Глава шестая
Короткая, но толстая стрелка часов подбиралась к галочке с палочкой — час пик. Самое ужасное время на дорогах. Mitsubishi Pagero Sport летел по разделительной полосе, едва не считая боковыми трубами здоровенного кенгурина зеркала попутных и встречных автомобилей. Дима вжался в кресло, пристегнувшись ремнем безопасности. Зря. На таких скоростях стандартные ремни не помогают.
Гайец, стоящий у тротуара, завидев нарушителя, поднял палку, но только махнул рукой. В этой куче мала он даже подойти к джипу не смог бы. Крутанув рулем, едва не поставив крейсер на два колеса, я вошел в нужный поворот.
Согласно закону подлости, всякое дерьмо случается именно тогда, когда оно меньше всего нужно. На то оно и дерьмо. На перекрестке, поперек дороги, перегородив поток в оба направления, оставив лишь струйки в один ряд, стоял троллейбус со слетевшими рогами. Я резко ударил по педали тормоза, интуитивно нащупывая второй ногой отсутствующую педаль сцепления. Собакин, отчаянно ругаясь, уперся руками в крышку бардачка. Внедорожник накренился вперед, не достав передним бампером до асфальта всего ничего.
Дерьмо! Как есть — дерьмо! До "Magura-Motors" осталось квартала полтора. Водитель троллейбуса, толстый короткий мужичонка, отчаянно прыгал, пытаясь свести веревки к концам рогов. Да, с таким ростом не разгуляешься. Чую, эта канитель надолго. Прикурив сигарету от предыдущей, я нетерпеливо забарабанил пальцами по баранке.
В кармане задрожал телефон. Выбросив окурок, я достал мобильник. "Magura" — предупредил определитель. Я поднес аппарат к уху.
— Да, Макс?
— Саша, тебя кулачки интересовали? — уточнил моторист. — За ними только что приходили. Знаешь, кто?
— Слава! — выпалил я. — Макс, я через полсекунды буду, не отпускай его пока, о'кей?
— Не отпускать? — протянул механик. — Хм… а поздно, Саша. Он уже уехал.
— Твою мать! — выругался я. — Я же просил сразу набрать меня!
— Просил? — задумался он. — Да, точно, просил. Блин, Сашка, извини — забыл!
— Во-о-от хрень! — взвыл я, бросая трубку на торпедо.
Ладно, еще не все потеряно. Утопив клаксон, я выкрутил руль вправо. Блестящая черная Camry испуганно шарахнулась от обезумевшего японца. За Тойотой была очередь ВАЗ-2115, нос которой замер в сантиметре от крейсера, нагло двигающегося поперек дороги. Невзирая на ответные сигналы, перемешанные с матом, я довел джип до края проезжей части и заскочил на бортик тротуара. От мусорной урны, попавшейся на пути, осталась горстка бетонной пыли и пучок искореженной арматуры. Пешеходы бросились врассыпную.
— Ты спятил! — завопил капитан, хватаясь обеими руками за поручень.
Эка новость! Паровоз преодолел перекресток и влился в изрядно поредевший после троллейбуса поток. Перед блоком боксов с вывеской "Magura-Motors" я повторил финт с тормозами и джип остановился в двух шагах от насмерть перепуганного Макса.
— Куда? — проорал я, высунув голову в окно.
Уточнений на этот раз не потребовалось и механик махнул рукой в сторону, противоположную той, откуда мы приехали. Я топнул по педали и Pagero, выбросив своим 4WD кучу грязи, устремился следом.
Да, в этом Sport от спорта только название. Динамические характеристики машины с автоматической коробкой равняются динамическим характеристикам комара, тонущего в луже. Автомат переключал передачи слишком рано, не давая развить пика мощности. Огромный, как у трактора, руль не позволял с ювелирной точностью лавировать в плотном потоке. К тому же, я слишком привык к маленькой, юркой 2110, которая со свистом пролетит там, где джип снесет себе обе боковины.
