Похитители невест
Богатая свадьба
В Н-ской столичной церкви заканчивались спешные приготовления к богатому венчанию.
Одни служители расстилали нарядный, но уже значительно потертый ковер, другие — устанавливали аналой, осматривали паникадило, люстры, смахивали пыль, что-то чистили тряпками.
— Старайся, Егор, сегодня, кажись, нам хорошо перепадет! — вполголоса говорил один сторож другому.
— Нешто очень уж богатые?
— Чего богаче: миллионы венчаться будут.
— Как так миллионы? — глупо переспросил служитель.
— А так, невеста — первеющая богачиха, единственная дочка купца первой гильдии Сметанина, жених — тоже страшный богач будет, сын купца Русанова. Вот и выходит, что миллионы на миллионы пойдут!
— Ой ли!
— Дурак, правду говорю.
Это известие окрылило Егора. Мысль о щедрых чаевых утроила его старание, и он с каким-то зверским удовольствием плевал на тряпку и обтирал ею перила и карнизы иконостасов.
На клиросе — справа и слева — уже толпились певчие в парадном одеянии.
Регент особенно суетился и волновался.
— Вы, Колюченко, кажется, опять уже «того»? Успели уж! Насвистались? Эх, что с вами и делать!.. Сегодня ведь трудный концерт предстоит…
В голосе регента слышалась укоризна.
— Не беспокойтесь, Иван Елпамидонтович, как известно вам, октаве необходимо подкрепление. Какая же мыслимая октава без водки! Конфуз один выйдет… А я вот как гряну: «Гря-а-ди, гряди, голубица-а-а!..»
И он грянул действительно так, что у регента выпал из рук камертон, а долговязый сторож вздрогнул и чуть не изрек ругательство.
— Эх ведь его как пробирает!
Тенора, дисканты, альты пробовали «верхи» по тону.
В церкви были уже и батюшка, и отец диакон.
— Хорошая свадьба! — убежденно крякал отец диакон.
— Душеспасительная, — соглашался батюшка.
Кое-кто из публики, толпившейся около церкви, проник во внутренность ее.
Это поставило в тупик церковный причт.
— Как отнестись к сему? Пускать народ, жадный до таких зрелищ, в церковь или не пускать?
— Распоряжений особых не было… Стало быть, можно, — решил батюшка. — Как в храм Божий не пускать публику?
— Э-х! — злобно и сокрушенно ворчали сторожа, взирая на «любопытных», наполняющих храм. — И что это они прутся?
— Ну, вы, почтенные, не лезьте, не толпитесь, не закрывайте проход… Не для вас, чай, ковер разостлали! Становитесь в сторонку!
— Известно дело, не для нас… Где нам на бархатных коврах стоять, — шипели достославные «цикорки», обожающие лицезрение богатых венчаний. — А храм-то, чай, не для одних-то толстосумов…
— Ну, ну, ладно… Не прохлаждайтесь, а пожалуйте в сторонку! — окрысивались сторожа.
В церковь уже начинали съезжаться приглашенные на церемонию венчания. То и дело подкатывали экипажи, все — собственные, из которых выходили представители и представительницы именитого петербургского купечества, разодетые в шелка, бархаты, сверкающие массой драгоценных камней.
— Гляди… гляди… Ишь как сияет!.. — доносилось из толпы.
— Чего им не сиять при эдаких деньжищах…
— А что, жених-то еще не приехал, миленькие?
— Нет. Сейчас, должно, прибудет… А ты что, перехватить его у невесты хочешь, тетка?
В толпе, запрудившей собою место перед церковью, паперть и сени ее, прокатывается здоровый, веселый смех.
— Тьфу, тьфу! — плюется, негодует тетка. — Во-первых, какая я тебе тетка, а потом от живого мужа нешто можно за другого выходить?
— А небось хотела бы за такого миллионщика пойти? — не унимается досужий балагур-зубоскал. — Эх, жалко, что ты замужняя, беспременно влюбился бы в тебя жених.
Кругом смех усиливается… Тетка в пылу благородного негодования и оскорбленной гордости начинает уже ругаться.
— Господа! Потише, без безобразий! — решительно изрекает будочник, следящий за порядком перед церковью. — Потеснитесь! Не прите!
Экипажи, привезшие своих богатых владельцев, отъезжали в сторону.
Сквозь узкий проход между двух стен толпы-публики проходила нарядная вереница свадебных гостей.
Церковный староста, видя, что любопытных прибывает все более и более, крикнул сторожам:
— Протяните канаты! Живо, живо!
— Па-а-ди! Берегись! — доносились громкие, жирные окрики чудовищно толстых кучеров.
— Ах, милушки, уж не жених ли?
— И то как будто.
— Чего вы врете, какой это жених…
Шумит, волнуется, жужжит, судачит и злословит толпа.
— Едет! Едет! — прокатилось в ней волной.
Действительно, из роскошной кареты вышел жених, окруженный щегольскими шаферами, под руку с посаженым отцом.
— Ах, молодой, красивый! — заволновалась толпа.
— И такой миллионщик!..
В церкви уже зажжены люстры, паникадило, вся она сверкает морем огня. Блеск свечей переливается радужным светом в бриллиантах нарядных дам и девиц богатого купеческого царства.
Теперь началось ожидание невесты. Любопытство и нетерпение толпы достигли крайнего напряжения.
Прерванное венчание. Невеста с усами. Ее похищение
Почти одновременно к церкви подъехали две кареты, запряженные дивными рысаками.
Из первой кареты вышла невеста, окруженная «подругами», вторая карета отъехала в сторону.
