Литература юга Франции. Прованс
Эта литература возникла в середине XI в. на юге Франции, в одной из древнейших римских провинций – Провансе. Прованс в меньшей степени пострадал от нашествия варварских народов; культурная традиция прошлого сумела сохраниться в этом месте. Прованс лежал на пересечении торговых путей между Западом и Востоком. А потому и шире открывались здесь просторы мира, а воздух был пропитан романтикой далеких чудесных стран. В удаленном от папского Рима Провансе процветали веротерпимость и свободомыслие. Именно здесь и пустила свои глубокие корни так называемая альбигойская, или катарская ересь. Начиная с эпохи Просвещения и по сей день, катаризм оценивается большинством исследователей как самый действительный противник римско-католической церкви до начала реформации, во многом повлиявший на религиозные процессы XIV–XVI веков.
Во второй половине XII века в Лангедоке существовало четыре катарских церкви: Альбижуа, Аженуа, Тулузская и Каркассонская. По инициативе Тулузской и Каркассонской общин состоялось их совместное собрание в Сан-Фелис.
Сам термин «катары» – греческого происхождения, в переводе его можно истолковать как «чистые», или «просветленные. По мнению ряда исследователей, катаризм в форме учения попал в Западную Европу либо с Балкан, либо из Святой земли – Палестины. По всей вероятности, катаризм сформировался на базе еще более древнего учения – манихейства. Оно возникло в Персии, на территории современного Ирана. Само название происходит от имени создателя религиозной доктрины – мистика-проповедника Мани (216–276 гг.).
Это учение представляло из себя странную смесь христианства, гностицизма, зороастризма и даже буддизма. Месопотамия в начале III века после рождества Христова отличалась борьбой за политическую власть. Здесь давали знать о себе различные культурные влияния, соревнующиеся религии превратили эту страну в горячую точку, на которой столкнулись две империи, римская и иранская, где встретились две культуры, эллинистическая и иранская, и где религии – не две, но множество религиозных течений – вступили в битву за человеческие души. Однако из этих бесчисленный религий и сект только две выступили в роли главных соперников на древней земле Месопотамии: христианство, становящееся государственной религией римской империи, и зороастризм, которому было суждено занять в Иране соответствующее положение.
Катары отождествляли злого бога, создателя мира, с богом Ветхого Завета, Яхве, переменчивым, жестоким и лживым, создавшим материальный мир для издевательства над людьми. Катары были гностиками и как гностики считали, что «Бог» не создавал наш мир, так как просто не имеет ничего общего с грубой материей. Вселенная сотворена одним из эонов, которого называли Демиургом, «Творцом». Он воспылал завистью к «Богу», захотел стать центром Плеромы – и, разумеется, был изгнан, после чего из духа противоречия сотворил вселенную. Но, как поясняет Валентин, Демиург «небо сотворил без знания, человека создал, не ведая человека, и землю произвел на свет без разумения земли». Но до Демиурга, согласно учению катаров и гностицизма в целом была ещё София, или Премудрость.
Интерпретация Софии как посредника между Богом и миром в христианстве восходит к Валентину. Ей отводится особая роль в гностической космогонии: устремившись в страстном порыве к Первоотцу, София нарушает тем самым целостность плеромы и оказывается исторгнута из неё. Негативные эмоции падшей Софии (ужас, печаль и т. д.) порождают материю (hylē) и душу (psychē), а сама она производит на свет Демиурга, который создаёт из них материальный мир. Втайне от Демиурга София «подмешивает» в созданный им мир присущую ей, но неприсущую Ему пневму (дух); таким образом, именно она «ответственна» за появление «духовного начала» в мире. Здесь явно чувствуются отголоски философии Платона и его концепции космической Души. Весь материальный мир – это лишь эйдосы, или отражения блеска космической Души, или Софии, Мудрости. Учение Мани представляло из себя необычайный коктейль различных верований и философских взглядов.
