Добрые люди
Фонд Николая Чудотворца
Как замечательно, что есть люди, готовые прийти на помощь даже тогда, когда самим нелегко! Какое счастье, что жизнь сводила меня с такими людьми! По чьей великодушной воле они оказывались рядом со мной в самые трудные, иногда казавшиеся безвыходными моменты?.. Господь помогал мне? Ангел-хранитель? Но помощь в последнюю минуту приходила чаще всего в человеческом облике. И я очень благодарна этим людям за то, что они услышали и откликнулись на Волю Божью – прийти и помочь…
Жаль, что я не могу написать ОБО ВСЕХ приходивших мне на помощь. Но они ВСЕ в моей памяти, в моей душе, в моём сердце. Чем я могу им ответить, кроме своей признательности, любви и молитв о здравии (а за многих, к сожалению, уже и о упокоении)?!.
О своём давнем падении на репетиции в театре я рассказывала. Травмы были серьёзные. Но отнеслись к ним несерьёзно практически все, в том числе и я – мне было просто не до этого: так складывалась жизнь…
Прошло много лет – вернее, «годы пролетели, как один день». И в какой-то момент травмы заявили о себе в полный голос. Вот тогда и начались проблемы. Мне стало не всё равно, сколько часов и на каком автомобиле ехать, сидя или лёжа, сколько лететь, на чём спать и есть ли в гостиничном номере ванна с горячей водой. А так как основную часть своей жизни я проводила в дорогах, то наступило время, когда между спектаклями (если такая возможность выпадала!) я лежала, наглотавшись болеутоляющих таблеток, перед спектаклями вынуждена была проезжать мимо поликлиник, чтобы мне сделали укол. Так и жила…
Мама однажды вдруг поняла, что я не «упархиваю» на гастроли, а вкалываю – через силы, через боль. Случилось это так.
Последние дни перед Новым годом для меня всегда были пределом физических возможностей. Потому что семейный праздник (а мне всегда хотелось, чтобы это был настоящий праздник с сюрпризами, подарками, неожиданным приходом Деда Мороза) я готовила практически всегда одна…
Конечно, помогал Саша. Но больше по «художественной части», потому что именно он был Дедом Морозом из года в год (первый Дед Мороз в его исполнении был десятилетним!). И часть подарков и сюрпризов «доставлялась» в его мешке, и он сам придумывал смешные загадки, вопросы и предложения «выступить с номером» для всех членов семьи и к нам примкнувших…
Ну, а я выбивалась из сил, затаскивая тяжеленные сумки с подарками и продуктами (а тяжести мне вообще было противопоказано таскать!). А потом готовила блюда для новогоднего стола, накрывала, сервировала, писала открытки, раздобывала ёлки (именно ёлки, потому что у нас было принято, чтобы в каждой комнате было своё новогоднее дерево!)…
И вот после встречи Нового года мы все разошлись по разным комнатам. Все заснули. Мы с мамой легли спать вместе, разложив во всю ширину диван. Мама уснула, а у меня от хозяйственных перегрузок так разболелись позвоночник и суставы, что я, конечно, не могла не только заснуть, но и лежать. Я встала и начала делать гимнастику – всякие растяжки – в надежде на то, что хоть немного полегчает. Куда там! От боли по щекам текут слёзы…
Неожиданно я почувствовала, что мама не спит. Поворачиваюсь – она сидит в постели, смотрит на меня с ужасом и говорит: «Бедная ты моя! Оказывается, ты так мучаешься!» И с того момента у неё как будто открылись глаза на мои болячки и на мою профессию…
Не буду долго описывать мои «хождения по мукам» – по всяким клиникам и врачам, которые опробовали на мне все «новейшие средства медицины», вкалывали в суставы дорогостоящие уколы. Но уже ничего не помогало. И в результате приговор был суровым – необходима операция по замене сустава.
Я вернулась домой в полном отчаянии. Два дня лежала, уткнувшись лицом в подушку. А потом позвонила отцу Сергию…
Отец Сергий посоветовал мне съездить в Боровско-Пафнутьевский монастырь к отцу Власию – старцу и провидцу. И моя подруга Лариса и её муж отвезли меня в Боровск.
