Глава 17

– К вам их светлость, мисс Софи, – деликатно произнес Ламбет.

Софи уронила кисть, которую держала в руке. Она так долго рассеянно глядела на нарисованную улыбку Мармадюка, что кисть совсем высохла и даже не оставила пятна на ковре. Однако, чтобы скрыть вспыхнувшее лицо, Софи нагнулась и сделала вид, что вытирает его. У нее мелькнула мысль сказать Ламбету, что она не примет Макса. Прошел день с момента их ссоры, но рана еще была свежа. Софи никогда не страдала меланхолией, но, похоже, она быстро училась. Аккуратно положив кисть, она кивнула Ламбету. Избегать встречи? Нет, это не в ее характере. К тому же, как ни глупо, она тосковала по нему.

Макс вошел и остановился у двери. Софи продолжала молчать, и он сделал еще один шаг вглубь комнаты.

– Я пришел… Я хотел пригласить вас в Ричмонд-Парк. Вы можете взять с собой альбом. – Вчерашняя каменная холодность исчезла, он выглядел даже смущенным, и ее твердость пошатнулась.

– Я не одета для прогулки, – ответила она, стараясь держаться прежней отстраненной манеры.

В глазах Макса мелькнула улыбка.

– У меня пять сестер. И если я чему-то и научился, так это тому, чтобы ждать, пока они переодеваются.

Софи опустила глаза, с удивлением почувствовав, что с трудом сдерживает улыбку. Неужели она так слаба? Она пожала плечами.

– Мне нужно десять минут.

Улыбка тронула уголки его губ.

– Двадцать.

Она не стала отвечать, просто вышла из комнаты, решительно настроившись привести себя в наилучший вид за десять минут.

Хотя и не без помощи. После того как об их помолвке стало известно в обществе, тетя Минни настояла, чтобы одна из ее горничных, Сьюзен, стала прислуживать Софи. Теперь этот боевой топор тети Минни обрушился на нее, стоило лишь ей войти в комнату, и обрядил в лавандовое прогулочное платье от мадам Фаншаль и новую соломенную шляпку с лавандовыми лентами, которую подобрала для нее Хетти. Софи бросила быстрый взгляд в зеркало и поспешила вниз. Теперь она выглядела, по меньшей мере, соответственно. Оставалось только вести себя так же. Перед дверью она остановилась и сделала глубокий вдох, чтобы войти с достоинством. Посмотрев на нее, Макс вежливо подал руку.

– Ну как? – спросила она, взяв матерчатую сумку с альбомом.

– Ваше платье? Очень мило. Вы определенно нашли свой стиль.

Софи вспыхнула под его одобрительным взглядом.

– Я совсем не то имела в виду! Сколько времени я переодевалась?

Макс улыбнулся:

– Я не считал.

– Я же говорила, что уложусь меньше чем за десять минут.

– Двенадцать.

– Вы же не считали.

– Конечно. Но даже если бы считал, двенадцать – это очень впечатляющий результат. Хотя вы могли бы не торопиться. Я спокойно подождал бы.

Софи посмотрела на него с подозрением. Его переход к галантности с оттенком юмора после горечи их предыдущей встречи сбивал с толку, но она была благодарна этой попытке восстановить дружбу. Несмотря на пережитую боль, Софи понимала, что Макс сказал правду: «природа их отношений» не предполагала душевной близости. Но она не виновата, что по наивности решила, будто плотские утехи означают нечто большее. Он никогда не пытался обмануть ее насчет природы их отношений, и значит, она должна найти в себе достаточно сил и мужества, чтобы уважать это и не потворствовать своим романтическим ожиданиям. И пусть она настолько глупа, чтобы надеяться, что со временем это может измениться, в данный момент она должна следовать его линии поведения.

– Я забираю мисс Тревелиан на прогулку, Лам-бет. Мы вернемся через несколько часов, – сообщил Макс дворецкому, когда они двинулись к выходу.

– Вам понадобится поводок для собаки, ваша светлость? – вежливо поинтересовался Ламбет.

– Что?.. – Он замолчал, заметив, что между ними и входной дверью появился Мармадюк. – Нет, ты не пойдешь! – сказал ему Макс. – Иди в свою комнату!

Смущенный строгим голосом Макса, Мармадюк лег и вытянул лапы.

– Бедный Мармадюк, – не удержалась Софи.

– Софи, вы же не хотите сказать, что собираетесь брать этого недостойного пса в Ричмонд!