Те, кто ожидал прибытия невесты, чтобы посмотреть, какова она, были жестоко разочарованы: из-за плотного шелкового тюля-газа фаты лица совсем не было видно. К тому же невеста не отнимала от лица кружевного платка.
— Что это она так закрылась?
— Стыдится, может…
— Да чего ей стыдиться-то? Говорят, красавица писаная. Сопутствуемая посаженой матерью, рыхлой купчихой в богатейшем наряде, невеста вошла в храм.
Навстречу ей спешил жених, кудрявый молодой человек, во фраке, с глупой, бараньей физиономией.
— Дорогая, — тихо шепнул он ей.
«Гря-а-ди, гряди, голубица!» — грянул хор приветственный концерт.
На одну секунду невеста остановилась, вздрогнула, словно страшась идти дальше, но потом, очевидно, взяв себя в руки, она — под руку с женихом — направилась к аналою.
— Что это она платок держит у лица? Плачет, что ли?
— А как же не плакать, последний девичий денек, чай.
Сотни глаз, жадных, любопытных, устремлены на пару, которую сейчас будут венчать.
Священник, мягко, ласково улыбаясь, встречает жениха и невесту, устанавливает их у аналоя. Шафера занимают свои места за женихом и невестой. Заливаются тенора, гудит октава.
Гря-а-ди, гряди, голубица…
— Как она волнуется!
— Зато как ликующе весел и победоносен жених!
Венчание началось.
Но не успел еще священник произнести несколько слов, как вдруг церковь огласилась безумно-страшным криком жениха:
— Ай! Господи, что это?
Храм вздрогнул. Все, как один человек, направили свои взоры на венчающихся, и то, что они увидели, заставило и их испустить возгласы, полные не меньшего страха:
— Глядите! Глядите! Что э-это такое?
Невеста стояла, откинув с лица венчальную фату.
— Усы! Мужчина!
Батюшка отшатнулся. Жених окаменел.
На лице невесты красовались весьма изрядные усы!
— Что это… кто это?.. — бормотал жених, бледный, как полотно, с выпученными глазами.
— Что такое? Что случилось?
— Мужчина… усы… невесту подменили…
Пользуясь общей паникой, вернее, общим оцепенением, невеста с усами быстро направилась к выходу.
В «сенях» храма к ней бросилась высокая мужская фигура, закутанная в широкий плащ, и схватила невесту на руки.
— Скорее! Моя! Моя! — прозвучал громкий, ликующий голос.
Все как бараны шарахнулись в сторону. Держа невесту на руках, похититель выбежал на паперть, сбежал по ступенькам и крикнул:
— Семен, давай!
Карета лихо подкатила и, когда в ней скрылся похититель со своей добычей, быстро понеслась и скрылась за углом следующей улицы.
— Держи! Держи! — раздался чей-то испуганный крик.
То, что произошло затем в церкви и перед ней, не поддается описанию.
Когда миг столбняка, овладевшего всеми, прошел, начались сцены, сделавшие бы честь любой трескучей мелодраме.
— Что же это такое? — дрожащим голосом спросил донельзя пораженный священник, обращаясь к жениху, которого уже окружала толпа родственников и знакомых, как его, так и его невесты.
Тот бессмысленно хватался руками за голову.
— Ничего… ничего не понимаю… не знаю.
И бросился вдруг к посаженой матери невесты.
— Как же это так?! Кого вы привезли?!
За ним наступал и его посаженый отец:
— Стыд! Позор! Бесчестие! Кого вы привезли, матушка?
— Как кого? Глашеньку Сметанину, — лепетала обезумевшая от всего происшедшего посаженая мать.
— Это — с усами-то?.. Это у Глашеньки в одну ночь усы выросли?! Да это бунт, заговор.
Купчиха, посаженая мать, сомлела и опрокинулась навзничь. Ее подхватили. Это еще более усилило общую панику.
— К родителям невесты!
— Дать знать полиции!
— Вот так история! Невесту с усами выкрали!
Жених ломал в отчаянии руки и громко плакал. Его утешали шафера, родственники, знакомые.
— Да в чем дело? Как же так могло это произойти? Таких чудес еще не бывало!
— А я почем знаю, я откуда знаю? — захлебывался злосчастный жених с бараньим лицом. — Осрамили, ославили!..
— Да откуда у нее усы выросли?
— Наваждение… Диавольское наваждение и искушение. Может, это и не невеста, а оборотень?
— Так зачем же этого оборотня стали похищать?
— Скандал! Скандал! На какую свадьбу нас пригласили?
— Н-да… можно сказать, красивенькая история!.. — Батюшка уныло смотрел на диакона.
— Тридцать пять лет священствую, а такого чуда не видывал, — сокрушенно бормотал он.
— Что говорить, «душеспасительная» свадьба, отец Александр, как вы соизволили ее назвать, — насмешливо отвечал диакон. На клиросе шло не меньшее волнение:
— Вот так «голубица»! — ужасной октавой гремел бас. — У этой голубицы усы чуть-чуть поменьше моих. А еще регент говорил: и зачем это вы, Колюченко, насосались винищем? А ежели я предчувствовал, может, сие церковное поношение? А? Иван Елпамидонтович, как же вы полагаете: прав был я или нет, взявши подкрепление загодя?
Регент только руками разводил.
— Ну-ну… Пропала мзда за концертное пение…
Перед церковью шло не меньшее волнение.
— Невесту украли! Вот так фунт изюму с кисточкой!
— Слышь, паря, у невесты под венцом усы выросли!
— Ври больше…
— А ей-богу! Усы — во какие!
— А как это он ее ловко, братцы, слямзил! Молодчина!
— Это по-нашенски: орел!
