Часть II. Литература Средневековья

Средневековье длилось очень долго – как минимум тысячу лет! Обычно, когда говорят о Средних веках, имеют в виду период с 1000 по 1500 год, хотя вообще-то они начались, по крайней мере, пятью веками раньше – около 500 года, еще в V веке от рождества Христова.

А в 476 году предводитель варваров Одоакр сверг последнего римского императора малолетнего Ромула Августа. Одоакр отсылает императорские регалии в Константинополь. Традиционная дата падения Западной римской империи. Это событие знаменовало не только конец римской империи, но и конец Античности как исторического периода. Так считает один из крупнейших ученых XX столетия – медиевист Жак Ле Гофф. Средневековье появилось в результате «великого переселения народов», в качестве причин которого большинство исследователей называют общее похолодание климата, спровоцировавшее уход многих племён из оскудевших и неблагоприятных регионов в поиске более привлекательных земель для проживания. Население территорий с континентальным климатом устремилось в районы с более мягким климатом. Пик переселения пришёлся на период резкого похолодания 535–536 годов.

Одной из основных причин средневекового Великого переселения народов стало ослабление римской империи, вызванное целым комплексом этнических, географических, климатических и экономических факторов.

В политической жизни господствовал деспотизм императорской власти и борьба за власть претендентов на престол из числа видных военачальников, что вылилось в масштабную смуту времён «солдатских императоров» III в. н. э. Армия из ополчения граждан превратилась в профессиональное объединение со всё более и более увеличивающимся процентом присутствия представителей варварских народов. Рост населения в средиземноморском ядре империи привёл к утрате лесных угодий, постепенному опустыниванию, развитию эрозии, переориентации хозяйства на мелкое скотоводство (козы, овцы), примитивизации быта. Обезлюдению ряда ранее плодородных земель способствовал климатический пессимум раннего Средневековья (похолодание). Изменялись жизненные устои и ценности римлян. Римская империя позднего времени – это типичное средиземноморское государство, в значительной степени ориентализированное, со слабой армией и смещением центра общественной жизни с внешней политики (война, торговля, экспансия) на празднества, застолья, то есть наслаждение жизнью. Запад раннего Средневековья переживает упадок городов, симптомом чего становится переезд варварских монархов из городов в резиденции-латифундии. Большинство раннесредневековых грамот было подписано королями именно там. В сельских же резиденциях монархи предпочитали хранить свои сокровища. Минуя города, аристократы германцев путешествовали в сельской местности между виллами, оставаясь в каждой из них до полного исчерпания припасов. Запад «Тёмных веков» выступает как экономическая периферия Восточной римской империи. Представляет интерес, получивший определённое распространение в европейской историографии, тезис бельгийского историка Анри Пиренна, который утверждал, что нашествие варваров не привело к окончательному крушению римского мира. По мнению Пиренна, германские государства экономически оставались тесно связаны с Византией, образуя зону влияния константинопольской империи. Историк утверждал, что Запад оставался в ситуации «Тёмных веков» до тех пор, пока не был отрезан арабскими завоеваниями от византийской торговли, что подвигло его на вынужденную трансформацию.

Арабы, прежде всего, оторвали от западно-христианского мира Магриб, затем растеклись по Испании, легко отбив ее в 711–719 гг. у вестготов, исключение составила северозападная часть полуострова, где христианам удалось сохранить свою независимость. На какое-то время они овладели Аквитанией и Провансом, пока Карл Мартелл не остановил их в 732 г. у Пуатье и они не были вытеснены франками за Пиренеи, где после потери Нарбона в 759 г. они и осели.

В результате этих событий политические центры европейского мира отодвинулись к Северу, язычество было искоренено, роль папства возросла, рабовладение было окончательно вытеснено крепостным правом, восстановлена Империя; на месте позднеантичного мира стала выстраиваться классическая средневековая феодальная система. На фоне упадка городов монархи варваров закупают на Востоке ремесленные товары, подражают ромейской (византийской) моде и сохраняют свои сокровища в византийской монете.