Софи засмеялась:

– Я ничего не хочу сказать. Просто он явно влюблен в вас. Мармадюк, иди в гостиную!

Мармадюк поднял глаза на Макса и заковылял к нему, тихонько сопя.

– Ты слышал, что тебе сказали? В гостиную!

Мармадюк снова лег и устремил печальные глаза на своего идола.

– За что мне все это? А вы, Софи, стоите тут и смеетесь, вместо того чтобы помочь!

– Я могу. И даже очень. Я отведу его в гостиную.

Софи подхватила мопса, но тот вырвался из рук и снова очутился между Максом и входной дверью.

Макс нахмурился:

– Хорошо. Только возьмите с собой поводок. А может, и не надо. Тогда, если повезет, он сбежит от нас в Ричмонде.

– Макс! – Софи засмеялась и взяла поводок, лежавший на маленьком столике. – Идем, Мармадюк. Тебе предстоит открыть новый мир. Надеюсь, тебе нравятся двухколесные экипажи.

– Если он вздумает рявкнуть на моих лошадей, я оставлю его на обочине, – предупредил Макс.

– До сих пор рявкаете только вы, Макс. Поднимайся, Мармадюк. Вот видите. Все в порядке. Пока он может класть морду на ваши сапоги, он счастлив.

– Только следите за ним. Я ему не доверяю. И пусть не высовывается. Если кто-нибудь увидит, что я катаю мопса, я этого не переживу.

– Ты слышал, Мармадюк? Веди себя хорошо. Иначе нас больше не возьмут.

Макс вздохнул и тронулся на запад. Софи сидела наготове, чтобы в любой момент схватить собаку, но Мармадюк, счастливо посапывая, лежал у них в ногах. Она готова была расцеловать мопса, так удачно разрядившего обстановку. И напомнившего ей, что, несмотря на стену, которую Макс выстроил между ними, в нем скрывалась доброта и мягкость, в которых он не хотел признаваться. Это давало надежду, что в конце концов он начнет воспринимать ее как друга, а может, даже больше.

– Как красиво! – воскликнула Софи, протянув вперед руку, как будто вид на парк и город позади него со стороны холма Короля Генриха были картиной, до которой она могла дотронуться.

И Макс не мог не согласиться. Они пробыли в парке так долго, что солнце склонилось к закату, отчего купол собора Святого Павла, в обрамлении свежей зелени парка, вместо обычного серого приобрел золотисто-розовый оттенок.

Макс бывал в этом парке бесчисленное множество раз, но сегодня он почему-то казался ему другим. Как тогда на выставке, он замечал вещи, которым никогда не придавал значения: пруды Пен-Пондс, тишину, наступившую, когда в лесу, всего в трех ярдах от них, показалась пара благородных оленей. То, как Софи невольно схватила его за руку от восхищения, как светились счастьем ее глаза.

Ему стоило большого труда удержаться и не обнять ее, чтобы приобщиться к этому счастью, но это казалось ему почти святотатством. Макс хорошо понимал, как хрупок мир, заключенный ими после позавчерашней ссоры. Он долго мучился, не зная, как загладить свою вину, но даже не ожидал, что его оливковая ветвь в виде поездки в Ричмонд-Парк будет иметь такой успех. Кроме того, радость Софи оказалась заразительной. Ее вызывали даже такие простые вещи, как вереница утят, решительно шагавших за своей матерью к пруду, пока он, туго натянув поводок, сдерживал охотничьи инстинкты Мармадюка. И свои тоже.

Вскоре парк опустел и на холме остались только они одни. Коляска с грумом и абсолютно выдохшимся мопсом ждали внизу, на аллее. Деревья и кусты окружали их зеленым шатром, за ажурными стенами которого открывался вид на мерцающий город.

– Как бы мне хотелось написать этот свет, – мечтательно сказала Софи.

– Разве вы не можете?

– Нет. У меня не получится. А вот ваш мистер Тернер, думаю, смог бы. И море тоже. Я несколько раз пыталась написать море в бухте, но у меня так и не вышло.

– Возможно, в Северном Девоне слишком мало света. Но вы можете попробовать написать залив в Харкоте. Я думаю, нам надо отправиться туда на этой неделе. Я получу лицензию, и, как только ваша семья приедет туда, ваш отец сможет обвенчать нас в часовне Харкот-Холла.

– Так скоро? – Глаза Софи расширились, влажные губы тревожно раскрылись, и Макс шагнул к ней.