К старцу просто так попасть невозможно – к нему своей очереди ждут по нескольку дней, живя в местной гостинице. Но я попросила заблаговременно свою другую подругу – Галю, которая живёт недалеко от Боровска, в Малоярославце, заранее записать меня на приём. У отца Власия тогда секретарём был замечательный человек Андрей Андреевич Смирнов. Он сразу откликнулся на Галин звонок – и сказал, в какой день и к которому часу можно подъехать…
Конечно, я очень волновалась. Но когда я вошла в келью к отцу Власию, увидела его добрые, всё понимающие глаза, немножко отлегло. А когда он вдруг запел «где-то на белом свете», мне стало совсем легко, и я заулыбалась.
Отец Власий сказал: «Деточка! Если бы ты пришла ко мне хотя бы год назад, я бы тебе помог сам. А сейчас уже нужна операция – сначала одной ножки, а потом другой. Только делать операции ты должна в Германии!» Я опешила: «Как в Германии?! А где же взять деньги?!» И отец Власий спокойно и уверенно ответил: «Деточка! Деньги найдутся!»
И я поехала домой, нагружённая подарками от старца – конфеты, иконы, молитвы – и невероятно радостная, впервые за долгое время. Хотя, по большому счёту, ситуация усугубилась – ведь старец сказал, что оперировать нужно обе ноги, да ещё в Германии. Но я, как ни странно, ехала и радостно улыбалась…
Когда мы вернулись в Москву, я позвонила маме и подробно рассказала ей о том, как встречалась с отцом Власием. И мама на другом конце провода тоже заулыбалась и сказала: «Какое счастье!» Видимо, отец Власий вселил в меня такую уверенность, нет, ВЕРУ в то, что всё будет хорошо, что она передалась и маме!..
Начались поиски клиники в Германии. Я действовала «методом тыка» и натыкалась-таки на какие-то авантюрные организации, «гарантирующие лечение и отдых» в Германии, Швейцарии и других странах. Но цены назывались такие, что непонятно было, что делать дальше. У меня опускались руки…
Помогла Ирина – подруга, жившая со мной в одном подъезде, – она связала меня с Василием Горбачёвым из Кёльна. Он окончил наш Первый медицинский и работал в Германии. К Горбачёву Михаилу, он, слава Богу, никакого отношения не имел! И мы обо всём договорились, я переслала анализы и снимки. Вскоре был назначен день операции – 13 мая. Это была пятница. И в немецкой клинике в маленьком городе Мехерних меня спросили, как я отношусь к тому, что операция будет В ПЯТНИЦУ, ТРИНАДЦАТОГО? Я ответила, что не суеверна…
Оставалось только найти деньги. То, что было у меня в наличии, назвать деньгами было нельзя. Оставалось совсем мало времени, да ещё майские праздники впереди, когда вообще никого не найти…
А сумма была очень большая. Союз кинематографистов обещал помочь, но что-то не торопился…
Не буду утомлять подробностями. Но… началось с того, что Ирочка Жорж, моя партнёрша по спектаклю, позвонила мне и сказала, что их с Володей (её мужем) друзья, банкиры, готовы целевым назначением перечислить мне на лечение деньги. Сумма была невелика, но это было начало. Я очень благодарна Ирочке и Володе за то, что они первыми откликнулись…
А дальше уже пошло – «копеечка к копеечке». Очень многие мне помогли – кто сколько мог, но от души… Иосиф Кобзон сам улетал на лечение за границу, но связал меня со своим офисом и тоже мне очень вовремя помог! Дай Бог ему здоровья! Он очень добрый и готовый прийти на помощь человек!..
Наконец сумма набиралась – с учётом того, что обещал выделить Союз кинематографистов. Уже был взят билет на Дюссельдорф. Оставался последний день, когда можно было перечислить деньги, – наступали праздничные дни. И тут один из секретарей Союза просто убил меня сообщением, что сумму сокращают чуть ли не в половину!.. Я звоню в банк, куда должна была привезти деньги, чтобы их перечислили на счёт немецкой клиники, и рыдаю в голос!..