Наступила эпоха культурного диссонанса. Нарождающийся мир Средневековья в буквальном смысле вытаптывал остатки античности. По мнению Ж. Ле Гоффа, варвары пытались воспринять по возможности все высшее, что осталось от римской империи, особенно в области культуры и политической организации. Но здесь, как и во всем прочем, они ускорили, отягчили и усугубили упадок, наметившийся в эпоху поздней империи. Регресс был прежде всего количественным: загубленные человеческие жизни, разрушенные памятники архитектуры и хозяйственные постройки, быстрое сокращение народонаселения, исчезновение произведений искусства, разрушение дорог, мастерских, складов, систем орошения, уничтожение посадок сельскохозяйственных культур. Шло непрекращающееся разрушение, поскольку руины античных памятников служили карьерами для добычи камня, колонн, украшений. Камень, который больше не умели добывать, перевозить и обрабатывать, уступил место возвратившейся в качестве главного строительного материала древесине. С прекращением ввоза соды из Средиземноморья рейнское стекольное искусство исчезло, выродившись в грубые поделки, производимые в лесных хижинах близ Кельна. Происходило и падение нравов и, как будет видно, – вкуса. Пенитенциарии раннего Средневековья – тарифы наказаний за всякий вид греха – могли бы составить своего рода преисподнюю в мире книг. Они свидетельствуют не только о выходе наружу древних пластов крестьянских суеверий, но и о разнузданности всех сексуальных извращений, безудержности насилия и порока, проявлявшихся в побоях, ранениях, обжорстве и пьянстве.

Католики-франки заставляли своих мучеников претерпеть такие страдания, каким даже язычники-римляне не подвергали христиан. «Обычно отрубают кисти рук и ступни ног, вырывают ноздри и глаза, уродуют лицо раскаленным железом, загоняют иглы под ногти рук и ног… когда раны, по истечении гноя, начинают заживать, их вновь бередят. Иногда приглашают врача, чтобы лечить несчастного и мучить более долгой пыткой». Епископ Отена св. Леодегарий попал в руки своего врага майордома Нейстрии Эброина в 677 г. Тот отрезал ему язык, изрезал щеки и губы, заставил ходить босым по острым, колючим, как гвозди, камням и, наконец, выколол глаза.

Неспособный творить и производить, варварский мир занимался «утилизацией». В этом разоренном, ослабевшем и полуголодном мире природные бедствия довершали то, что начали варвары. С 543 года и на протяжении более полувека пришедшая с Востока чума опустошала Италию, Испанию и большую часть Галлии.

Но прежде всего эпоха Средневековья помимо варварства была временем аграрным. В мире, где самым главным была земля, с которой жило – богато или бедно – почти все общество, первым смысловым ориентиром был аграрный. Поэтому огромную роль в эпоху Средневековья начинает играть так называемое земельное право. В Средневековье именно земля стала основным источником богатства. Это общество отличалось строгой иерархией. Иерархическое же положение определялось строго размером земли, которым владел тот или иной член общества. Развитие феодальной собственности на землю можно представить в следующей схеме:

Королевские земли;

церковные земли;

Общинные земли;

Аллод (полная собственность);

Прекарий;

Бенефиций (с X века во Франции устанавливается обычай вознаграждать вассала не деньгами и не натурой, а поместьем);

Феод (условное наследственное держание).

От слова феод и происходит слово феодализм, которое и стало синонимом всего Средневековья. Таким образом, во всей цивилизованной Европе начинает господствовать крупная поземельная собственность, наследственные держания, оброк и барщина; они распространяются на западе вплоть до гор Уэльса и Шотландии, на юге – до мусульманских государств, а на восток продвигаются все далее и далее, по мере того, как становятся более цивилизованными славянские народы. Средневековое общество подчинено строгой иерархии. Главным в нём является представитель вооружённой знати, или рыцарь. Иерархия воинов-рыцарей в Средневековье выглядит следующим образом:

Высшую ступень занимают князья, обладающие титулом (короли, герцоги, маркизы, графы), суверены целых провинций, владельцы сотен деревень, способные приводить на войну несколько тысяч рыцарей.