Через пару кварталов впереди показалась корма Славиной "двенашки", стоящей на светофоре. Мы не успели. Зажегся зеленый сигнал, 2112 неторопливо тронулась с места и так же неторопливо покатила по улице. Другой вопрос — "неторопливо" у расерского болида начинается там, где у троллейбуса кончаются деления на спидометре.
Не уйдет! В конечном итоге выигрывает не тот, у кого "заточка" лучше. Прокладка между рулем и педалями так же многое значит. Нет, конечно, автомат "втыкает" передачи не так резво, как опытный гонщик, но баранка в моих руках и педали под моими ногами, так что исход битвы не предрешен.
Слава допустил пару небольших промашек, позволивших несколько сократить расстояние. К счастью он, похоже, вообще не смотрел в зеркало заднего вида, иначе погоня была бы более продолжительной.
Такое везение не может продолжаться вечно — рано или поздно он нас заметит, и придется пересмотреть концепцию о "заточке". В настоящий момент расстояние между нами было величиной постоянной, что было, разумеется, лучше увеличения дистанции, но хуже ее сокращения.
Как назло поток начал редеть, светофоры показывали только разрешающий сигнал, а ДПС, как обычно, находилась далеко от того места, где она нужна. Я начал молить всевышнего о чуде.
Мысль, видимо, все же материальна. Или правы те, кто верят в существование силы, не позволяющей всяким козлам безнаказанно тырить капусту из чужого огорода. Хотя, скорее всего, благодарить надо отечественного производителя. Так или иначе, но чудо совершилось.
В хлам убитый автомобиль с гордым именем "Москвич" и индексом 2141 закипел прямо посередь проезжей части и, мигая аварийками, остановился. Соседние ряды были заняты другими транспортными средствами и Слава принял единственное правильное решение — нажал на педаль тормоза.
Я, чувствуя азарт охотника, в разрезе целика которого появился сохатый, навел выступающую над капотом трубку кенгурина точно посередине ярко вспыхнувших огней стоп-сигнала. Расстояние между бамперами автомобилей стремительно сокращалось.
— Тормози! — забеспокоился опер. — Ты чего? Тормози!
— Не писай в рюмку, Димарик, — процедил я сквозь зубы, натягивая ремень безопасности. — Прорвемся. У нас кенгурин и капот — три метра жизни.
— Дебил! — Собакин вжался в кресло, уперевшись руками в торпедо.
— Сам дебил, там аирбэг.
Кенгурин здорового и тяжелого джипа вошел в багажник маленькой 2112, превращая ее в 2111. Раздался скрежет сминаемого железа и звон стекла. От удара меня бросило навстречу вырвавшейся на волю подушке безопасности, протяжно затрещали ремни. Продолжая перемалывать перегородки и стойки, передний бампер внедорожника прошел почти до середины салона Лады.
— Живой? — осведомился я у капитана.
— Кажись — да, — ответил он после секундной диагностики организма.
Теперь я понял, почему тезка предпочитает подобные паровозы. От удара пострадал лишь кенгурин, бампер и решетка радиатора Pagero, ни одна стойка даже не шелохнулась. Дверь распахнулась легко, словно и не было зубодробящего удара.
"Двенашка", зажатая между джипом и "Москвичом", представляла собой печальное зрелище — хвостовое оперение смялось, словно бумажное, капот до половины вошел под "сорок первый". Под автомобилем растекалась лужа из тосола и масла.
Из болида, выбив дверку, размазывая кровь по лицу, выполз Слава. Похоже, он пренебрег ремнями безопасности. И зря. Я добавил гаденышу подошвой кроссовка по почкам.
— Где Таня? — прорычал я. — Ну?
Гонщик только скулил в ответ, выплевывая выбитые зубы.
— Паря, ты чего? — водитель Москвича достал из машины монтировку. — Ты же сам в него въехал.