Но тут средневековый христианин сразу задавал вопрос: а как же Христос, который был бого-человеком? На это были приготовлены два ответа: явный для новообращаемых и тайный для посвященных. Явно объяснялось, что «Христос имел небесное, эфирное тело, когда вселился в Марию. Он вышел из нее столь же чуждым материи, каким был прежде… Он не имел надобности ни в чем земном, и если он видимо ел и пил, то делал это для людей, чтобы не заподозрить себя перед сатаной, который искал случая погубить Избавителя». Однако для «верных» (так назывались члены общины) предлагалось другое объяснение: Христос не является ни Богом, ни человеком, Он – ангел, явившийся, чтобы указать единственный путь к спасению через полное отрешение от материального мира. Прекрасный, сотканный из света облик Христа окружает и терзает беспросветный мрак. Эта скорбь божественного начала и является символом крестной муки, которую, конечно, не мог испытывать принявший человеческий образ бесплотный Ангел. Некоторыми он трактовался как демон. Дьявол в учении Мани признается силой, по могуществу равной Богу, его диалектической противоположностью, необходимой для существования Вселенной. Поэтому крест был для Мани не символом искупления, а орудием позорной казни, подвергнуться которой состоящий из света Христос не мог по определению. Крещение Мани объявил не имеющим смысла и бесполезным: ведь производится оно над несмышлеными детьми и потому не предохраняет от будущих грехов. Настоящий Христос не приходил, а жил в особом мире, в небесном Иерусалиме, поэтому, по их мнению, люди не могли причинить ему физического вреда, а значит, и распятия никакого не было, а Евангелие – вымысел чистой воды. Разумеется, альбигойцы отрицали и непорочное зачатие Девы Марии, которую вообще считали существом бесполым, как и всех святых.
И, вообще, надо поклоняться не Христу, а Софии, которая и создала в этом материальном мире пневму, или дух. Так на территории Прованса и появляется религиозный культ, который позднее И. Гёте будет назван культом Прекрасной Дамы. Он и заменил собой всё традиционное христианство. Прекрасная Дама, или София, может принимать разные обличия: в виде аристократки, в виде простолюдинки, царицы или библейской блудницы является она в мир, и истинно верующий или посвященный только и способен в обычной земной женщине разглядеть присутствие божественной Софии. Таким образом, он служит не земной женщине, а божественной субстанции, воплощённой в облике Вечной Женственности. Их, служителей Вечной Женственности, называли ещё «чадами премудрости». Эти «чада премудрости» не нуждаются ни в вере, ибо обладают совершенным знанием (γνώσις), ни в делах, ибо они спасаются не своими действиями, а тем духовным семенем, которое свыше в них вложено. Цель мирового процесса состоит именно в том, чтобы это малое духовное семя раскрылось, развилось и воспиталось через познание душевных и чувственных вещей, а цель пришествия на землю Спасителя состояла в том, чтобы собрать всех имеющих в себе «семя жены» (т. е. Софии) и из бессознательных пневматиков превратить их в сознательных гностиков, открывши им истину о Небесном Отце, о Плероме и об их собственном происхождении. Когда все гностики познают себя и разовьют свое духовное семя, наступит конец мира. София окончательно соединится со Спасителем и войдет в Плерому; духи гностиков, приняв женский характер, войдут в сочетания (сизигии) с ангелами и также будут восприняты в Плерому.
Таким образом, катаризм отвергал основные постулаты католической доктрины, содержащиеся в «Символе веры». По той же причине катары отвергали многие общепринятые нормы. Всякий труд объявлялся напрасным, поиск материальных благ – никчемным и даже опасным. В стремлении к материальным благам человек обрекает свою душу на очередное воплощение, но уже в другом теле; это значит, что душа лишается вечного блаженства и вновь претерпевает мучения этого мира. Альбигойцы отвергали брак, поскольку следствием его является умножение телесных оболочек – тюрем для бессмертных душ. Инквизиторы инкриминировали катарам «свальный грех», содомию (гомосексуализм), принуждение женщин к совершению абортов.
О ритуалах альбигойцев известно немного. Мы знаем, что главный обряд назывался Consolamentum (Утешение). Получивший Consolamentum объявлялся либо «утешенным», либо «облаченным». Инквизиторы особо охотились за такими, называя их «совершенными еретиками». По ходу обряда уже получивший «утешение» налагал руку на голову вновь посвящаемого и произносил соответствующую молитву. Тем самым дух новообращенного получал возможность впредь не воплощаться в телесной оболочке.