За ними следуют знатнейшие из дворян, обычно владельцы нескольких деревень, ведущие с собой на войну целый отряд рыцарей. Так как они не имеют официального титула, то их обозначают простонародными названиями, смысл которых не ясен и несколько растяжим; эти названия в разных странах различны, но употребляются как синонимы. Наиболее употребительные из них: барон.

Еще ниже стоит вся масса древней знати – рыцари (французский chevalier, немецкий Ritter, английский knight, испанский caballero, латинский miles), владельцы одного поместья, которое, в зависимости от богатства страны, состоит из целого села или из части его. Почти каждый из них служит какому-нибудь крупному собственнику, от которого он получает поместье; они сопровождают его в походах, что однако не мешает им воевать и на свой риск.

На последней ступени лестницы стоят оруженосцы. Первоначально – простые военные слуги рыцаря, они становятся потом владельцами некоторого количества земли.

Вассал и сюзерен – вот точное определение иерархической схемы Средневековья. Вассал связан со своим сюзереном с помощью торжественного обряда. Старинный церемониал был, по-видимому, почти одинаков во всех странах.

Будущий вассал является к будущему сеньору с обнаженной головой и безоружный. Он опускается перед ним на колени, кладет свои руки в руки сеньора и объявляет, что становится его человеком. Сеньор целует его в уста и поднимает на ноги. Такова церемония оммажа (hommage). Она сопровождается присягой: положив руку на мощи или Евангелие, вассал клянется оставаться верным сеньору, то есть исполнять обязанности вассала. Это – присяга в верности (foi или feaute). В награду за это обязательство сеньор предоставляет в пользование вассалу принадлежащий ему феод; обычно это земля; но феодом может быть всякий доходный предмет и всякое доходное право. Сеньор передает свое право посредством торжественного обряда: он вводит вассала во владение феодом, вручая ему соломинку или палку, или копье, или перчатку, служащую символом передаваемого предмета. Это инвеститура (investir значит вводить во владение).

Сеньор уступает не право собственности на феод, а только пользование последним; легально он остается полным собственником феода. Договор обязывает только тех, кто заключает его, и сохраняет силу лишь пока они живы. Со смертью вассала феод возвращается к сеньору; после смерти сеньора вассал может сохранить феод лишь в том случае, если сызнова поклянётся в верности новому сеньору.

Вначале сеньор, по-видимому, пользовался после смерти вассала своим правом брать обратно феод, чтобы отдать его, кому захочет. Так поступают часто герои рыцарских поэм. Но обычай, по которому сын наследует звание отца, был так силен в средние века, что сеньоры принуждены были предоставлять своим вассалам право завещать их звание сыновьям.

Таким образом, средневековое общество разделилось на два класса: на массу крестьян, водворенных в крупных поместьях, и на землевладельческую аристократию, состоявшую из двух групп: из военных людей и людей церкви.

Средневековая цивилизация была цивилизацией аграрной, в которой отсутствовала всякая промышленность. Эта аграрная природа данной цивилизации и определяла тип сознания людей той эпохи. Причём, зависимость людей от природы ощущалась ими настолько сильно, что создаваемый ими образ мира включал многие черты, свидетельствовавшие о неспособности человека четко отделить себя от природного окружения. Этот небольшой по размерам и целиком обозреваемый мир был необыкновенно насыщенным. Наряду с земными существами, предметами и явлениями он включал в себя еще и иной мир, порождаемый религиозным сознанием и суевериями. Этот мир, с нашей теперешней точки зрения, можно было бы назвать напряжённо мистическим. Этакое средневековое воплощение «магического реализма». В этом мире о каждом предмете помимо ограниченных сведений, касающихся его физической природы, существовало еще и иное знание – знание его символического смысла. Средневековье всё было ориентировано на символ. Это дало знать о себе в средневековом искусстве. Вглядываясь в картины художников той поры, читая фантастические рыцарские романы, мы знакомимся с миром, населённым всевозможными фантастическими существами: феями, эльфами, орками, драконами, великанами и другими чудовищами или иными неземными созданиями: единороги, ангелы разных ипостасей и пр. В XX веке это блестяще будет воспроизведено в жанре фэнтези и, прежде всего, в творчестве Дж. Толкина «Властелин колец».