— А ну бросил, — Дима выставил вперед руку с удостоверением, положив поверх нее кулак с зажатым пистолетом. — Бросил, быстро!
Вид оружия подействовал на ведролюбителя отрезвляюще, он положил железку на асфальт и отошел на пару шагов назад. Но, все же, один вопрос не оставлял его в покое.
— А заплатит-то кто?
— Он и заплатит, — я поддел носком вставшего на четвереньки Славу.
Что-то подозрительно хрустнуло. Гаденыш перевернулся в воздухе и упал на спину.
— Сука, Таня где? Я тебя, шакала, прямо здесь урою…
— Не знаю я, — выпалил преступник, сообразив, что шутить я не собираюсь. — У Антона.
— Поехали, — прорычал я.
— Куда? — осведомился, шепелявя, Слава. — К Антону? У тебя что, армия с собой? Он же отмороженный вконец, ее первой и положит.
Пришлось признать, что это не тот выход. Я вопросительно посмотрел на капитана, ожидая что тот свяжется с группой захвата, или кто у них там подобными вещами занимается? Но опер не торопился вызывать подкрепление.
— Уголовный розыск, — он, присев на корточки, ткнул корочками под нос расера. — Ты же понимаешь, что теперь тебе крышка? Сестренку любишь? О себе не думаешь — о ней подумай. Пойдет девочка как соучастница. Туркина где?
— Я честно не знаю…
— Куда ехал?
— В гараж ехал.
— Зачем?
— Там "восьмерик" стоит. Я к утру коробку перебрать должен.
— А Антон где?
— Я знаю? Шляется где-то.
— Связаться с ним можешь?
— Конечно, — Слава протянул руку к поясу.
— А ну цыц, — Дима ткнул пистолетом в лоб гаденыша.
— Там сотыга, — пояснил гонщик.
— Саша, проверь, — распорядился капитан.
Я, похлопав, жулика по бокам, нащупал трубку мобильного телефона.
— Тьфу, — с сожалением сплюнул я.
Не везет — так не везет. Хрустнуло, вопреки всем надеждам и ожиданиям, не ребро неудачливого похитителя. От сотки осталась лишь груда пластика и микросхем, запертых в кожаном чехле. Сам виноват — надо было смотреть, куда пинаю.
— Дерьмо, — согласился Собакин.
— Что делать-то теперь будем? — развел я руками.
— У тебя трос в машине есть? — осведомился опер.
— Откуда?
— Эй! — подозвал мент водителя "Москвича". — У тебя трос есть?
— А что? — насторожился тот.
— Давай сюда, — приказал Дима.
— А заплатит-то кто?
— На, — я выдернул из замка зажигания 2112 ключи и бросил их пострадавшему ни за что автолюбителю. — Это тебе в счет ущерба.
Закинув в багажник Славу, связанного по рукам и ногам, мы отправились в его гараж. Теперь я начал понимать, что задумал капитан. Если чужая машина для казаха дороже человеческой жизни, то во сколько он оценит свою? Опер, словно мстя за мое молчание, не подтверждал, но и не опровергал мои домыслы.
Около восьми вечера джип с фарами, глядящими в небо, подъехал к гаражу расера. Я вышел из машины и сладко потянулся, разминая затекшую спину. Сиденья японского авто, какими бы они не были, не шли ни в какое сравнение с анатомическими ковшами Recaro. Дима вытащил из багажника пойманного жулика.
— Ключи давай, — потребовал Собакин.
— В бардачке остались, — злорадно усмехнулся Слава. — Вы не спрашивали, — поспешно добавил он.
— Тебе же хуже, — пожал я плечами.
Тросу нашлось еще одно применение, не менее полезное предыдущего. Один конец я обмотал вокруг ТСУ джипа, второй привязал к уху на воротах. Гонщик попытался возразить, но кобура со стволом, болтающаяся подмышкой капитана достаточно красноречиво говорила кто здесь босс.