— Матушки! Святители! — шамкала какая-то ветхая старушка с костылем. — Неужто правда? А где ж у ней, у поганой, усы-то выросли?
— На губе, бабушка, на губе!.. — с хохотом отвечали ей голоса зубоскалов.
Паника росла, увеличивалась.
К вечеру весь Петербург кричал о необыкновенном приключении с венчанием двух отпрысков известнейших миллионеров-купцов. Стоустая молва, конечно, разукрасила все это, и многие невесты-девицы со страхом бросались к зеркалу:
— Господи помилуй, уж не выросли ли и у меня усы?
«Отыщите невесту, господин Путилин!» Новое похищение
Я сидел у Путилина в его служебном кабинете, беседуя с ним о необычайном происшествии, имевшем место в Н-ской церкви. Было часов около девяти часов вечера.
— Хочешь держать пари, доктор, что они явятся ко мне? — улыбаясь, задал мне вопрос мой талантливый друг.
— Кто «они», Иван Дмитриевич?
— Ну, потерпевшие, конечно… Честное слово, если бы я был на их месте, я сделал бы это!
— Ты говоришь о трагическом венчании?
Путилин улыбнулся еще более широкой улыбкой.
— Трагическом… Ах, мой скверный доктор, как ты любишь сгущать краски. По-моему, тут гораздо более налицо комического, чем трагического, элемента.
— Но ведь это — необычайно, как хочешь…
— Совершенно верно. И наперед тебе скажу, дело это очень трудное, но… но не мрачное…
— Что ты за удивительный человек, Иван Дмитриевич! — искренно-восторженно вырвалось у меня. — Неужели ты уже сейчас что-нибудь проводишь?
В дверь кабинета раздался стук.
— Ваше превосходительство, вас желают видеть…
— Господа Русановы? — спокойно спросил великий сыщик.
— Да-с, — удивленно ответил дежурный агент.
— Пусть войдут.
В кабинет вошли два посетителя, один — уже старик, красивый, важный, упитанный, другой — молодой человек в пиджаке, с глупым бараньим лицом.
— Господа Русановы? — обратился к вошедшим Путилин.
— Да-с, ваше превосходительство, — ответил старик.
— Прошу покорно. По делу неудачного венчания?
Миллионер Русанов-отец удивленно вскинул глазами.
— А вы… вы уже знаете?..
— Я, голубчик, начальник сыскной полиции, поэтому я все должен знать.
И, повернувшись к молодому человеку, неудачному жениху, шутливо проговорил:
— Эх, молодой человек, молодой человек! Нехорошо: из рук невесту выпустили! Проворонили!..
Молодой Русанов густо покраснел, с досадой мотая кудрявой бараньей головой.
— Как же-с… помилуйте…
— Усов испугались? Подумаешь, какая невидаль!
— Как, ваше превосходительство?! — оба в голос воскликнули они. — Как? Вы находите неудивительным, что у девушки вдруг под венцом выросли большие усы?!
— Совершенно верно: ровно ничего удивительного не вижу в этом, — бесстрастно, с улыбкой ответил мой гениальный друг.
Оба Русанова в сильнейшем изумлении уставились на Путилина. Каюсь. Я сам с не меньшим удивлением поглядел на него. «Что он говорит?» — пронеслось у меня в голове.
— Усы у девушки?!
— Усы у девушки.
— Вы как это, всерьез или в шутку, ваше превосходительство? — В голосе старика миллионера послышалась досада.
— Я не имею обыкновения шутить, любезный господин Русанов. Ну-с, в чем дело? Невеста вашего сына, дочь купца первой гильдии Аглая Сметанина действительно исчезла? Вы, конечно, из церкви бросились в дом ее родителей и что вы узнали от отца и матери?
— Да-с, поехали туда… С самой дурно сделалось… Отец — волосы рвет на голове. А узнали мы, что дочь их, Аглая, невеста моего сына, отбыла, честь честью, с подружками и с посаженой матерью в карете в церковь. А вот что дальше произошло, это так непостижимо…
— Усов у вашей невесты не было? — повернулся Путилин к жениху.
— Что вы-с… Помилуйте… да ежели бы у нее были усы — разве я предложил бы ей руку и сердце? Слава богу, мы и безусых девиц, при нашем капитале, найдем сколько угодно…
Фигура, физиономия молодого Русанова были настолько потешны, что я не выдержал и расхохотался.
— Кому-с — смех, кому — слезы, — недовольно пробурчал старик миллионер.
— Простите, я вовсе не смеюсь над вами… но, согласитесь, такое необыкновенное приключение, — смешался я.
— Итак, невеста вашего сына бесследно исчезла? И вы желаете…
— Чтобы вы, ваше превосходительство, помогли нашему горю, распутали эту необыкновенную историю.
— Вы никаких особых подозрений не имеете?
Старик-миллионер взглянул на сына.
— Ты как, Васенька, ничего не примечал? А? — Васенька отрицательно покачал головой.
— Ничего-с особенного-с…
— Она была влюблена в вас, ваша невеста?
— Как-с сказать-с… Девицы конфузятся высказывать свои чувства.
В дверь кабинета раздался стук.
— Входите! — крикнул Путилин.
В кабинет бомбой влетела толстая купчиха, расфранченная, но со шляпой, съехавшей набок.
За ней еле поспевал помощник Путилина.
— Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! — завопила она.
— Ради бога? Что такое? Что случилось? — попятился мой талантливый друг.
— Украли! Украли! Выкрали!
— Что украли? Да вы успокойтесь, сударыня, придите в себя, объясните толком.
— Как я приду в себя, когда я из себя вон вышла?! — еще больше завопила купчиха, бросаясь в кресло.