По мнению Б. Такман, в Средневековье физические, психологические и нравственные условия жизни настолько отличались от условий нашей нынешней жизни, что можно предположить: люди того далекого времени являли собой другую, отличную от нашей, цивилизацию.

Человеческое общество находится в постоянном движении, изменении и развитии, в разные эпохи и в различных культурах люди воспринимают и осознают мир по-своему, конструируют свою особую картину мира. Такое представление было рождено мыслью о том, что человеческая природа, и в частности психология, представляет собой некую константу. По этой причине в своих «размышлениях о всемирной истории» Я. Буркхардт избрал человека, «каков он есть и каким он всегда был и должен быть».

Вот почему современная историческая наука в характеристике исторических эпох использует понятие ментальности, или менталитета.

Менталитет (от лат. mens или (род. падеж) mentis – душа, дух (в более узком смысле – ум) и суффикса прилагательного ‚al‘) – совокупность умственных, эмоциональных, культурных особенностей, ценностных ориентаций и установок, присущих социальной или этнической группе, нации, народу, народности.

Считается, что первым использовал этот термин этнолог Леви-Брюль. Он применял его в отношении первобытных племён, жизнь которых наблюдал. Леви-Брюль противопоставлял мышление первобытного человека и современного, поэтому он обозначил особое мышление племён термином менталитет. Однако в массы этот термин вошёл благодаря деятельности французской исторической школы «Анналов». Её представители понимали под менталитетом то, что объединяло короля Франции и рядового солдата, то есть менталитет предстаёт именно как коллективная черта, а не как индивидуальная. Получалось, что под менталитетом понимались глубинные структуры культуры, исторически и социально укоренённые в сознании и поведении многих поколений людей, объединяющие в себе различные исторические эпохи в развитии национальной культуры.

«Историк ментальностей стремится за прямыми сообщениями древних текстов, – пишет А.Я. Гуревич, – обнаружить те аспекты миропонимания их создателей, о которых последние могли только невольно «проговориться». За «планом выражения» он ищет «план содержания». Он хочет узнать об этих людях и об их сознании то, о чем сами они, возможно, и не догадывались, проникнуть в механизм этого сознания, понять, как оно функционировало и какие пласты в нем были наиболее активны».

Чтобы уточнить понятие ментальности современная историческая наука вычленяет некоторый набор категорий, образующих целостную картину мира той или иной исторической эпохи. К таким категориям относятся представления о времени и пространстве, о судьбе, о смерти, о труде, о праве и т. д. Этот набор не может быть полным, и он каждый раз может пополняться в зависимости от интересов самого исследователя.

Памятники средневековой письменности дают нам богатый материал для понимания того, какая картина мира могла существовать в эпоху Средневековья.