Один мощный рывок — и ворота со скрежетом распахнулись. В темноте гаража в красном свете стопарей Pagero блестела черная 2108 с разбитым передним антикрылом. Уже снятая и разобранная КПП лежала на полу перед дрэгстером.
— Подь сюды, — опер пальцем поманил жулика. — Когда, говоришь, он за машиной придет?
— Завтра утром.
— Так вот, — задумался капитан. — Так вот. Скажешь ему, что если хочет получить свою тачку обратно — пущай приезжает с девчонкой в полдень на Градское кладбище.
— Подожди, Димарик, — произнес я. — Я чего-то не догоняю…
— Успеешь еще догнать, — отрезал Собакин. — Цепляй это корыто.
Эх, если бы милиционер знал, сколько стоит эта машина, назвал бы он ее "корытом"? Оставив этот вопрос невыясненным, я затянул узел на креплении бампера и сел в болид. Глядя на внутренности 2108, я понял, что этот автомобиль строился для одной цели — ложить стрелу спидометра. Настоящий дрэгстер, в котором на первом плане ускорение и скорость, а комфорт — дело последнее. В салоне "восьмерки" не осталось ни одной пластиковой детали обшивки, все сидения, кроме водительского, были выброшены. Панель сократилась до одного прибора — тахометра, промаркированного до пятнадцати тысяч оборотов в минуту. Мне не просто повезло, что я его тогда сделал — повезло несказанно.
Дима, сидящий за рулем Mitsubishi, притащил болид во двор своего родного РУВД. Здесь "восьмерку" точно искать не будут, а, если и будут — не дотянутся. Припарковав джип возле своего Grenada, опер, крутя брелок на пальце, покинул автомобиль.
— Отличная у тебя, Саша, тачка, — цокнул языком капитан.
Я счел за лучшее промолчать. Если мент такого мнения об этом паровозе, что бы он сказал, прокатившись на моей крошке? Поздоровавшись с дежурным, капитан прошел в свой кабинет — крошечное помещение с совдеповским столом и таким же седым сейфом, якобы "несгораемым". На деле такие ящики сберегают от огня лишь самих себя, оставляя от документов кучку пепла.
Собакин достал из сейфа початую бутыль водки, две стопки и пару консервных банок с надписями "каша гречневая" на этикетках.
— Есть будешь? — осведомился он.
— Ничего себе — есть, — усмехнулся я.
— Как хочешь.
Дима накапал из бутылки в одну рюмку и занес горлышко над второй. Я перевернул свою стопку, поставив ее на стол вверх дном. Оставшуюся часть дня хотелось провести в трезвом уме, и встретить утро в добром здравии.
— Расскажи лучше, что ты задумал, — произнес я, ища глазами пепельницу.
— Понимаешь, Саша… твое здоровье, — капитан опрокинул в себя стопку. — Ух, гадость… понимаешь, Саша… я много на своем веку повидал, и вот что тебе скажу: они не оставят ни тебя, ни твою девчонку в покое. Да, ты поменяешь "восьмерку" на Туркину, а дальше? Что им помешает похитить девчонку еще раз и вновь потребовать выкуп? Да ничего, Саша. Это с одной стороны. Теперь — про твою машину. Я так понял, отдавать за нее Таню ты не собираешься? Хрен с ним. Не сегодня так завтра они доберутся до девчонки. Прятать ее всю жизнь ты не сможешь.
— А принять их завтра? Мы же знаем, где их искать? Посадить их к чертовой бабушке…
— Эх, Саша, Саша, — вздохнул опер. — Даже если их и удастся посадить… подчеркиваю — даже если, поскольку деньги имеют гораздо больший вес, чем УК… рано или поздно они выйдут — и что тогда? Думаешь, они тебе простят? Нет, Саша, не простят.
— И что ты предлагаешь?
— Стравить их. Пусть шакалы перегрызутся. Собаке — собачья смерть, пусть сами себя накажут, — Дима громыхнул по столу кулаком.
