Берлин, 1920 год
Девушка, известная как «фройляйн Унбекант» (то есть никому не известная), точно следовала инструкциям Сергея Дмитриевича Боткина и хранила о себе практически полное молчание. Все, что удалось узнать, это что у нее нет семьи: ни братьев, ни сестер, ни родителей, – однако все они умерли не столь давно: два года назад. Она была не замужем, но связи с мужчинами у нее случались. Последний раз она вступала в сношение около года назад. Впрочем, она толком не помнила.
Эти слова: «Впрочем, я толком не помню!» – «фройляйн Унбекант» повторяла очень часто. Так она отвечала почти на все вопросы.
После полутора месяцев совершенно бесполезных попыток установить ее личность полиция взяла дело в свои руки. У пациентки были сняты отпечатки пальцев, а потом ее сфотографировали, сделав два снимка: один в анфас, а другой в профиль. Девушка усиленно сопротивлялась, и пришлось позвать на помощь двух санитаров, которые удерживали ее перед объективом камеры. И все равно она корчила гримасы, пытаясь исказить черты лица. Создавалось впечатление, что она готова помешать любой попытке установления ее личности. Кое-как удалось сделать более или менее пристойные фотографии, которые затем развесили во всех отделениях полиции, надеясь, что «фройляйн Унбекант» хоть кто-то опознает. Причем фотографии, отпечатки пальцев и данные бертильонажа «фройляйн Унбекант» отправили также в Штутгарт, Мюнхен, Дрезден и другие города Веймарской республики, где фотографии были выставлены на всеобщее обозрение. Полиция наводила справки во всех лечебницах – не было ли в них такой пациентки? Однако время шло, но ничего выяснить так и не удавалось. Наконец полиция прекратила розыскное дело, а «фройляйн Унбекант» по-прежнему была погружена в себя и свое одиночество.
Все пациенты Элизабет-кранкенхауза так или иначе искали общения друг с другом. Каждое отделение больницы было разделено еще на два отделения – мужское и женское. Их обитатели виделись в садике для прогулок, в столовой, в коридорах, норовили найти приятелей или подруг и в других отделениях, однако «фройляйн Унбекант» ни с кем не искала встреч. Она все время или сидела в постели, или бесцельно глядела в окно; когда подходил кто-нибудь из персонала, девушка демонстративно отворачивалась к стене или пыталась укрыться одеялом с головой. Было ясно: она не желала никакого общения. Из-за этой своей привычки «фройляйн Унбекант» никогда не гуляла у ворот в день выписки пациентов (а ведь это было еще одним источников немногих развлечений для остающихся в больнице!), а потому, конечно, пропустила момент, когда из хирургического отделения Элизабет-кранкенхауза выпустили Анатолия Башилова.