— В чем дело, Виноградов?
— Почти одинаковый случай… сейчас у госпожи Сосипатровой исчезла дочь-невеста. Выкрадена из кареты во время следования к венцу в церковь Спаса.
— Что?! — привскочил даже старик Русанов. — Слава те, Господи!
Радость, ликование послышались в голосе миллионера. Он даже перекрестился широким, размашистым крестом.
Это неожиданное восклицание привело в ярость прибывшую купчиху.
Она бросилась как разъяренная тигрица к Русанову:
— Как?! — взвизгнула она. — Что это вы сказали, батюшка? Слава Богу? Это слава Богу, что у меня дочь из-под венца похитили?! Да как вы, старый пес…
— Именно, слава Богу, потому, значит, не я один в конфузе, что у моего сына невесту скрали, — с чувством удовлетворенного купеческого самолюбия произнес Русанов.
Путилину пришлось вмешаться, дабы предотвратить сцену грубой перебранки взволнованных родителей.
— Что произошло?
— А то, господин начальник, что когда ехала карета с моей дочерью-невестой, вдруг поравнялась с ней другая. Не успели опомниться посаженая мать и шаферицы, как дверца той проклятой кареты распахнулась, в нашу карету впрыгнул злодей и, схватив на руки мою дочь, исчез…
— С кем должна была венчаться ваша дочь?
— С откупщиком К-вым, — всхлипнула купчиха.
— Хорошо, господа, я сделаю все, что могу, чтобы раскрыть похитителей ваших невест.
Когда мы остались одни, Путилин шутливо спросил меня:
— Скажи, доктор, медицина не знает таких случаев, когда у барышень вдруг моментально вырастают усы?
— До сих пор, мой друг, таких чудес не бывало.
— Однако видишь, они, эти чудеса, существуют…
Путилин погрузился в продолжительное раздумье.
— Помилуй бог, забавный случай! — оживленно вырвалось у него.
— Ты считаешь это дело серьезным?
— В каком смысле смотря. Если насчет крови-убийства — этого в данных случаях не имеется, но сами по себе похищения совершены ловко, и, может быть, не так-то легко будет их раскрыть.
Начало «кривой» Путилина
В доме Сметанина, отца невесты с усами, нас встретили не особенно приветливо. «Сама» заболела, слегла в постель, а «сам», темнее тучи, рвал и метал, рыча аки лев…
— Вот дочку вашу хочу попытаться разыскать, любезный господин Сметанин, — проговорил Путилин.
— Чувствительно благодарен, а только можно бы и без этого обойтись, — угрюмо ответил старый купец.
— Как?! Вы не хотите отыскать свою дочь?
— Совершенно верно, особого желания не имею.
— Почему же?
— А потому, ваше превосходительство, куда же она годится после такого сраму? На всю столицу ославилась и фамилию мою обесчестила.
— Ну, какое тут бесчестие, — утешил миллионщика Путилин. — Меня вот Русанов-старик просил отыскать невесту его сына — вашу дочь.
— Да ну? Неужто? Значит, не вполне прогневался? — В голосе Сметанина послышалась радость.
— Да ведь я бы и вам рекомендовал подождать гневаться на вашу исчезнувшую дочь. А что, если в этой необыкновенной оказии скрывается преступление?
Купец побледнел.
— А именно?
— А то, что вашу дочь могла похитить какая-нибудь банда негодяев. Знаете ли вы, что произошло почти одновременно с исчезновением вашей дочери?
И он поведал ошеломленному миллионеру о похищении дочери-невесты купчихи Сосипатровой.
— И у нее! Что же… что же это такое, ваше превосходительство?..
— А вот это-то и надо расследовать.
— Явите такую милость! Вовеки благодарен буду.
— Где комната вашей дочери? Укажите мне. Надо ее осмотреть.
Сметанин провел нас анфиладой комнат, убранных с поражающей купеческой роскошью.
— Вот ее комнаты, ваше превосходительство.
Они, как и все жилые помещения тогдашнего купечества, были меблированы очень просто.
На диване, на стульях, на креслах — всюду в беспорядке валялись различные принадлежности женского туалета.
— С момента одевания к венцу вашей дочери эта комната не прибиралась? — спросил Путилин.
— Нет. До того ли было? Это страшное известие как громом поразило нас всех.
— Вы не помните, в каком платье была ваша дочь до венчального наряда?
Сметанин руками развел.
— Ей-богу, не упомню. Все из головы вышибло!
— Скажите, кто прислуживает вашей дочери?
— Девушка, Паша.
— Она, то есть ваша дочь, хорошо к ней относится? Любит ее?
— О да! Дочь моя — не гордячка, добрая, приветливая, так уж воспитана.
— Пригласите эту девушку сюда.
Через несколько минут перед нами стояла хорошенькая девушка с бойким, плутоватым лицом, несколько смущенным.
— Вы слышали, милая, какое несчастье приключилось с вашей барышней? Ее похитили из-под венца.
— Да-с, слышала, — не подымая глаз, пролепетала она.
— Вам жалко барышни?
На миг, еле уловимый, в лукавых глазенках горничной промелькнул какой-то огонек.
— Очень-с…
— А она ведь нашлась! — вдруг быстро выпалил Путилин.
— Да неужто? — отпрянула девушка. Странное дело, в этом возгласе послышалось больше испуга, чем радости.
Путилин усмехнулся.
— Ну-с, милая, а теперь покажите, в каком платье была ваша барышня до одевания в подвенечный наряд. В этом?
И он взял с кресла тонкое батистовое платье.
— Ах нет, не в этом! Позвольте мне это… я уберу… тут такой беспорядок, — в сильном смущении залепетала горничная.