— Ага, — кивнул я. — Собаке — собачья смерть.
Собакин посмотрел в мои глаза и громко рассмеялся. До него, наконец, дошел свой же каламбур.
— Точно не будешь? — утонил капитан, подняв бутылку.
— Точно — заверил я.
Тем более, свою рюмку я уже использовал в качестве пепельницы. Опер налил себе еще стопку, и замахнул ее так же без закуски. Чувствуется опыт, приобретаемый только в двух местах: в вооруженных силах и внутренних органах.
Не было и восьми утра, как мы начали приготовления. Первым делом Собакин опохмелился, потом достал из ниши между сейфом и стенкой продолговатый сверток.
— Это что? — поинтересовался я.
— Подарок от Дудаева, — ответил Дима, разворачивая мешковину. — Знаешь, что это?
Капитан положил на стол тускло блестящую "плетку" с накрученным на ствол глушителем.
— Знаешь, — усмехнулся я. — Sig-Sauer SSG 3000, калибр 7,62мм НАТО, емкость магазина — пять пат…
— Хватит, — буркнул опер, недовольный, что его эрудиции места не осталось. — Откуда знаешь?
— Сам же рассказывал, — пожал я плечами, — Когда из Чечни ее привез.
— Да? Тьфу, точно, — вспомнил Дима. — Жаль, патронов мало.
Он достал из сейфа коробку, в которой бренчали всего два патрона к трофейной винтовке.
— Бронебойно-зажигательные, — пояснил Собакин. — На особый случай берег.
Поклацав затвором, капитан засунул оба патрона в магазин и, с сухим щелчком, вогнал его в пазы. Снова завернув оружие в мешковину, Дима махнул рукой и мы вышли на улицу. Из багажника Grenada опер извлек двадцатилитровую канистру и забросил ее вместе с винтовкой в джип.
Разместились так же, как и вчера: мент в Pagero, я — в "прицепе". Внедорожник вырулил из ворот РУВД, и связка из двух автомобилей направилась в сторону Градского Прииска. На сей раз никто никуда не торопился — времени было вагон.
На первой же попавшейся заправке капитан залил полную канистру бензина. Зачем? Турбодизелю внедорожника оно совершенно не нужно, дрэгстеру со снятой коробкой — тем более. Спрашивать я не стал. Важность грядущего момента все больше довлела надо мной, что-то говорить, о чем-то расспрашивать не было никакого желания. Я молча курил сигарету за сигаретой.
До пункта назначения мы добрались часа за два до полудня. Более подходящее место найти трудно. Старое кладбище с покосившейся оградой и деревянными крестами вместо плит с трех сторон упиралось в березняк, а с четвертой простиралась обширная пустошь. Эта поляна так и просила чтобы на нее поставили "восьмерку", а пригорок, скрытый листвой, как нельзя лучше подходил для засады.
Дрэгстер занял свое место посередь пустоши. Канистру бензина Дима полностью вылил в салон автомобиля, через пару часов концентрация паров станет просто запредельной, и хватит малейшей искры, чтобы машина взлетела на воздух. Джип мы спрятали в лесу, закидав его ветками и листвой.
Наконец капитан залег в траве на пригорке, поставив винтовку на сошки. Я, приобняв Михо, устроился рядом. Ждать оставалось около полутора часов. Опер невозмутимо поглощал кашу из банки, теперь — перловую. Я вяло поковырялся вилкой в своей жестянке и оставил ее в сторону. Кусок не лез в горло. Слава Богу, сигаретами я запасся основательно, и дымил одну за другой. Время текло мучительно медленно.
— Димка, — прошептал я. — А ты уверен, что все пойдет как надо?
— Не уверен, — произнес он с набитым ртом. — Но это лучший выход.
— Спасибо, успокоил, — усмехнулся я.
— Не стоит благодарностей, — ответил Собакин.