И девушка на другом конце провода с символическим для ситуации именем – Надежда – просит перезвонить через десять минут. Я звоню и выясняю, что за это время она связалась с Никитой Сергеевичем Михалковым, объяснила ситуацию, и тот выделяет из своего благотворительного фонда необходимую сумму. До конца своих дней я буду благодарна Никите Сергеевичу за мгновенную реакцию и помощь. Перед отъездом на операцию я написала ему письмо, в котором сердечно благодарила его и желала ему и всей его семье здоровья и благополучия. Я молюсь за него – ведь действительно человек познаётся в беде…
Сама я тоже не сидела сложа руки. Я подрядилась работать на все майские праздники. Улетала я 10 мая. А девятого мая я ещё вела огромный концерт в двух отделениях – на каблуках, как андерсеновская Русалочка, превозмогая боль. Но мне надо было хоть какие-то деньги оставить дома и хоть немножко взять с собой. После концерта я заехала к маме на Дмитровское. Привезла ей цветы и подарки: ведь она тоже внесла свой вклад в Победу – в эвакуации, будучи ещё школьницей, работала на оборонном заводе! И очень гордилась тем, что это и её праздник!..
Мама была счастлива безмерно! Она никак не ожидала, что я успею с ней до отлёта повидаться, да ещё поздравлю. Она сияла и всё повторяла: «Нет, ты святая!» – и это обо мне, грешной!!!
В Дюссельдорфе меня встретил Василий Горбачёв и повёз в Кёльн. Там сразу же повёл меня в Кёльнский собор, действительно необыкновенный. Я, конечно, почти не могла идти от боли, но красота и величие собора на меня произвели огромное впечатление, хотя мне больше всего на свете хотелось прилечь, и Василий отвёз меня в отель, где я переночевала.
А на другое утро мы поехали в клинику в Мехернихе. Меня быстро провезли по кабинетам, чтобы сделать обследования. Всё это заняло не больше часа – чётко, спокойно, без очередей и задержек. Остаток дня был свободным, и я решила прогуляться по маленькому уютному городку.
Вечером ко мне зашла медсестра Лиза – крупная рыжеволосая молодая немка из наших, переехавших в Германию из-под Семипалатинска. Поэтому она хорошо говорила по-русски. И я должна была ответить ей на вопросы анкеты перед операцией. Вопросы, в общем, стандартные, но один меня немножко вывел из равновесия. Она спросила: «ЕСЛИ ЧТО – кому звонить?» Я не сразу поняла смысл этого «если что», а когда поняла – стало не по себе. И дала телефоны сыновей. А потом она попросила подписать бумагу, смысл которой сводился к тому, что я не против переливания мне чужой крови в случае необходимости. Кровь проверяется, и возможность заражения через эту кровь всякими пакостными заболеваниями ничтожно мала. Но всё-таки такое может случиться. И я должна была подписать бумагу, что я предупреждена.
То есть выходило, что в любом случае, «если что» – они снимают с себя ответственность. Ничего себе – подумала я, но бумагу подписала, потому что хотела спать…
Под окном моей палаты, просторной и стерильно чистой, росло огромное раскидистое дерево, на котором днём и ночью пели птицы…
Я позвонила маме, пожелала ей спокойной ночи. Потом позвонил Саня и пожелал спокойной ночи мне. Засыпая, я подумала: отец Власий сказал, что всё будет хорошо…
Утром мне сделали сначала успокоительный укол. А немного позже – наркоз. Поэтому я помню только свои мысли, когда очнулась после операции: «Жива!» Боли не чувствовала, потому что болеутоляющие средства вливались в меня напрямую к месту, которое соперировано. Мало того, почувствовав боль, я могла нажать на кнопочку, которая висела у меня перед носом, и лекарство по трубочке опять бежало куда надо…
Первое, что я сделала, придя в себя, – позвонила маме. Она почти закричала от радости. И у меня появилось чувство, похожее на счастье. Самое удивительное, что оно меня не покидало до конца моего лечения и реабилитации в Германии. Мало того, в этом состоянии я вернулась в Москву и через два дня участвовала в концерте в МВТУ им. Баумана…
