как изумруды, они даже в пучине лютой боли искрились силой и умом. В этих глазах Куинси увидела себя. А еще Тину.

Они были ослепительны.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, подходя к кровати.

– Больно, – ответила Хейли; от адской смеси усталости, тоски и болеутоляющих средств слово прозвучало глухо и неразборчиво, – везде.

– Вполне предсказуемо, – сказала Куинси, – но со временем это пройдет.

– Кто вы? – спросила Хейли, не сводя с нее глаз.

– Меня зовут Куинси Карпентер.

– Зачем вы здесь?

Куинси взяла Хейли за руку и нежно ее сжала.

– Я здесь для того, – сказала она, – чтобы научить тебя быть Последней Девушкой.