Действительно, благодарностей это не стоило. Чтобы успокоить нервы и убить время я начал считать ворсинки на морде Шпалерадзе. Успел пересчитать три раза, и все три раза получалось разное число. В общем, нервы так и не успокоил, но время убил.
— Зря, — изрек я в половину двенадцатого. — Зря мы все это затеяли.
— Да что ты паникуешь? — отмахнулся опер. — Все будет хорошо.
Завидная уверенность. У меня, со всем моим фирменным оптимизмом, такой не было. Курить я уже просто не мог, во рту было сухо, как в Сахаре. Вдобавок проснулся зверский аппетит, я прикончил банку каши, но этого было мало.
Без пяти двенадцать со стороны города на пустырь въехали два кортежа. Один, состоящий из двух микроавтобусов "Газель" и "Vectra" выпуска начала девяностых обогнул "восьмерку" и занял позицию по левую руку от нас. Второй — из двух "Grand Cherokee" и эвакуатора с зачехленным авто, остановился справа. Началось. Теперь сомневаться поздно.
— Твоя девчонка в одной из "Газелей", — заметил Дима.
— Сам догадался, — огрызнулся я.
Теперь дальнейшее развитие ситуации зависело исключительно от снайперских способностей опера и верности его расчетов. От меня не зависело уже ничего. Терпеть не могу подобного дерьма. Я чувствовал свою полную беспомощность. Я уже ни на что повлиять не смогу.
Из автомобилей высыпали жулики, по десятку с каждой стороны. Лица с такого расстояния различить было трудно, но среди членов "левой" группировки я разглядел фигуру Славы и казаха. Из "правых" я не знал никого.
Вот Антон отделился от своей грядки и зашагал вперед. Вторая банда так же выставила своего парламентера. Они медленно сходились, и должны были встретиться, по моим расчетам, на уровне заготовленной бомбы, метрах в десяти от нее, ближе к нам.
— Пошла возня, — прошептал капитан, припав к окуляру прицела.
Переговорщиков разделяло метров семь — не больше. Пора. Опер глубоко вздохнул, замер и нажал на спусковой крючок. Боек сухо щелкнул по капсюлю гильзы, но выстрела не последовало. Осечка!
— Твою мать, — выругался Собакин, передергивая затвор. — Лежали слишком долго.
Пустышка вылетела из приемника и, вращаясь в воздухе, ушла в траву. Резким движением руки Дима вогнал в ствол последний патрон и повернул рукоятку, закрывая затвор. Между парламентерами осталось метра четыре. Нельзя дать им встретиться! Нельзя!
Капитан набрал полную грудь воздуха. От напряжения на его лбу выступил пот. Казалось, секунды растянулись на часы. Представитель "правой" группировки медленно занес ногу, перенеся вес на вторую. Антон, так же медленно, вынул из кармана руку и протянул ее для приветствия. Три метра.
Мент, застыв, спустил курок. Тихо звякнул, ударяя по капсюлю, боек. Пуля с тонким свистом покинула жерло ствола, оставив после себя небольшое облачко полупрозрачного дыма. Мгновение спустя, оглушительно громыхнув, дрэгстер поднялся в воздух. На месте, где только что была машина, разрастался огромный огненный шар. Парламентеров отбросило взрывной волной. Воцарилась звенящая тишина, даже птица перестали петь, даже ветер перестал шелестеть в ветвях деревьев. Настоящая тишина настоящего кладбища.
— Суки! — прорезал эту тишину вопль казаха.
Он первым поднялся на ноги, и, достав пистолет, выпускал маслину за маслиной в лежащего на траве бандита.
— Суки!
В ту же секунду разразилась настоящая канонада. Стреляли с обеих сторон из всего, из чего возможно — из автоматов, пистолетов, дробовиков. Слышались характерные "хлестки" Калашникова. Антон развернулся к своим, но пуля оказалась быстрее, он запутался в своих ногах и рухнул, утопая в высокой траве.
— Кажись, готов полковник, — заключил Дима, разглядывая поле боя через оптику SSG 3000.