Откуда эта радость, эта эйфория? Ведь я перенесла сложнейшую операцию. Я не могла ни шевельнуться, ни повернуться от боли. По ночам (все полтора месяца лечения и реабилитации) мне приходили делать уколы в живот – чтобы не образовался тромбоз. И в течение дня меня не один раз кололи. На третий день пришёл спортивный врач и начал разрабатывать ногу, переворачивать меня с боку на бок – я старалась сдерживаться, но почти кричала – так нестерпимо больно было…
На третий же день мне принесли костыли, и тот же врач-тренер поставил меня и начал учить передвигаться по палате на костылях. На следующий день я на костылях ходила по коридору, и меня учили спускаться на них по ступеням вверх и вниз по лестнице. Потом я начала заниматься в спортзале – лёжа, потихоньку, не чувствуя ещё своего тела, а тем более соперированной ноги…
Потом я стала выходить во двор больницы. А к концу недели – расхрабрилась и начала выходить одна на костылях в город. Погода была прекрасная, и я радовалась тому, что возвращаюсь к жизни…
Каждый день я звонила маме – утром и вечером. Сыновьям – раз в день. Мне звонили из театра – и из антрепризы Пети Штейна, и Оля Самаркина, организатор гастролей антреприз Ольги Шведовой. Звонили друзья. Все ждали моего возвращения. Все за меня переживали. И это меня очень поддерживало. Но я не чувствовала себя «больной после операции» – мне было удивительно легко и хорошо. Во многом, конечно, и от атмосферы в клинике…
Каждое утро я просыпалась от радостного: «Морген!» – это входила «русская» немка Лиза, сияя так, как будто видеть меня – самое великое для неё счастье…
Маленькое отступление. Так же лучезарно улыбались все сотрудники этой клиники – от потрясающего хирурга-гения доктора Фитцека до волонтёров, которые помогали санитаркам выносить «утки» из-под больных. Такой менталитет. И такая школа. Мне рассказали, что для того, чтобы ДОПУСТИЛИ ДО ЭКЗАМЕНА, после сдачи которого можно было начинать работать медсестрой, человек ГОД должен прослужить в клинике волонтёром, выполняя любую сложную работу, делая уколы и разнося подносы с едой, вынося «утки» и отвозя больных на тяжёлых кроватях на разные процедуры – по этажам, лифтам. И всё – с улыбкой, бодрым настроением и абсолютным, искренним вниманием. И всё это – внимание!!! – СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО. И если за этот год – ни одного замечания или, не дай бог, жалобы от пациентов, – тогда иди себе на экзамен. Если сдашь – тогда ты уже медсестра (или медбрат), и ты получаешь хорошую зарплату. Можно даже стать помощником врача (у нас нет такой должности в медицине), а это ещё выше рангом, и зарплата уже совсем замечательная…
Когда медсестра Лиза мне это рассказала, я задумалась. Я представила себе, как наших студентов-медиков на год отправляют на БЕСПЛАТНУЮ практику, к тяжёлым больным, ухаживать за ними, выносить горшки. Ну, с этим они, может, и справились бы. Но вот… чтобы не кислая мина на лице, а лучезарная улыбка…
По утрам сияющая Лиза делала мне укол, потом утренние «водные процедуры»: три дня после операции на руках поднимала меня, ставила рядом с кроватью и мыла. Потом я стала сама принимать душ. Когда я выходила из душа, на постели уже лежало белоснежное свежее бельё, а на столике стоял поднос с завтраком (завтраки, обеды и ужины я выбирала сама, отмечая в меню на неделю)…
Часто меня навещал врач, Василий Горбачёв. Кстати, во время моей операции он ассистировал доктору Фитцеку и накладывал швы – очень удачно, потому что Горбачёв некоторое время после приезда в Германию работал в косметологии, а потому – шов косметический…
Василий приезжал и привозил мне книги, потому что те, которые я захватила с собой, я быстро прочитала.