Один из ярчайших представителей французской «новой исторической школы» Филипп Арьес в своём капитальном труде «Человек перед лицом смерти» таким образом характеризует отношение людей той далёкой эпохи к смерти. Он, в частности, ссылается на такой авторитет как Ж. Мишле, который писал: «В Средние века все были убеждены, что конец света наступит в тысячный год от рождества Христова». И далее Мишле поясняет: «Несчастье за несчастьем, разрушение за разрушением. Должно было случиться что-то еще, и этого все ожидали. Заключенный ожидал во мраке темницы, заживо похороненный; крепостной крестьянин ожидал на своем поле, в тени зловещих замковых башен; монах ожидал в уединении монастыря, в одиноком смятении сердца, мучимый искушениями и собственными грехами, угрызениями совести и странными видениями, несчастная игрушка дьявола, упорно кружившего вокруг него ночью, проникавшего в его убежище и злорадно шептавшего на ухо: «Ты проклят!» По мнению Ф. Арьеса, отношение к смерти в эпоху Средневековья определялось одной фразой: «Все умирать будем». Он охарактеризовал это отношение как «смерть приручённая». В Средневековье смерть не осознавали в качестве личной драмы, самый этот уход не воспринимался как полный и бесповоротный разрыв, поскольку между миром живых и миром мертвых не ощущалось непроходимой пропасти. Такая близость живых и мертвых («постоянное, повседневное присутствие живых среди мертвых») никого не тревожила, а кладбища, которые для древних были местом скверны, чем-то нечистым, рассматривались теперь христианами как средоточие сакрального, публичного, неотделимого от людского сообщества. Кладбище начали также воспринимать как своеобразное убежище от всех земных невзгод. В этих местах среди могил начали селиться люди. Попросившие убежища на кладбище, поселялись там и отказывались оттуда уходить. Некоторые довольствовались клетушками над погребальными галереями, другие возводили целые жилые постройки. Таким образом, люди селились на кладбищах, нисколько не смущаясь ни повседневным зрелищем похорон прямо у их жилья, ни соседством больших могильных ям, где мертвецов зарывали, пока ямы не наполнялись доверху. Но не только постоянные жители кладбищ расхаживали там, не обращая внимания на трупы, кости и постоянно стоявший там тяжелый запах. И другим людям кладбище служило форумом, рыночной площадью, местом прогулок и встреч, игр и любовных свиданий. Средневековые авторы подчеркивают публичный характер современных им кладбищ, противопоставляя их «уединенным местам», где хоронили своих мертвых древние язычники. Кладбища служили, кроме того, местом отправления правосудия. Именно там в каролингскую эпоху проводили судебные заседания графы и центенарии. Судьи восседали у подножия кладбищенского креста. Еще в XV веке Жанну д‘Арк судили в Руане на кладбище Сент-Уан. «Смерть и жизнь, – писал А.Я. Гуревич, – экстремальные противоположности в любой системе миропонимания, оказываются в Средневековье обратимыми, а граница между ними – проницаемой, некоторые умирают лишь на время, и мертвые возвращаются к живым, с тем, чтобы поведать им о муках ада, ожидающих грешников».

Такое своеобразное отношение к смерти тесно связано ещё с одной важной категорией, категорией детства. Действительно, как воспринимали детей в ту далекую эпоху? И почему детство можно отнести к очень важной категории? В свете современных взглядов на природу человека мы с вами прекрасно понимаем, что многие перегибы и грехи взрослой жизни определяются детством человека. Так, маньяк-убийца, чаще всего именно в детстве перенёс какую-нибудь тяжелую психологическую травму. Приведём яркий исторический пример. Все прекрасно знают, что такое Варфоломеевская ночь. Варфоломеевская ночь (фр. massacre de la Saint-Barthélemy – резня св. Варфоломея) – массовое убийство гугенотов во Франции, устроенное католиками в ночь на 24 августа 1572 года, в канун дня Святого Варфоломея. По различным оценкам, погибло около 30 тысяч человек. Это событие было описано в романе А. Дюма «Королева Марго», а также в романе П. Мериме «Хроники короля Карла IX», в кинематографе Гриффит в своей знаменитой картине «Нетерпимость» посвятил массовой расправе над гугенотами целую сюжетную линию. Варфоломеевская ночь нашла свое отражение и в живописи, например, знаменитое полотно Франсуа Дюбуа (1529–1584). Картина постоянно присутствует на экране в заставке к сериалу П. Соррентино «Молодой папа», который стал настоящим хитом телеэкрана. А.Л. Чижевский, один из теоретиков ноосферы, считает, что массовая резня гугенотов в Париже – это не что иное, как одна из эпидемий массового помешательства, с такой жестокостью парижане отпраздновали день католического святого. Традиционно считается, что Варфоломеевская ночь была спровоцирована Екатериной Медичи, матерью французского короля Карла IX. А причем здесь детство? Всё очень просто. Эта самая Екатерина Медичи ещё в детстве пережила глубокую травму, которая, наверное, и сделала её такой социопаткой, что она с лёгкостью решилась на убийство 30 000 человек, да ещё поводом выбрала свадьбу собственной дочери. Екатерина родилась 13 апреля 1519 года во Флоренции. Полное имя при рождении – Екатерина Мария Ромула ди Лоренцо де Медичи. Семья Медичи в то время фактически правила Флоренцией: будучи изначально банкирами, они пришли к большому богатству и власти, финансируя европейских монархов. Согласно летописцу, родители были очень рады рождению дочери, они «были довольны так же, как если бы это был сын». В этой невольной оговорке хроникёра сразу проявляется явное предпочтение среди детей. Конечно, мальчик, наследник. Средневековье – это мужской шовинистический мир. Женщине в нём не уютно. Женщина, согласно христианской теологии, – дочь Евы, а через мать-прародительницу в мир и пришло Зло. «Несмотря на то, что первоначально христианство относилось к женщинам довольно мягко, – пишет К. Армстронг в своей книге «История Бога», – к эпохе Августина на Западе уже царили женоненавистнические настроения. Письма Иеронима дышат таким отвращением к женщинам, что временами злоба эта наводит на мысли о расстроенной психике. Тертуллиан тоже обрушивался на женщин, видя в них злокозненных искусительниц и вечную угрозу роду людскому: «И ты еще не знаешь, что Ева – это ты? Приговор Божий над женским полом остается в силе, пока стоит этот мир, а значит, остается в силе и вина. Ведь именно ты по наущению дьявола первой нарушила Божью заповедь, сорвав с запретного древа плод. Именно ты соблазнила того, кого не сумел соблазнить дьявол. Ты с легкостью осквернила человека, это подобие Бога; наконец, исправление вины твоей стоило жизни Сыну Божьему».