— Чего? Какой полковник? — не понял я.
— Полковник? Какой полковник? — переспросил капитан.
— Ну, ты только что сказал: "готов полковник", — пояснил я.
— Полковник? Тебе послышалось. Я сказал: "готов, покойник", — нахмурился опер.
— Ты уверен?
— На все сто.
Зато я не уверен. Своим ушам я пока доверяю. Резким прыжком я заскочил капитану на спину, придавил его коленом к земле, выхватил винтовку, накинул на горло Собакина ремень и перевернул оружие, затягивая удавку.
— Ты сейчас сам покойник будешь, — процедил я. — Что ты там про полковника говорил?
— Да ничего, — прохрипел Дима.
— Почему-то я тебе не верю, — я еще сильнее затянул ремень.
— Полковник Тимонин! — прохрипел опер. — Эдуард Тимонин!
— Чего? — протянул я. — Эдуард? Так он — полковник? — я ослабил узел.
— Да, полковник милиции. На пенсии.
— Так ты с самого начала знал, кто он? И что? Зачем тогда это все?
— Затем, — ответил, кашляя, капитан. — Что он все равно отмажется, нервов чуток попортит, но отмажется. Как пять лет назад, когда из-за него наши мужики в Чечне полегли, он тоже отмазался…
И тут я все понял! С самого начала Дима задавался целью не спасти кого-нибудь, а отомстить. Отомстить любым способом, и тут удачно подвернулся я с Таней. Ему было глубоко насрать на меня, на девчонку, на всех. Оперу был нужен только один труп, получить который он мог только в подобном переплете, когда палят направо и налево. А пуля, как известно, дура. Ей глубоко параллельно, чью голову дырявить — уголовника или полковника.
— А казах этот? — продолжал Собакин. — Это туда он машины везет, а оттуда? Знаешь, что?
— Догадываюсь, — буркнул я.
— Мы же родной город от грязи очищаем…
— Да, Димка, — усмехнулся я. — Я думал, это я больной.
— Ты ничего не понял…
— Да все я понял. Очищаем? Молодцы, спору нет. Но я здесь при чем? А Таня в чем виновата? Я думал, мы — друзья…
Отбросив винтовку, и схватив Михо, я кинулся туда, откуда гремела затихающая канонада.
— Подожди! — крикнул вослед опер. — Волыну хоть возьми.
— Оставь, — ответил я. — Застрелиться нечем будет.
Я понесся по склону, скользя по влажной траве и перепрыгивая через торчащие корни. Сердце колотилось в груди, словно бешеное. Воздуха катастрофически не хватало, сказывалась выкуренная накануне пачка сигарет. На Олимпийских играх я бы взял золотую медаль по бегу с препятствиями. Быстрее ветра я преодолел расстояние от нашей засады до поля боя.
Здесь уже никто не стрелял — некому было. Не снижая темпа, я промчался мимо обугленного остова черного болида и подбежал к "Газелям". В первой девушки не было — и Слава Богу. Фургон был до такой степени изрешечен пулями, что выжить в нем не представлялось возможным.
Из второго автомобиля доносился шум борьбы. Я, выставив вперед руку с талисманом, рванул на себя дверь. Здоровый бандит, тот, кого я видел в Таниной квартире, держа упирающуюся девчонку за волосы, пытался вытащить ее из машины. Девушка пыталась сопротивляться, но силы были слишком не равны. В углу, сжавшись в комок, сидел Слава и, покачиваясь, тихонько скулил.
— Отпусти ее, — я навел на громилу голову медведя.
— О! — оскалился он. — Еще не продал?
— Отпустил, быстро, — повторил я.
— А то что? Он меня забодает?
— Типа того.