– Раз уж мы предвосхитили события, то полагаю, нет никакого смысла тянуть с этим. Как вы считаете? А как только дело будет сделано, мы сможем отделаться от всех и поплыть на лодке в Олд-Грамбл. Оттуда открывается великолепный вид. Вы даже сможете взять с собой мольберт.

Софи выглядела ошеломленной таким обилием новых сведений.

– Олд-Грамбл?

– Это крохотный островок недалеко от Порт-Джейкоб. Туда иногда заходят рыбаки. Он получил свое название от грохота волн, разбивающихся о скалы.

– Вы любите рыбачить? – Софи наклонила голову набок, в глазах вспыхнуло любопытство.

– В детстве я ничего так не любил, как это. С семи лет я выходил в море со старым мистером Шепстоном и его сыновьями каждый раз, когда приезжал из школы домой погостить. Иногда я проводил с ними больше времени, чем в Харкот-Холле.

– Удивительно, что родители вам разрешали. Моему папе никогда не нравилось, чтобы Джордж рыбачил с деревенскими.

Макс пожал плечами:

– Они не разрешали, они просто не знали об этом. Когда я бывал дома, мы проводили вместе не так много времени. Все выяснилось случайно, когда мне было тринадцать. Мой отец приехал в Порт-Джейкоб и увидел, как мы с Шепстонами заходили в порт.

– Он рассердился?

– Нет, но его это разочаровало. Отец был не слишком эмоциональным человеком, но он очень серьезно относился к роли герцога. Он всегда учил меня, как важно знать всех наших арендаторов и уделять должное внимание каждому. Увидев меня с Шепстонами, он решил, что я зашел в этом слишком далеко, и сказал, что не стоит слишком сближаться с людьми, чья жизнь зависит от нас. Я заметил, что жизнь рыбаков зависит не от нас, а от моря. Я был слишком молод, чтобы понимать логику сословных различий. Отец прочитал мне целую лекцию о местном хозяйственном укладе и нашей роли в нем. А после этого позаботился о том, чтобы загрузить меня изучением положения дел в поместье во всех подробностях.

– Тринадцать лет? Не слишком ли рано для мальчика, чтобы заниматься севооборотом зерновых, орошением и тому подобным?

Макс улыбнулся в ответ на легкую насмешку в ее голосе, как будто готовился встать на защиту того мальчика. Софи это показалось трогательным, но ненужным.

– По правде сказать, нет. Рыбак брал своих сыновей в море, чтобы обучить их своему ремеслу. В моем случае все то же самое. Просто в те годы их работа нравилась мне больше моей. Но отец был прав… по крайней мере, в этом. Нельзя пренебрегать своими обязанностями. От того, как мы их исполняем, зависит жизнь многих людей.

– Но если вам так нравилось… Вы еще рыбачили с ними после этого?

– Конечно. Хотя не так часто. Мой отец был холоден, но не глуп. Он понимал, что запретами ничего не добьется. Думаю, его больше всего взволновало, что за все эти годы никто из его людей – так он их назвал – не рассказал ему о том, чем я занимаюсь. Смешно, но мне кажется, он чувствовал себя оскорбленным.

– Не знаю. В конце концов, если он всю жизнь жил с чувством долга перед этими людьми, он мог почувствовать себя преданным, раз они не сказали ему о том, что для него так важно. Это обидно.

Макс вдруг ощутил резкий прилив жара. Чертыхнувшись про себя, он отвел взгляд в сторону. Ему даже в голову не могло прийти, что ее сочувствие возбуждает его не меньше, чем ее смех. Жаль, что Мармадюк остался в коляске. Сейчас не помешало бы, чтобы Софи сопровождала дуэнья… пусть даже на четырех лапах и с хвостом.

– Есть на свете хоть один человек, которого вы не стали бы защищать?

– Это вовсе не значит, что я на его стороне, – серьезно ответила Софи. – Просто мне кажется, я могу понять, почему это его обидело. Вот и все.

– Думаю, вы преувеличиваете обидчивость моего отца. Впрочем, это не важно. Не знаю, зачем я вам это рассказал. Идемте, надо найти хорошее место, чтобы вы могли сделать набросок.

– Нет, не стоит. Вы, наверно, уже хотите ехать назад.

– Нет. А вы?

Софи колебалась. Какое-то время она пристально всматривалась в лицо Макса, потом ее плечи обмякли.

– Если честно, у меня руки чешутся попробовать. Извините. Это не займет много времени.

– Не надо извиняться, если вы не сделали ничего дурного. Это плохая привычка.

– Я не… ладно. Я понимаю, что вы бы предпочли, чтобы я не занималась этими глупостями с живописью.