Но сейчас не об этом, хотя такое, характерное для Средневековья женоненавистничество, в XV–XVI веках даст знать о себе в знаменитой «охоте на ведьм», спровоцированной во многом книгой, написанной двумя монахами («Молот ведьм»). В результате этой охоты на костёр будет отправлено порядка 9 миллионов женщин. Но вернёмся к нашей героине, появлению на свет которой радовались так же, как если бы родился мальчик. Вскоре после родов оба родителя маленькой Екатерины умирают: графиня Мадлен – 28 апреля от родильной горячки, Лоренцо II – 4 мая, пережив супругу всего на шесть дней. Девочка росла круглой сиротой. Это уже само по себе – великое испытание для психики ребёнка. Но вот ей исполняется всего 8 лет. Вы скажете: она ещё ребёнок. Правильно. Для нас с вами – она ребёнок, но не для человека эпохи Средневековья. Как утверждает Б. Такман, если дети доживали до семи лет, они вступали во взрослую жизнь. Детство кончалось. Существует очень много средневековых текстов на эту тему. «Большое собрание всякого рода вещей» говорит о возрастах в VI томе. Здесь они соответствуют планетам, их 7: «Первый возраст – детство (enfance), которое сажает зубы, и начинается этот возраст с рождением ребенка и продолжается до семи лет, и в этом возрасте всякое существо называется дитя, что то же самое, что и не говорящее, – потому что в этом возрасте оно не умеет ни говорить, ни составлять в совершенстве фразы, так как зубы его еще не окрепли и не заняли своих мест, как говорят Исидор и Константин. За детством следует второй возраст, называемый pueritia, и называют его так, потому что человек в этом возрасте подобен глазному зрачку, как говорит Исидор, и продолжается этот возраст до четырнадцати лет». Средневековая жизнь отличалась в известной степени инфантильностью с присущей ей неспособностью сдерживать опрометчивые эмоции, побуждения. Возможно, это объяснялось тем фактом, что средневековое население было довольно молодо: примерно половину составляли люди моложе двадцати одного года и приблизительно треть – люди младше четырнадцати. Средняя продолжительность жизни – 30–40 лет. Когда человек вдруг достигал почтенного возраста, то это все воспринимали как чудо. Так, святой Альберт Великий в свои 80 явно страдал от деменции и заговаривался, но для его современников это было проявлением сверхъестественного, и бред почтенного старца они интерпретировали по-своему: Альберт Великий разговаривал с ангелами, а язык ангелов и смысл их высказываний для простого смертного недоступен. Итак, старость воспринималась как чудо. Получалось, что человек, еще не успев сформироваться как личность, ещё не пройдя, как утверждают психологи, весь цикл филогенеза, весь игровой цикл, сразу становился взрослым. Такая перегрузка сознания непомерной ответственностью не могла не отразиться на психике Екатерины Медичи и не выстрелить в дальнейшем ужасными последствиями. Приведём ещё один немаловажный факт из взрослой-детской жизни будущей королевы. В октябре 1529 года, как раз, когда Екатерине исполнилось 8, войска Карла V осадили Флоренцию. Во время осады появились призывы и угрозы убить Екатерину и вывесить её труп на городских воротах или послать в бордель, чтобы обесчестить. Хотя город и сопротивлялся осаде, но 12 августа 1530 года голод и чума вынудили Флоренцию к сдаче. Угрозы, хотя и не осуществились, но были вполне реальными. Зато чума и голод сами по себе могли нанести непоправимую травму и деформировать сознание. Так сирота Екатерина встраивалась в жестокий социум. В возрасте четырнадцати лет Екатерина стала невестой французского принца Генриха де Валуа, будущего короля Франции. Её приданое составило 130 000 дукатов и обширные владения. В свои четырнадцать она должна была терпеть постоянные измены мужа. На протяжении всего правления Генрих отстранял Екатерину от участия в государственных делах, заменяя её своей любовницей Дианой де Пуатье. А в 1559 году на турнире король Франции Генрих II погиб. Его нежданную смерть предсказал знаменитый придворный астролог Нострадамус. Смерть Генриха вывела Екатерину на политическую арену.