В этой же клинике в то же время лежал отец Василия, который тоже приехал из Москвы на операцию, только на сердце – если не путаю, то ему делали стентирование. Вася меня сводил к нему в отделение, познакомил. А когда мы (Васин отец и я) немножко оклемались, он повёз нас в местный Диснейленд (не помню, как точно называется немецкий парк развлечений), и мы катались на всевозможных аттракционах, я – откинув костыли в буквальном смысле…
И ещё меня навещали «наши бывшие немцы» – из Казахстана, Сибири, Поволжья… Их в Мехернихе оказалась целая колония. Они приходили, приносили – трогательно – кто кефир, кто коробочку конфет. Подолгу сидели, плакали, тосковали по Родине, с которой уехали, рассказывали, что никак не приживаются в Германии. «Там, в России, мы были немцами, – говорили они, – а здесь мы – русские».
К сожалению, когда рухнула, не без участия нашего «минерального секретаря» (так с лёгкой руки остроумного Лёни Филатова называли Михаила Горбачёва за его «антиалкогольную компанию»), стена, немцы из Восточного Берлина так и остались немцами «второго сорта». Ну, а «наши» немцы – попали в «третий сорт». Только тот, кто приехал в детстве, сумел адаптироваться. А взрослые в основном жили на пособие. Женщины с высшим образованием работали чаще всего уборщицами. Мужчины – в лучшем случае грузчиками или водителями фургончиков, развозящих продукты. Большая же часть – лежала на диване, грустя о прошлом и растрачивая пособие на пиво…
Мою палату приходила убирать «русская немка» – хмурая, неприветливая. Думаю, что она-то и «рассекретила» меня. И под конец недели тяжело было даже не то, что ко мне стекались бывшие соотечественники, – больно было за их сломанные судьбы…
Хотя, конечно, бывали исключения. Например, ко мне несколько раз приезжала счастливая пара: он, Фёдор, этнический немец из Белоруссии, художник, она – местная немка, плохо говорящая по-русски, но улыбчивая и доброжелательная…
Через десять дней Василий перевёз меня в Мармаген – городок совсем маленький. Среди лесов и полей – несколько улочек с домиками, как будто игрушечными или пряничными, с черепичными крышами и цветущими палисадниками. А немного в стороне от городка – многоэтажное здание реабилитационного центра…
Наши врачи, когда делают аналогичную моей операцию, требуют НЕ ВСТАВАТЬ С КРОВАТИ В ТЕЧЕНИЕ ТРЁХ НЕДЕЛЬ. А о бассейнах не разрешают даже думать как минимум ТРИ МЕСЯЦА.
Я уже рассказала, как буквально на третий день после операции меня начал «мучить» физкультурный врач. А в Мармагене меня сразу посадили на велосипед-тренажёр – крутить педали: сначала 5 минут, потом 10, потом полчаса. И сразу же назначили занятия в бассейне. Вот это было гениально: спускаться по ступенькам было ещё трудно, поэтому нас опускали на подъёмнике, а выходили из воды мы уже по ступенькам сами. Но самое главное – то, что ты СТУПАЕШЬ по дну бассейна и понимаешь, что нога – живая и ты скоро пойдёшь. И от этого хочется взлететь!!!
А ещё в Мармагене я любила гулять, проходила на костылях километра полтора: там в поле паслись рыжие коровы – красавицы с длинными ресницами. Скучая о своих кошках, я с ними здоровалась и беседовала. Они по-русски не понимали, но внимательно слушали…
Ещё через десять дней Вася Горбачёв перевёз меня в Бонн, в реабилитационный центр в Кайзер-клиник. И там я провела месяц. Главным врачом клиники был красавец – доктор Зойзер. Но главное его достоинство, кроме того, что он был прекрасным специалистом, было в том, что, во-первых, он помнил имена и фамилии всех пациентов, а во-вторых, увидев пациента издалека, он сиял счастливой белозубой улыбкой и приветствовал: «Морген, фрау Варлей!» Пациенты его обожали и улыбались ему в ответ. Своим позитивом он как бы программировал их на благополучный исход лечения.