— Теперь можете идти! — властно приказал Путилин. Еще растерянный взгляд — и она ушла.
В платье Путилин отыскивал карман.
— Помилуй бог, чего только не приходится делать! — шутливо бросил он нам.
Через несколько секунд в руках его находилась розовая бумажка. Он подошел к окну и углубился в чтение.
— Вы что-то нашли, кажется, ваше превосходительство? — спросил Сметанин.
— Так, пустяки… А вот вы лучше скажите мне, ваша дочь шла под венец с Русановым не по любви?
— Как сказать… она плакала, просила пообождать со свадьбой, но перед моей волей смирилась. У нас, в купечестве, еще слава богу, дети отцов слушаются.
— И… пропадают, как пропала ваша дочь? — насмешливо бросил Путилин.
Миллионера-купца передернуло.
— Так что, ваше…
— Так что, любезный господин Сметанин, дочь вашу я поищу и, быть может, найду, но что она не будет женой Русанова — в этом могу поручиться вам.
— Это-с почему?
— Потому. Пока прощайте. Лишь только что узнаю, скажу вам.
Путилин сухо попрощался с хозяином дома, и мы уехали. Сидя в коляске, Путилин раздраженно заметил:
— Экие мастодонты каменного века! Сами калечат жизнь, счастье своих детей и сами же первые поют Лазаря.
— Ты что-нибудь узнал, Иван Дмитриевич?
— Только то, что я и предполагал. Но где находится эта красавица Глашенька, я не знаю, доктор.
— А как же с делом Сосипатровой?
— Видишь ли, если моя «кривая» не обманет меня в этом деле, то она вполне приложима и к похищению сей купеческой дочери. Решив первое уравнение, мы быстро и легко решим и второе.
Необычайное ночное путешествие
Около двенадцати часов ночи я услышал знакомый звонок.
«Неужто Иван Дмитриевич? — радостно подумал я. — Верно, случилось что-нибудь новое, экстренное».
Не успел я выскочить из спальни, смежной с моим приемным кабинетом, как в него вошел, громко звеня шпорами и пристукивая саблей, гусарский полковник.
Я попятился даже.
— Что вам угодно? — в чрезвычайном удивлении спросил я.
— Попросить вас, господин доктор, немедленно одеваться, чтобы следовать вместе со мной.
С нами крестная сила! Голос Путилина, моего талантливого друга!
— Иван Дмитриевич, да неужто это ты?!
Путилин — это был он — громко расхохотался.
— Что — удивлен? Таким меня еще никогда не видел?
— Черт знает, что такое… Ты, кажется, твердо решил сводить меня с ума своими сюрпризами.
— Однако, живо, живо! Нам нельзя терять времени, доктор! Мы должны ехать.
— Куда?
— Далеко. В Колпино.
— Что? В Колпино? Сейчас? Ночью? Зачем? Да сейчас уже и поезда нет.
Моему изумлению не было границ.
— Когда ты только избавишься от твоей постоянной привычки засыпать меня вопросами? А относительно того, как мы доберемся туда, не беспокойся: нас ожидает лихая тройка.
Через несколько минут мы уже находились в коляске.
— Ну, лихо валяй, Николай! — возбужденно крикнул кучеру мой друг.
По интонации голоса его я понял, что он находится в том отличном состоянии духа, какое у него всегда бывает, когда он нападал на верный след.
Признаюсь, сильное любопытство разбирало меня. «Что за история? Зачем мы ночью катим в Колпино?» Но, наученный горьким опытом, я знал, что все расспросы бесполезны до тех пор, пока мой гениальный друг не сочтет нужным сам объясниться.
Я только кряхтел, ожесточенно куря сигару.
— Любопытно? — вдруг спросил меня Путилин, лукаво поглядывая на меня.
— Ничуть, — с притворным равнодушием ответил я.
— Ой, врешь, доктор! — тихо рассмеялся он. — Вижу по тому, как ты дымишь сигарой… Признайся, что моя форма тебя смущает.
— Отчасти… если хочешь…
— С чего, дескать, Иван Дмитриевич обратился в гусарского полковника? Правда?
— Правда.
— Ну, так знай, что я тебе еще не такой сюрприз приготовил.
— Ого!
— Знаешь ли ты, куда и зачем мы едем?
— Понятия не имею, за исключением того, что мы едем в Колпино.
— Мы, — Путилин сделал паузу, — мы едем в церковь венчаться с тобой.
Как ни был я искушен всевозможными трюками гениального сыщика, я не поверил своим ушам.
— Что такое? Венчаться? Мы с тобой?!
— Венчаться. Мы с тобой. Вот в этом чемодане и твой подвенечный наряд.
Я не мог выговорить ни слова от изумления.
— Ты шутишь?
— Нимало, — ответил Путилин, раскрывая чемодан и вынимая из него белое платье, белые туфли, фату, флердоранж. — Помилуй бог, если в фешенебельной петербургской церкви могла венчаться купеческая дочь с гусарскими усами, то почему в скромной колпинской церкви не может случиться такая же оказия?.. Прошу покорно, доктор, скинуть с себя все, что полагается, и облечься в наряд невинной голубицы.
— Иван Дмитриевич, не рехнулся ли ты?! — воскликнул я.
Путилин передернул плечами.
— Честное слово, доктор, ты заставляешь меня сожалеть, что вместо тебя я не взял с собою мою агентшу, твою знакомую по делам «Квазимодо» и «Калиостро». Но я хотел доставить тебе удовольствие… Ну, ну, мой старый друг, облачайся. Ты не рискуешь простудиться, так как ночь на редкость тепла. Я помогу тебе…
И… не прошло и пяти минут, как рядом с Путилиным сидела невеста, не скажу, чтобы очень изящная, так как она была — ваш покорный слуга, доктор медицины.