– Я не знаю, какой бы вы были без этого. Просто вы такая, так вы видите мир.

Софи вытаращила глаза:

– Мне никто никогда не говорил таких слов!

– Это хорошо или плохо?

– Думаю, хорошо. Но знаете, это как в тех снах, когда выйдешь из дома и вдруг поймешь, что на тебе только нижняя юбка.

Макс запрокинул голову и расхохотался.

– Не понимаю, при чем здесь нижняя юбка.

– Ладно, нижняя юбка ни при чем. Но вы поняли, что я хотела сказать. Что чувствуешь себя… открытой.

– Звучит не слишком радостно, но я этого не хотел. Просто я так думаю. Но тогда почему вы сказали, что это хорошо?

– Это значит, что вы меня видите.

Макс перестал улыбаться, но его голос звучал по-прежнему легко.

– Конечно, прямо перед собой. Во плоти.

– Вы понимаете, о чем я говорю.

– Да. Хотя это не всегда хорошо. Чтобы тебя видели. По-моему, вы говорили, что дома это усложняет вам жизнь.

– Ну, возможно, надо было сказать, видите и… понимаете. Это когда человек смотрит на очевидные недостатки и видит, что за ними стоит. Хотя вы, наверно, не то имели в виду.

– Именно это. Но я не считаю, что это недостатки. Возможно, они усложняют жизнь, но это не недостатки.

Софи отвернулась, но он взял ее за плечи, повернул к себе и с удивлением обнаружил, что ее глаза покраснели и в них стоят слезы.

– Что я сделал на этот раз? – спросил Макс.

Софи смахнула слезы.

– Вы были добры.

– Это страшный грех. И, как я понимаю, совсем нехарактерный для меня. – Макс взял ее за руку и отвел в тень раскидистого дерева. – Отсюда открывается прекрасный вид. Разбудите меня, когда закончите.

Софи села на траву и достала альбом. Макс устроился в стороне, прислонившись к стволу дерева, и стал наблюдать за ней из-под полуопущенных век. Последние лучи солнца, проникавшие сквозь трепетавшую на ветру листву, скользили по ней золотыми пятнами, а их мягкое тепло дарило ощущение ленивого покоя, напомнившего Максу те дни в море, когда ничего не происходило, и он просто дремал. Он почти ощущал легкое убаюкивающее покачивание воды.

Но то, что он чувствовал, не имело ничего общего с покоем. Софи, конечно, не подозревала, какой соблазн таил в себе ее смех, а потом проявление сочувствия. Она сосредоточенно склонилась над альбомом, а ее рука легко скользила по листу бумаги. Но Макс смотрел не на рисунок. Он вдруг впервые заметил, какой у нее изящный профиль, гораздо более четко очерченный, чем он думал. Возможно, это потому, что сейчас она была так серьезна. Ему захотелось скользнуть губами по ее лицу, добравшись до губ, остановиться и заставить их смягчиться и изогнуться в улыбке, а потом соскользнуть на шею и дальше… вниз…

Увлеченная своим занятием, Софи прикусила губу, и, неизвестно по какой причине, это едва заметное неосознанное движение вывело Макса из состояния томительной, ленивой мечтательности. Желание нарастало с каждой секундой, угрожая вырваться из-под контроля. Ему захотелось взять у нее из рук рисунок, положить ее на траву, раздеть, покрыть поцелуями ее обнаженное тело и…

Макс поднял одно колено и, прижавшись затылком к стволу, окинул взглядом парк. Потом стянул перчатки, как будто это могло облегчить жар, сжигавший его изнутри, но легкий прохладный ветерок только еще сильнее разжег желание подойти к Софи и сжать ее в объятиях. Макс мысленно улыбнулся банальности этой сцены. Он считал, что тридцатилетие несет с собой мудрость и рассудительность. Но сейчас он сидел здесь на грани того, чтобы выставить себя последним глупцом, потому что изнемогал от желания переспать со своей будущей женой. Макс сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Наконец он услышал, что Софи пошевелилась, и посмотрел на нее. Она закрыла альбом, взглянула на него и улыбнулась.

– Спасибо за ваше терпение.

– Неверное слово, – отозвался он с гораздо большим напором, чем ему хотелось, и ее улыбка исчезла.

– Извините, если я заставила вас…

– Нет, я не то хотел сказать. Забудьте.