«Совершенным» запрещалось есть все продукты животного происхождения, кроме рыбы. Причиной такого отношения к животным была уверенность альбигойцев в том, что души людей после смерти переселяются в животных. Обряд Consolamentum проводился днем в ясную погоду или в ярко освещенном помещении. Подобно манихеям Персии, катары рассматривали свет как проявление Бога Добра. Перед смертью все альбигойцы получали от «совершенных» обряд Consolamentum, перед которым они должны были непременно разорвать узы брака, если дьявол попутал вступить в него. «Облаченный» был обязан вести крайне аскетичный образ жизни. Поэтому многие принимали утешение на смертном одре. Известны случаи, когда принявшие Consolamentum в состоянии тяжелой болезни, в предвидении скорой смерти, неожиданно поправившись, сознательно умерщвляли себя: одни доводили себя до голодной смерти, другие добивались смертельного переохлаждения, растягиваясь на холодных каменных плитах после долгого сидения в горячей ванне.
Жители Прованса отличались гуманностью и образованностью. Столицу Прованса Тулузу в XI в. называли новыми Афинами.
Именно в Провансе родился одним из первых в Европе национальный литературный письменный язык. Возник он от диалектной разновидности разговорного латинского языка, а сформировался в результате непосредственной поэтической практики.
Аквитания, Лангедок, Прованс – в то время это были очаги просвещения и изысканной культуры, самые цветущие области Европы, резко выделявшиеся на фоне всеобщего фанатизма и невежества. Здесь появились первые певцы любви – трубадуры и менестрели. Герцоги Аквитании и графы Пуату вставали с трона, чтобы встретить «короля поэтов» – трубадура Бертрана де Вентадорн, простолюдина, сына то ли пекаря, то ли истопника. Здесь родился воспетый в рыцарских романах культ Прекрасной Дамы, лицезрея которую (опасный для официальной религии прецедент!), герой испытывал райское блаженство и рядом с которой не оставалось места даже для Бога. Как можно судить по этому факту, культ Прекрасной Дамы был воплощением общей концепции божественной, или космической души Софии. Это она в облике той или иной земной женщины, собирала по миру всех, имеющих в себе «семя жены», а когда все гностики, ещё раз повторим эту еретическую догму, познают себя и разовьют свое духовное семя, наступит конец мира.
Поэтов Прованса не случайно называли трубадурами (что значит «находить», «изобретать»). Работа над словом, рифмой, формой была их главной творческой задачей.
Трубадурами изобретено множество стихотворных размеров. Возвышенный идеал их куртуазной любви требовал и совершенного поэтического слова. Красота любви отождествлялась с красотой поэтического языка трубадура. Сколь совершенна песня – столь совершенна любовь. Отбирая слова, сочетая слова, играя словами, поэт стремился сделать свой стих благозвучным, плавным, гармоничным. Вопросы поэтической техники оказались столь актуальными, что вызвали в XII в. первую общеевропейскую дискуссию. Столкнулись точки зрения сторонников «ясного стиля» и «темного стиля». «Ясный стиль» имел установку на простоту, общедоступность поэзии. «Темный стиль», напротив, предполагал усложненный синтаксис, редкие метафоры и сравнения. Поэзия этого рода не опускалась до Среднего вкуса, а обращалась к аристократам духа.
Поэзия трубадуров опиралась на богатейшую поэтическую традицию. Живительными источниками ее были: фольклор, народные песни – обрядовые, «майские», свадебные; восточная лирика, особенно соседней с Провансом арабо-мусульманской Испании, достигшей высочайшего расцвета в XI–XII вв.; античная любовная лирика, и прежде всего Овидия – признанного наставника в искусстве любви.