— Скорей! Потрогивай, Николай! — покрикивал на кучера Путилин.
Мы ехали по шоссе, тянувшемуся параллельно полотну железной дороги, очень быстро. Верстовые столбы мелькали. Душная июньская ночь, когда еще заря с зарей сходится, кончалась. Вот-вот — и должно было появиться солнце во всем своем сверкающем великолепии.
— Что же я должен делать? — обратился я к моему «жениху».
— Молчать. Больше ничего. Остальное предоставь мне, — невозмутимо ответил Путилин.
Вот из-за леса уже брызнули первые лучи восходящего солнца. Мы подъехали к Колпину.
В гостях у колпинского священника
Колпино в то время было совсем маленьким, глухим посадом с церковью, с небольшими деревянными домишками, пользовавшимся далеко не лестной репутацией.
Несколько раз там были обнаружены тайные притоны фальшивомонетчиков, воров-рецидивистов и даже убийц. Когда мы въехали в него, он спал еще, этот посад. Ни души, ни звука. Даже собаки не лаяли.
— К дому священника, около церкви! — отдал Путилин приказание кучеру.
«Святители! Да никак Иван Дмитриевич на самом деле думает о венчании?» — с изумлением подумал я.
Мы проехали несколькими узкими улицами — если только эти закоулки между домишками можно так назвать — и остановились около одноэтажного деревянного домика, потонувшего в зелени сада.
— Ну-с, вот мы и приехали, — пробормотал мой талантливый друг. — Теперь прошу тебя опустить вуаль на лицо, особенно тщательно закутать ею лицо и не произносить ни слова.
Он вылез из коляски.
— А я?
— Пока погоди.
Подойдя к высокому крылечку и поднявшись по ступеням его, Путилин постучал в дверь.
Из сада донесся неистовый лай собаки.
— Кто там? — раздался из-за двери недовольный женский голос.
— К батюшке приехали, — ответил Путилин.
— Да кто вы будете?
— Отворите, тогда увидите.
— Как бы не так! А если вы разбойники?
— А вы сами кто будете? — со смехом в голосе спросил Путилин.
— Я-с матушка попадья.
— Так вы вот что, матушка, пойдите к вашему супругу… Он спит?
— Почивает…
— Будите его скорей, скажите, что из Петербурга гусар приехал с барышней… Он знает, по какому делу…
Но будить матушке батюшку не пришлось: очевидно, он или кого-нибудь поджидал, или же сон его был очень чуток.
Дверь распахнулась.
— Иди, иди! Не твоего ума тут дело, — бросил старый-престарый священник своей попадье.
Та, однако, терзаемая, по-видимому, злейшим любопытством, выглянула и всплеснула руками.
— Военный! Невеста! Батюшки святы! — И быстро скрылась.
На лице священника, вышедшего в одном подряснике, изобразилось некоторое удивление при виде Путилина.
— Ну вот, батюшка, доставил вам невесту. Позвольте представиться: однополчанин моего друга, полковник Путилин.
— Весьма приятно-с… Польщен честью. Изволили сказать: Путилин? Не родственник нашему замечательному начальнику сыскной полиции, Ивану Дмитриевичу Путилину, проникновенно раскрывающему самые тщательные дела?
Путилин усмехнулся.
— Нет-с, батюшка, не состою в родстве.
Я, несмотря на все мое необычайное положение в роли и костюме невесты, еле удержался от смеха.
— Простите уж великодушно, что стою перед вами в столь неприглядном виде, — пробормотал престарелый иерей. — А скажите, пожалуйста, какую же из двух невест изволили вы привезти?
— Как которую из двух? — в сильнейшем изумлении вырвалось у Путилина.
На этот раз в голосе моего друга я ясно различил нотки не притворного, а искреннего удивления.
«Что все это означает?» — пронеслось у меня в голове.
— Так-с, ведь сейчас двух будем окручивать, — улыбнулся престарелый иерей.
Путилин провел рукой по лбу (этот жест он всегда употреблял, когда его что-либо сильно озадачивало) и вдруг громко рассмеялся.
— Невесту первого обратившегося к вам, батюшка! — Хохот Путилина был настолько заразительно-веселым, что батюшка сам тихо рассмеялся.
— Девицу Сметанину, значит? Ах, бедокуры вы, бедокуры! Эдакие вы фортели выкидываете! Нагорит мне здорово за ваши гусарские проделки…
Путилин расхохотался еще пуще.
— Однако, батюшка, я думаю, что коляску следовало бы ввести во двор… Неравно, кто увидит… хоть и рано еще, всего четвертый час в начале, а вдруг кто проснется.
— Верно, верно, — смущенно залепетал иерей. — А невестушка?
— Я ее сейчас высажу, и мы подождем здесь, у крылечка, вас.
— А в горницы? Милости просим, в горницы.
— Нет, не беспокойтесь. Мой друг ведь говорил вам, когда мы приедем? Когда назначено венчание?
— Да часов в пять утра, а может, и раньше. Они ведь, как вам известно, вместе приедут.
— Да, да… Но он просил меня прямо привести невесту в церковь. Уж вы будьте добры, батюшка, одевайтесь скорее. Времени терять нельзя…
— Да, да… сейчас… сию минуту… Ах, Господи. — Путилин подошел ко мне, помог мне высадиться из коляски и накинул на меня мою шинель. — Въезжай в ворота! — отдал он приказ кучеру. — Сейчас их откроют.
— Иван Дмитриевич, голубчик, хоть одно слово… В чем дело?