Макс встал и подал ей руку, чтобы помочь подняться. Она не виновата, что его самообладание оказалось таким шатким. Софи подала ему руку, но веселая, непринужденная открытость предыдущих часов улетучилась, а ее щеки порозовели вовсе не от удовольствия. Софи повернула к дорожке и попыталась высвободить руку, но Макс сжал ее сильнее. Он чудесно провел время и не хотел, чтобы впечатление оказалось испорчено из-за его глупости. Поэтому отчаянно искал способ загладить свою оплошность.

– Эта прогулка доставила мне массу удовольствия, – сказал он, понимая, что голос звучит сухо и формально. Его пальцы, сжимавшие запястье Софи, чувствовали, как быстро и сильно бьется ее пульс. Хотя, возможно, это был его собственный пульс, Макс не знал. Но он вдруг ощутил, как огонь желания с шокирующей быстротой вспыхнул вновь. – Посмотрите на меня! – Теперь в его голосе слышались нотки отчаяния, и она подняла на него недоверчивый взгляд, окончательно сломивший его твердость. Макс не мог видеть это недоверие. Ему нужна была улыбка, которую он сам стер с лица Софи. – Если я и чувствовал нетерпение, то только из-за самого себя, поскольку здесь не время и не место для того, о чем я думал.

Ее пульс участился еще больше, румянец стал ярче, и в глазах, словно отражение солнца в воде, появилась веселая улыбка. Облегчение нахлынуло почти с такой же силой, как желание минуту назад, а вместе с ним шевельнулось раздражение. Невозможно, чтобы он так зависел от ее настроения. Но едва слышный хрипловатый звук ее голоса заставил Макса забыть обо всем.

– Возможно, если вы скажете, о чем вы думали, я смогу предложить более подходящее время и место.

– Я лучше покажу, – ответил Макс, касаясь пальцем ее нежной полной нижней губы, отчего губы Софи раскрылись. – Никогда не думал, что наблюдение за тем, как кто-то рисует, может действовать так… вдохновляюще.

– Звучит не очень вдохновляюще, – почти не дыша, ответила она, когда его рука, скользнув к ней на затылок, потянула ее к нему.

– И все же это так. Я думал вот о чем… – Он сжал губами ее нижнюю губу и провел языком по той прелестной линии, на которую так долго смотрел.

Макс вдруг пожалел, что не обладает каким-нибудь артистическим даром, способным выразить хотя бы малую толику тех чувств, которые будила в нем Софи. Но он знал только один способ – показать это своим телом. И хотя это его пугало, ему нравилось, как она отвечала на его прикосновения и поцелуи – порывисто, нетерпеливо, требовательно. Максу уже стало казаться, что нет ничего более естественного, чем заниматься любовью прямо здесь, в центре парка. Его пальцы сжали юбки Софи, намереваясь поднять их вверх, когда она внезапно уперлась ладонями ему в грудь и резко отпрянула. В следующий миг со стороны дорожки донесся громкий лай, и Макс чертыхнулся себе под нос. Проклятый мопс! Софи вздрогнула, а потом рассмеялась.

– Мармадюк проснулся! Ах ты, мой бедный охранник!

Макс выпрямился. Пожалуй, это даже к лучшему.

– Нам пора возвращаться.

– Да. Спасибо, Макс. Я тоже прекрасно провела время.

Ее слова звучали вежливо и формально, но улыбка еще хранила прежнее тепло. Макс не смог удержаться, чтобы напоследок еще раз не прикоснуться рукой к ее щеке, и почувствовал, как она прильнула к его ладони. Он замер. Это едва заметное проявление доверия и нежности поразило его так, словно он увидел бриллиант, сверкнувший в куче угля. Максу захотелось поддаться чувству, и в то же время он ощутил сильное желание сопротивляться, не допустить, чтобы его все дальше и дальше затягивало на ее территорию. Вся сцена вдруг показалась ему сентиментальной, как третьесортная поэзия. Как сельскую идиллию, где все цветет и пахнет, это стоило испытать, но только для того, чтобы в конце дня вернуться к себе домой. Настоящая жизнь – это тяжелая работа и сопряженные с ней конфликты, а этот день – приятное исключение из правил. Макс опустил руку и сделал шаг назад.

Софи еще улыбалась, но тепло в ее глазах исчезло, как круги на успокоившейся воде. Он понял, что она прочитала его мысли, но не знал, сердиться ли на то, что она сделала это так легко, или быть благодарным, что она учится уважать его настроение. Пожалуй, следовало остановиться на втором.

– Идемте. Надо показать Мармадюку, что я не собираюсь выполнять свою угрозу и бросать его в парке.