Детская студия
Однажды, поддавшись моим уговорам, в конце лета мама повела меня в цирк…
Вообще, мама и бабушка всегда боялись опоздать – на вокзал мы приезжали за полтора-два часа до отхода поезда, в кино приходили минут за сорок до начала сеанса. И так далее.
На цирковое представление на Цветном бульваре (сейчас это «Цирк Никулина») мама привезла меня за час. Вход в цирк был ещё закрыт. Погода стояла осенняя, начал накрапывать дождик… Мы укрылись в помещении касс…
Вот там я и увидела объявление о приёме в детскую цирковую студию при Московском цирке, куда приглашались дети от 11 до 15 лет!.. Молодец мама со своим страхом опоздания!..
Через два дня я поехала поступать. Конкурс был большой и долгий. Не буду его описывать. Скажу сразу, что меня приняли, несмотря на отсутствие подготовки, несмотря на то, что я не умела делать стойку, несмотря на то, что не сумела ни разу подтянуться и висела на кольцах «как сосиська» (так выразился один из членов приёмной комиссии!). Всё равно я всем чем-то понравилась. Так я стала «студийкой»…
И началась сумасшедшая и счастливая жизнь!.. Мы занимались три раза в неделю – акробатикой, гимнастикой на трапеции, жонглированием… Нам преподавали настоящие цирковые артисты!.. Танец у нас вёл знаменитый цирковой балетмейстер Пётр Гродницкий – невероятно артистичный, эксцентричный и талантливый…
А ведь ещё была общеобразовательная школа!.. Шестой класс!.. Несмотря на огромную нагрузку, я не чувствовала усталости (ревмокардит! ау!)… Вот что значит любимое дело!.. В любое время мы могли пойти посмотреть цирковое представление!..
А потом и нас стали занимать в постановках, многие из которых тогда были сюжетными. И мы, «студийцы», танцевали кубинские танцы, поставленные Гродницким, в представлении «Куба – любовь моя!» (а в прологе студенты Гнесинки Иосиф Кобзон и Виктор Кахно пели песню под таким же названием)…
Мы, «студийцы», в головных уборах из перьев и разноцветных юбочках, танцевали «Танец маленьких индейцев» в детском представлении «Трубка мира», где главных злодеев-богачей (один именовался Богач-Кукарач, второй – не помню как) играли Юрий Никулин и Михаил Шуйдин – дядя Юра и дядя Миша, как мы их звали…
Негритёнка Бомми играла жена Никулина, Таня, а маленького индейца Томми – сын дяди Миши, Славка Шуйдин, «студиец», мой ровесник – страшненький, маленький, но невероятно обаятельный (как сейчас говорят, «харизматичный»).
Вероятно, он был очень талантлив. Потому что я моментально влюбилась в него на долгие два года – сильно, больно, с «остановкой дыхания». Просто потеряла голову. Влюбилась так, как можно влюбиться в талант и вдохновение (ну и плюс моя способность всё гиперболизировать!). Когда Славка был далеко – мне хотелось его видеть. Когда близко – кружилась голова, и я готова была упасть в обморок…
Да! Вот так!..
Естественно, мои переживания отражались в стихах и дневниках… Любопытные бабушка и мама прочитали мои записи и ужаснулись!.. Уж не знаю, что они себе нафантазировали – повода для этого не было никакого, но взрослость моих чувств, отчаяние от «недостижимого» (о, эти поэтические преувеличения!), видимо, заставили их содрогнуться: как это в 12 лет – любовь?! Этого не может быть! Разврат какой-то! Это подружка Лидка виновата!..
И мне было запрещено с Лидкой дружить!.. А вот это уж – фигушки!.. Единственное, чего они добились, так это того, что я перестала вести дневники (а жаль!) и перестала им доверять и делиться с ними тем, что меня волнует, – на очень долгие годы (тоже жаль!)… А стихи о любви стала прятать подальше, потому что они всё равно рождались – Славку-то ведь я не разлюбила! Пожалуй, полюбила ещё больше, потому что помню, как молила Бога (хотя была ещё не крещена!), чтобы я больше не росла, чтобы не быть выше Славки…
К сожалению, Бог выполнил мою неосмотрительную просьбу – я больше не выросла, так и осталась ростом в 1 м 60 см (но тогда это был вполне высокий рост, а сейчас от дополнительных сантиметров десяти я бы совсем не отказалась)…
Позже, когда почти всей студией мы поступили в цирковое училище, моя трепетная любовь к Славке постепенно улетучилась. А стихи и маленький рост – остались…
Ещё один сюжет из моей студийной истории…
Для вечернего представления Гродницкий репетировал с нами «Танец копеек». Смешно? Не очень. Тогда была хрущёвская денежная реформа, и, как это бывает во времена всех реформ, народу втолковывали, что это правильно и выгодно. Под девизом «копейка рубль бережёт» и был придуман этот дурацкий танец…
В белых бальных платьях, но с фанерными «копейками» по бокам (там так и было всё написано и нарисовано со всеми цифрами и гербами, как на копейке) мы танцевали, насколько это было возможно, красиво и под красивую музыку. А потом выстраивались в шеренгу и начинали «расчёт»: «Копейка… копейка… копейка…» Десятая, последняя в шеренге и самая маленькая, делала шаг вперёд и звонким голосом выкрикивала: «Гривенник!..» И под торжественную музыку и сомнительные аплодисменты «копейки» убегали за кулисы…
И всё бы хорошо, но в начале одного из представлений, когда мы, «копейки», загримированные и сложно причёсанные, толпились у прохода в ожидании третьего звонка, музыки и выхода, народ из буфетов и гардероба после третьего звонка тоже ломанулся в те же проходы, к своим местам, цепляясь за фанерные круги, доедая на ходу мороженое и бутерброды… Оркестр заиграл увертюру… Мы – «на низком старте»… Вступление к «Танцу копеек»… «Копейки» начинают перелезать через барьер на арену. Пошёл танец…
А я бьюсь в проходе, потому что какой-то хрен преградил мне дорогу и никак не может понять, куда это я рвусь, мешая ему занять место в зрительном зале… Он, сам габаритный, зацепился за мою не менее габаритную «копейку»…
Танец подходит к концу… Девятая, а не десятая «копейка» выкрикивает: «Гривенник!»… Девчонки давятся от смеха, наблюдая, как я веду отчаянную борьбу за место на арене…
Пролог закончен… Зрители, ещё не до конца рассевшиеся, ничего не заметили. Представление начинается!.. Туш!..