— Я знал одно, но не ожидал другого. Помилуй бог, вот нежданность, погонишься за одним зайцем — поймаешь двух.
Вскоре ворота раскрылись. Коляска въехала туда. На пороге домика появился священник с дряхлым тоже стариком в подряснике.
— А это пономарь — псаломщик мой. Пожалуйте!..
В церкви, в ожидании свадебного поезда
— Ну, Кузя, отворяй с богом!
Кузя, которому было лет за семьдесят, отпер большой замок на железной двери, раскрыл ее, и мы вошли во внутренность церкви. Миром, покоем, святой тишиной повеяло на нас.
Церковь была маленькая, бедная. Тут не сверкали золотом и драгоценными камнями скромные ризы икон, тут не было нарядных копров, серебряных паникадил… Но зато тут была масса воздуха, света.
Лучи солнца врывались через окна и заливали храм золотыми потоками.
— Ну, Кузя, приготовляй, — обратился к псаломщику батюшка.
Путилин посмотрел на часы.
— Да, теперь надо скоро ожидать.
— Мне-то не долго облачиться… Скажите, барышня, вы, конечно, по доброй воле идете под венец? — вдруг обратился старенький священник ко мне.
Я, твердо памятуя приказание моего друга, молчал.
— Вы не удивляйтесь, батюшка, что невеста молчит… Сами понимаете, волнение… тревога… утомление… А только Сметанина идет, безусловно, по доброй воле. Да, впрочем, кто же таким романтическим образом, уводом, венчается не по любви?..
— Это вы точно сказали, господин полковник, — мягко, тихо рассмеялся старый батюшка. — А вы, извините, как полагаете, почему я решился на такое венчание?
— Чрезвычайно добро и любезно с вашей стороны… хотя и рискованно, — пробормотал Путилин.
— Вы, может, полагаете, что я на деньги польстился? Нет, полковник, из-за денег я не пошел бы на это дело. А вот случай был со мной один в моей долгой священнической службе.
Лицо симпатичного иерея омрачилось.
— Какой же случай, батюшка?
— А такой, изволите видеть. Вот как бы теперь, к примеру сказать, обратился ко мне один молодой человек. «Повенчайте, — говорит, — ради бога, нас, батюшка, без бумаг невесты. Свадьба, — говорит, — уводом. Мы любим друг друга, а родители невесту мою за другого прочат». Я наотрез отказался. Ни за что, говорю, нипочем! Он аж в слезы. «Что ж, — говорит, — нам делать? Так взять жить — ее только ославишь, сраму предашь; ждать — за другого волоком потащут в церковь. С деньгами да с бумагами в порядке — кто же не окрутит?» Так я и отказался. Ушел мой бедный молодой человек, а через неделю я в газете прочитал, что он застрелился. Поверите ли, оторопь, жуть, тоска взяла меня. Мой, думаю, ведь это грех. Повенчал бы я их, ничего этого не случилось. Долго мучился я и тогда же решил, что ежели ко мне когда кто иной еще обратится с такой же просьбой, уважить сию просьбу, обвенчать. И вот-с, спустя столько-то лет случай и выходит с вашими знакомыми. Я даже обрадовался: грех старый сниму с души. А денег мне не надо: нам со старухой моей попадьей жить немного осталось, хватит…
Путилин, человек чрезвычайно добрый, чувствительный, был растроган рассказом старого священника и с чувством пожал ему руку.
— Вот какие светлые личности попадаются среди духовенства, — бросил он мне. — Позвольте, я слышу топот лошадей. Кажется, едут.
— И то, и то!.. — засуетился симпатичный батюшка. — Что ж, встречу бедокуров!
И с этими словами он засеменил старческими ногами к выходу из храма.
Три невесты и… два жениха
Путилин, схватив меня за руку, потянул назад, шепнув:
— Тут вот выступ притвора… Спрячемся здесь. Любопытно послушать их объяснение. Играть уж комедию — так до конца!
Не прошло и нескольких секунд, как послышались шаги, звон шпор, раздались голоса:
— Ну, батюшка, вот и мы!
И вслед за этим веселым, звучным мужским голосом раздался трясущийся, вздрагивающий голос батюшки:
— Позвольте, а кто же эта вот девица в подвенечном уборе?
— Как кто? Моя невеста, батюшка! — удивленно воскликнул другой мужской голос.
— Как-с ваша невеста? — заикнулся старый священник.
— Очень просто, моя невеста. Да что с вами, батюшка?
— Позвольте, сколько же невест-то всего? Три, значит? — Голос священника дрожал. В нем слышались не только изумление, но и испуг.
— Как — три? Откуда вы взяли третью? Вот моя невеста, вот невеста моего приятеля. Вы простите меня, батюшка, я вас не понимаю.
В голосе офицера звенело несказанное удивление.
— Нет-с, вы уж дозвольте мне вас не понять! — взволнованно проговорил престарелый иерей. — Я еще по милости Божией из ума не выжил и до трех считать не разучился и трех невест на двух женихах повенчать никак не могу-с…
— Il est devenu fau! Он сошел с ума! — с отчаянием в голосе воскликнул по-французски один из прибывших.
— Эта невеста — раз, та невеста — два, а эта девица — уже три. Как ни считайте, выходит три.
— Да какая та невеста?.. О ком вы говорите? — звякнули шпоры.
— Та-с, которая приехала сейчас с вашим приятелем. Ваша невеста.
— Что! Что такое?! Моя невеста приехала с моим приятелем?! Да вы… вы, извините, с ума сошли, батюшка! Вот моя невеста, она стоит перед нами.
— Коля, ради бога, что это значит? — послышался испуганный женский голос.