Но вернёмся к категории детства. Как мы видим, даже у сильных мира сего оно не было милым, а, главное, довольно быстро заканчивалось; и в мир выходили озлобленные, жестоко травмированные дети и подростки, которые с необычайным инфантилизмом проецировали все свои раны и боль на окружающих.

В средневековье многие дети, о которых не заботились должным образом, просто умирали, не достигнув пяти-шестилетнего возраста. А те, кто в таких неблагоприятных условиях выживал, вероятно, росли эмоционально опустошенными, что могло негативно влиять на их дальнейшую жизнь. Средневековое искусство примерно до XII века не касалось темы детства и не пыталось его изобразить. Трудно было бы представить, что пробел этот существует no причине отсутствия опыта или художественного мастерства. Скорее, в том мире не было места для детства. Действительно, если взглянуть на рисунки той поры, то можно увидеть, как жили и чем занимались тогда люди. Вот они молятся, пашут, торгуют, охотятся, забавляются, путешествуют, читают и пишут, спят и едят, – но на этих рисунках редко можно увидеть детей, что заставляет задуматься: почему? Скорее всего потому, что тогда просто не существовало никакого детства (Ф. Арьес «ребёнок и семейная жизнь при старом порядке»). «Все происходит так, – пишет Ф. Арьес, – будто у каждой эпохи есть своя привилегированная возрастная группа и собственные правила периодизации человеческой жизни: «Молодость» – привилегированный возраст Средневековья и XVII века, детство – века XIX, подростковый период – XX столетия». В эпохе краткой жизни понятие «Привилегированный возраст» имеет большее значение, чем в наши дни долгой жизни. Иными словами, категория детства в Средневековье напрямую была связана с категорией смерти, или продолжительности жизни.

Перейдем теперь к категориям пространства и времени и попытаемся разобраться в том, как в эпоху Средневековья люди воспринимали окружающий мир в пространственно-временных параметрах.

«Мы исходим из того, что известная степень общности в переживании пространства и времени у людей средневековой эпохи до определенного момента все же имелась», – пишет известный отечественный медиевист А.Я. Гуревич.