Голова Михо с грохотом разлетелась на куски, из тела, продырявив плюш, вылетела, кувыркаясь, гильза. Бандит изумленно смотрел единственным оставшимся глазом на дымок, струящийся из Шпалерадзе. Таня с бледным, как бумага, лицом удивленно смотрела на меня. Слава перестал выть и качаться, спрятав поглубже голову. Немая сцена длилась сотые доли секунды, после чего громила, оставляя на перегородке фургона неровную красную полосу, осел на пол. Я разорвал остатки медведя, обнажая автоматический пистолет Стечкина. Земля тебе пухом, Михо.
— Сашка! — девушка бросилась мне на шею. — Сашка, ты!
— Другого дурака знаешь? — улыбнулся я, обнимая ее. — Валим отсюда.
— Подожди, а он?
— Он? — я посмотрел на зажавшегося в углу Славу.
Это не расер. Расеры своих не кидают и не подставляют. Расер обходится без памперсов. Расер — это человек, а не кусок дерьма.
— Слышь, мудень, — обратился я к Славе. — Вали из города. Как можно быстрее и как можно дальше. Еще раз тебя увижу — башку снесу.
Поддерживая Таню за локоть, я направился к своей крошке, стоящей на эвакуаторе. Судя по совершенно целому брезенту, без единой дырки, она, в отличие от шести других автомобилей совершенно не пострадала. Сегодня мне определенно везло.
— Я знала, что ты меня спасешь, — девушка положила голову на мое плечо.
— А то как же, — кивнул я. — Я же обещал.
Внезапно из-за кормы одного из "Черокезов" вышел Дима. Он поднял руку с Макаровым, наставив его точно на нас. Таня в ужасе замерла.
— Ложись, — завопил опер.
Увлекая за собой девушку, я повалился на окропленную кровью траву. Ствол в руке капитана несколько раз подпрыгнул, выплевывая языки пламени. Обернувшись, я увидел Славу, дергающегося в такт входящих в его тело маслин. В руках он сжимал укороченный АК. Собаке — собачья смерть.
— Теперь-то все? — поинтересовался я, помогая Татьяне подняться.
— Кажись, все, — тряхнул головой мент. — А ты боялся, — оскалился он. — Я же сказал: все будет хорошо.
— Только твоей заслуги я что-то не вижу, — резко ответил я.
— Пошел ты, — опер развернулся и зашагал прочь. — Джипаря потом пригоню.
— Ладно, Дим, все же… спасибо… — выдавил из себя я.
— На здоровье.
Сдернув с "десятки" брезент, я убедился, что она чудесным образом не получила и царапины. Видать, кто-то там, наверху, очень сильно меня любит. Протянув девушке руку, я помог ей вскарабкаться на эвакуатор. Только сев в любимое кресло я смог поверить, что теперь все закончено.
Хотя, "все" — сильно сказано. Пора убираться отсюда. Такая перестрелка, вне всяких сомнений, заинтересовала вполне определенные органы, один из представителей которых уже удирал, что есть мочи, на моем паровозе.
Трупов на кладбище заметно прибавилось, причем свежих закопать еще никто не успел. Объясняться в кабинетах, из окон которых Колыму видно, совершенно не хотелось, так что убираться действительно пора. Последняя улика — Стечкин, тщательно протертый промасленной тряпкой, отправился за окно.
— Заводи, — нервно произнесла Татьяна, словно прочитав мои мысли.
— Заводятся девушки, — просветил я ее. — А моторы — пускаются.
Двигатель в ответ на прикосновение любящих рук ответил радостным урчанием. Скатившись по салазкам эвакуатора, я направил нос автомобиля в сторону города и дал волю стрелкам.
— Знаешь, — заметила девушка. — Теперь ты, как честный человек, обязан на мне жениться.
— Да? — погруженный в свои мысли я не очень вникал в суть разговора. — Пожалуй…
— Я согласна! — радостно улыбнулась Таня, чмокнув меня в заросшую щеку.
Черт! Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь. Сболтнул не подумав… а, может, все давно уже было продумано за меня? Тем, кто сидит высоко, глядит далеко и очень сильно меня любит?