— Да, с вашим приятелем, Путилиным… Девица Сметанина, — продолжал батюшка.
— С Путилиным?! — послышались испуганные возгласы.
— Да-с.
— С каким Путилиным?
— С полковником гусарским…
— Нет, батюшка, вы ошибаетесь: не с гусарским полковником, а с начальником Санкт-Петербургской сыскной полиции! — громко проговорил Путилин, выходя из-за прикрытия.
Его внезапное появление было подобно неожиданному удару грома. Громкий крик испуга, изумления вырвался из четырех уст: двух офицеров гусарского полка и двух барышень в подвенечных нарядах.
— Ах! — прокатился и замер под высокими церковными сводами этот крик.
Барышни пошатнулись и, наверное бы, упали, если бы их не подхватили офицеры. Бедняжка-священник остолбенел, замер, застыл.
Первым опомнился высокий, стройный офицер. Он сделал шаг по направлению к Путилину и гневно крикнул:
— Что это за мистификация, что это за маскарад? Кто вы, милостивый государь, и по какому праву вы одеты в этот мундир?
— Кто я, вы уже слышали: начальник сыскной полиции Путилин, а по какому праву я в мундире, я не обязан вам давать ответа. Я имею право наряжаться так, как мне угодно для пользы дела. А вот мне было бы интересно знать, по какому праву вы изволили облачиться в какой-то плащ, ворваться в церковь и похитить невесту… с усами? — отчеканил гениальный сыщик.
Офицер растерялся, опешил.
— Так как вы предпочитаете невест с усами, господин Неведомский, то я и захватил для вас таковую. — С этими словами Путилин вывел меня за руку и сорвал вуаль с моего лица, которое в эту трагическую минуту было, по всей вероятности, в высокой степени глупо. — Рекомендую, девица Сметанина, ваша невеста с усами и даже с бородой!
Раздался новый крик испуга и изумления. Батюшка, взглянув на меня, затрясся.
— Свят, свят, свят! — дрожащим голосом вырвалось у него.
Нет слов описать выражение лиц нашей странной группы, того столбняка, который овладел всеми, за исключением меня и Путилина.
— Ну-с, господа, что же мы будем теперь делать? Как мне прикажете поступить со всеми вами? По закону я могу вас не арестовывать, — обратился Путилин к офицерам, — так как это — дело вашего военного начальства… Но ваших невест я обязан арестовать вследствие заявления их родителей.
Обе невесты плакали.
— И вы это сделаете? — вырвалось у обоих офицеров-женихов.
— Я обязан.
— Честное слово, мы этого не допустим!
— Вы окажете сопротивление? Но не забывайте, господа, что это уже явится тяжким преступлением, за которое вас по головке не погладят.
Взбешенные офицеры были белее полотна.
И вдруг, к моему глубокому удивлению, Путилин громко и весело расхохотался.
— Вы еще смеетесь?! — рванулся один из женихов, Неведомский.
— Ну да! И знаете, почему? Потому что я нашел счастливый выход для всех вас.
— Какой?
— У вас шаферов нет?
— Вы продолжаете издеваться, господин Путилин?
— Я вас спрашиваю: у вас шаферов нет?
— Нет.
— Ну, так вот позвольте нам с доктором заменить их вам. Живо к аналою, господа, живо! Батюшка, пожалуйте!
— Как-с?.. Венчать?! — пролепетал не могущий все еще прийти в себя священник.
— Господин Путилин! Да неужто? Вы не шутите?! Правда? — Оба офицера радостно бросились к Путилину и схватили его руку.
— Да что же с вами поделаешь теперь? Не везде ведь найдется такой добрый, милый батюшка… Бог с вами, валяйте, но только помните, что о моем шаферстве — ни гугу никому, а то мне нагорит по шапке!
Оба офицера душили моего благородного друга в своих медвежьих объятиях.
— Спасибо вам! Ах, дорогой господин Путилин! Голубчик!..
— Ну, ну, довольно, хорошо! Пустите… А знаете ли вы, что из-за вас Путилин первый раз в своей жизни оскандалился.
— Как так?
— Очень просто. Родителям ваших невест я обещал разыскать сих барышень и вернуть их им.
— Да вы ведь и разыскали! — радостно-возбужденно ответил офицер.
— Разыскать-то разыскал, да вернуть-то уж их я не смогу. Теперь это уж ваше дело будет.
И вот через несколько минут у аналоя началось необычайное венчание первой пары: шафером был Путилин, выследивший и накрывший «преступников-похитителей»!
Так же повенчали и вторую пару.
После венчания Путилина окружили и пристали к нему с расспросами.
— Иван Дмитриевич, дорогой, как это вы унюхали?
— По обстановке решил сразу, что похищение — романического свойства, по дерзкой смелости и отваге предполагалось, что сделано это людьми военными. У вас, молодая моя красавица, в кармане вашей юбочки записку нашел. Ах, какая вы неосторожная барынька! Разве можно такие записки не уничтожать? Ай-ай-ай!
Путилин вынул розовый листок бумаги и прочел:
«Голубка моя! Посылаю тебе наши гусарские усы. Другого выхода нет, следят за тобой так, что выкрасть тебя можно только из церкви. Поступи, как я тебя учил. Пробудешь немного у меня, потом поедем в Кол. Священник согласился. Целую тебя, твой Владимир Н.»
— Ах! — закрыла лицо руками «молодая».
— Ну-с, имея в руках сие, остальное узнать было не так трудно, — весело смеялся Путилин. — А вот вас тут захватить еще я не ожидал, — обратился он к другой повенчанной паре. — Я пока выследить успел только ваших друзей, а на вас точил еще зубы.