Доктору Зойзеру я сразу заявила, что должна приехать через месяц в Москву БЕЗ КОСТЫЛЕЙ и желательно без палочки. Доктор изумился и спросил: «Варум?» (почему?) Я объяснила, что у нас очень «добрые» журналисты и не оберёшься фотографий на костылях в «жёлтой прессе». Доктор Зойзер понял и сказал, что теперь всё зависит от меня, – придётся усиленно заниматься, чтобы успеть накачать новые мышцы (ведь во время операции все мышцы и сухожилия перерезаются, а потом сшиваются).
Я вставала в шесть утра. Шла под душ, чтобы очнуться: я уже говорила, что по природе и по образу жизни, как и большинство творческих людей, – сова. Спускалась в кафе выпить кофе. И дальше – весь день я только и перебегала с одной процедуры на другую, из одного спортзала в другой… Бассейн… Массажи…
В результате, когда подруга Лариса приехала со своим мужем меня встречать в аэропорт Шереметьево, она удивилась, увидев меня на телеэкране в зале прилёта: «А где костыли?» – был её первый вопрос…
Через два дня я уже выступала в концерте…
Я вернулась домой счастливой и, как мне казалось, абсолютно здоровой. На даче в Опалихе я отправилась в магазин на станции за продуктами – без палочки. Но русские женщины ненормальные. Я набрала продуктов – и вес оказался неподъёмным. Я еле доползла до дачи – умоляя Бога, чтобы он позволил мне дойти, а не упасть замертво на полпути…
Больше одна я за продуктами на станцию не ходила. Хотя и сегодня я никогда не могу остановиться – и это нужно, и то, и во второй раз идти не хочется…
Почти два года я полноценно работала. Но потом вторая нога стала напоминать о себе – всё сильнее и сильнее. Отец Власий ведь предупреждал меня, что придётся оперировать и вторую ногу. Это «закон парных чисел»…
Я старалась отгонять от себя и боль, и мысли о том, что мне предстоит ещё одна операция. Потому что вообще непонятно было, где можно найти деньги на этот раз…
И вдруг мне звонят и приглашают в гастрольную поездку по Кубани и по кубанским станицам – вести большую концертную программу. В концерте пели звёзды: Ренат Ибрагимов, Тамара Гвердцители, Сергей Захаров, оперные певцы, выступал скрипичный детский ансамбль. Принимали на «ура». Жители кубанских станиц такие сердечные, такие гостеприимные! Каждый день мы переезжали на новую площадку, в другую станицу. А жили в гостинице в Ейске. Переезды для меня – всегда самое трудное. Усталость накапливалась. Нога начала болеть.
И вот однажды, когда мы возвращались с концерта, ко мне подошёл президент Фонда Николая Чудотворца – Михаил Иванович Чепель. Он сказал: «Наташенька! Я за вами наблюдаю всё это время. На сцену вы выходите на высоких каблуках и прекрасно держитесь. Но, когда заканчивается концерт, я вижу, что вам трудно идти. У вас какие-то проблемы?» И я ему всё рассказала. И тогда Михаил Иванович, ещё один мой ангел-хранитель, предложил помощь фонда – перевести деньги в клинику на операцию. Я растерялась. Михаил Иванович, человек невероятной доброты и душевной щедрости, меня понял и предложил не торопиться с ответом. А когда я пойму, что пришла пора делать операцию – все телефоны фонда у меня есть…
Мы вернулись в Москву. Я продолжала играть спектакли, сниматься, летать и ездить на гастроли. И хотя я чувствовала себя всё хуже и понимала, что долго так продолжаться не может, мне было неудобно звонить в фонд и просить о помощи. Гордыня, конечно, – ведь помощь была предложена искренне и от души…
И мне позвонили из фонда, не дожидаясь моего звонка, и спросили, не пора ли, «ножка ещё не созрела»? И я созналась, что давно пора. Тут же на счёт клиники были перечислены денежные средства. И я проделала весь тот же путь, что и два года назад. И так же прилетела не на костылях и без палочки…
Я молюсь о здравии тех, кто мне помог! Я молюсь о здравии Михаила Ивановича Чепеля. Теперь он иеромонах отец Михаил – вот так иногда поворачивается жизнь. Хотя во всех ипостасях – Чепель человек огромной души. И я очень ценю его доброе отношение к себе. А он называет меня сестрёнкой…