Поэзия трубадуров – продукт личного, осознанного творчества. Свою поэзию они рассматривали как меру личного совершенства, личных достоинств. Не случайно, что теперь уже интерес проявляется к самому поэту, его биографии. В памяти поколений сохранились имена 460 трубадуров; есть среди них короли и мастеровые, лица духовного и светского звания, воинственные рыцари и нежные женщины. Первым поэтом-трубадуром принято считать Гильема IX (1071–1126 гг.), крупного феодала юга Франции. Сохранившиеся творения Гильема – озорные стихи, кансоны, «покаянная песнь» – свидетельствуют о том, что это был поэт многогранного дарования. Крупнейшим певцом «радостной любви» был Бернарт де Вентадорн (писал в 1150–1180 гг.), сын незнатных родителей, принятый за свой поэтический талант при королевских дворах Франции и Англии. Знаменит своими любовными и воинскими песнями Бертран де Берн (писал в 1181–1194 гг.) известный рыцарь и хитрый политик, закончивший свои дни в монастыре. Широко известны трубадуры: «певец далекой любви» Джауфре Рюдель (середина XII в.), мастер поэтического слова, заслуживший похвалу самого Данте, Арнаут Даниэль (писал в 1180–1195 гг.), поэтесса графиня де Диа (конец XII в.) и ее возлюбленный, поэт, виртуоз слова, граф Раймбаут (конец XII в.).
Проявить свою творческую индивидуальность поэтам-трубадурам было, однако, очень трудно. В художественной жизни той поры господствовал неписаный закон, получивший впоследствии название «эстетика установленного», или «эстетика тождества», или «литературный этикет». Иными словами, непререкаем был авторитет традиции, общепринятого канона. Объясняется это всем характером средневековой жизни, строгой регламентированностью феодального порядка. Истинным считалось незыблемое, общепринятое. Трубадур должен был использовать устойчивые мотивы, куртуазные модели, лексические клише. Он должен был отражать общепринятые идеалы красоты, ритуалы служения даме, нормы рыцарского вежества. Проявить свою индивидуальность поэт мог только в рамках господствующей традиции. Творческая работа должна была сводиться к вариациям уже известного набора понятий и образных форм.
В лирике трубадуров за каждой жанровой формой было строго закреплено конкретное содержание. Венцом рыцарской лирики считается канцона (или кансона) – песня, воспевающая высокую любовь; рядом с ней стоят: альба – рассказ о тайном свидании рыцаря и пастушки; серена – песня, которую исполнял трубадур под окном дамы; партима – рыцарь готов обосновать любую из противоположных точек зрения на один и тот же предмет; тенсона – спор двух поэтов на тему философскую, политическую, моральную; сирвента – стихотворение полемического характера.
Неотделимой частью рыцарского идеала в литературе Прованса становится служение даме сердца. Подобного служения литература раннего Средневековья не знала: в клерикальной литературе герой служил Богу, в героическом эпосе – Богу и сюзерену. Тему любви к женщине клерикальная литература не принимала. Женщина трактовалась как проводник зла в мир, как Евина дочь. Героический эпос этой темы не замечал. Лишь литература Прованса прославила любовь, возвысила и обоготворила женщину. И понятно почему. Концепция Софии катаров завладела умами людей, живущих на Юге Франции.
При этом необходимо отметить, что природа любовного чувства трактовалась в лирике трубадуров неоднозначно. Поэты-рыцари, принадлежавшие к дворянскому сословию, считали себя избранной частью общества. Их среда – это высший, особый мир. Здесь господствовали исключительные чувства, куртуазные отношения. Дамой сердца рыцаря должна была быть замужняя женщина, обычно стоящая на более высокой ступени сословной лестницы. Существовал целый ритуал служения рыцаря даме. Сначала, когда рыцарь еще скрывал свое чувство, он выступал в роли «колеблющегося», затем – «умоляющего»: рыцарь просит даму выслушать его, если дама разрешала это и внимала влюбленному – он поднимался на ступень «выслушанного». И наконец высшая ступень – «друга и защитника»: дама принимала рыцаря к себе на службу, а он давал ей клятву верности. Высокая любовь – любовь «незаинтересованная». Она исключает близкие, интимные отношения. Главное для рыцаря – само право любить. Прелесть любви – в радости вечного ожидания, в радости переживания, радости страдания. Любовь – это школа нравственного совершенствования, это высочайшее искусство. Высокая любовь – удел избранных. Можно сказать, что в этой лирике любовь возводилась в ранг религии. В крестьянской среде подобная любовь невозможна. Здесь общепринята «смешанная любовь», любовь, связанная с чувственным влечением, опасным для души. Если о любви «высокой» повествовалось в кансонах, то о любви «смешанной» – в пастурелах.